насмешливо улыбнулся.
- Они вас бессовестным образом обманывают! - воскликнул он. - Каким
образом король может жениться? Ведь он пятнадцать лет уже женат! Ведь жена
его, Аделаида, до сих пор еще жива!
- Послушай, - прервала его вдова недовольным тоном, - король, сам
король сказал мне об этом; из его уст я это слышала: тот брак расторгнут,
она уезжает к отцу, а он женится на мне.
Енджик своим ушам не верил.
- Да! - подтвердила Кристина. - Это так решено. Епископ взялся
обвенчать нас.
Купец в задумчивости молчал; он не мог освоиться с этой мыслью.
- Я не знаю всех хорошо этих законов и не знаю, дозволено ли королю
то, что запрещено другим, но все это мне кажется враньем, обманом. Помню,
что слышал когда-то о каком-то французском короле, который женился на
меранской графине, удалив первую жену. А что было потом? Ведь папа велит
ему развестись с ней!
Рокичана призадумалась и, скрестив руки, начала ходить по комнате.
Енджик следил за ней глазами со странным выражением лица.
- Нет! - воскликнула она, вдруг останавливаясь. - Нет! Королевскому
слову можно верить. В его глазах - благородство, этот человек не умеет
лгать.
Енджик задрожал и быстро приблизился к ней.
- Так вы намерены, никому не сообщая об этом, довериться и отдаться
ему?
- Рассказывать об этом я не могу. Вам я сказала, потому что вы пришли
как раз в такой момент, когда я не в силах была сохранить тайну, к тому
же, я уверена, что вы меня не выдадите.
- Отказаться от короны? Не согласиться быть королевой? - прибавила
она. - Для этого надо быть безумной, ведь люди осмеяли бы меня!
Она ходила по комнате.
- О, Господи! - воскликнула она, как бы про себя. - Что мне делать?
Что ответить? Голова идет кругом...
У Енджика вырвался глубокий вздох, он почувствовал к ней жалость.
- Знаете что? Я дам вам хороший совет, - тихо сказал он. - Никто
лучше не разъяснит вам этого, как наш добрый епископ Ян из Дражиц. Он -
духовный, тайны не выдаст, а поймет он это лучше вас.
Кристина размышляла.
- Нет, не могу я разглашать этого! Не могу обращаться за советами!
Мне некогда! Я и то плохо поступила, что вам рассказала, но это уже
случилось. Через час я должна дать ответ - да, или нет.
Купец долго молчал; он раздумывал.
- Когда же король говорил вам об этом? Сам король? - спросил он. -
Ведь он в последнее время здесь не бывал?
Вдова покраснела, спохватившись, что могла выдать приезд Казимира, и
воскликнула:
- Как дошло до меня королевское слово, это уж мое дело, достаточно,
что оно у меня, и я в нем уверена...
- А я ему не верю, - произнес купец, - не понимаю. Для вас многое
можно сделать, я это знаю, многое перетерпеть, но бывают иногда такие
препятствия, которые даже короли преодолеть не могут. Бросать жену нельзя,
и я не поручусь за ваше счастье, которое будет куплено ценой ее слез.
Зачем вам гоняться за какой-то короной? Разве вы не королева среди своих?
Чего вам недостает? Неужели вы так любите этого короля?
Кристина, казалось, не слушала его; она в задумчивости прохаживалась.
- Енджик, - промолвила она, наконец, - не проговорись, я бы тебе
этого не простила. Пусть совершится предназначенное мне Богом. Да
исполнится Его святая воля...
При этих словах слезы брызнули из ее глаз, и она бросилась в кресло с
закрытыми глазами, судорожно вздрагивая в истерическом плаче. Енджик,
стараясь ее успокоить, прошептал несколько утешительных слов, но, не
дождавшись ответа, видя наконец, что бесполезно было бы убеждать ее, вышел
расстроенный и так погруженный в свои мысли, что даже не заметил, как
очутился дома.
- Кристина погибла! - повторял он про себя; - спасенья нет!
Несколько часов спустя Казимир возвратился к Рокичане и, пробыв у нее
час, вышел оттуда весь сияющий, веселый; он приказал Добку, бывшему вместе
с ним, тотчас же готовиться к отъезду. Препятствием для отъезда могло
служить отсутствие Кохана, который с самого утра отправился на дуэль с
Гашем, и о котором до сих пор не было известий. Хотя королю очень хотелось
иметь Кохана при себе, однако, он не решался оставаться дольше в Праге.
- Он нас догонит, - обратился Казимир к Добку, - ждать здесь опасно.
Чего доброго при дворе узнают! Пойдут потом толки да пересуды.
Уже были готовы к отъезду, как прибежал слуга Вуйка с известием, что
Кохан лежит, тяжело раненный в руку, и должен оставаться несколько дней,
пока рана не заживет.
Король был очень недоволен, однако велел свите тронуться в путь, а
сам щедро вознаградив монахов, в сопровождении Добка поехал к дому Вуйка,
желая увидеться с Коханом и поговорить с ним наедине.
Со стороны Казимира такое путешествие среди бела дня по многолюдным
улицам города было большим риском; но он себя чувствовал в этот день таким
смелым и отважным, что его прельщала мысль вмешаться в толпу и не быть ею
узнанным.
Когда Казимир вошел в комнату, он нашел Кохана лежащим в постели с
перевязанной рукой и разговаривающим со своим хозяином.
При виде короля Рава сильно смутился и от волнения ничего не мог
сообразить. Казимир знаком показал ему удалить присутствовавших в комнате.
Они остались одни.
- Ты должен остаться в Кракове, - быстро промолвил король. - Смотри
за Рокичаной; она дала мне слово. Отправь ее в Краков; по дороге
остановитесь в Тынце, я тоже там буду, и аббат Ян нас обвенчает. Пусть
едет, пусть как можно скорее едет, а ты, если обстоятельства уже так
сложились, сопровождай ее. Вержинек пришлет тебе денег. Смотри, не медли.
Кохан не успел ответить; Казимир, закутываясь в плащ, уже собирался
уходить.
- Ты будешь вознагражден за рану, - прибавил он, - так как ты ранен
из-за меня. Не огорчайся, приезжай поскорее, а пока будь здоров.
Насколько ему позволяла раненая рука, Рава склонился перед королем,
который приветливо ему улыбнулся, вышел и сел на коня.
Раненый Кохан должен был в течение нескольких дней оставаться дома;
его лечил самый лучший врач, пользовавшийся славой хирурга, а заботливая
Зоня ухаживала за ним, как за братом.
Между тем, в Праге никто не узнал о пребывании польского короля:
Енджик молчал, а Рокичана, хоть и готовилась к отъезду, но тщательно
скрывала это, исполняя просьбу Казимира - ничего не разглашать
преждевременно.
Боязнь и нерешительность первых минут совсем прошли; надежда
сделаться королевой завладела всеми ее мыслями, рисуя ей все более и более
заманчивую будущность. Енджик, пытавшийся было поколебать ее решение, был
так бесцеремонно выгнан, что не смел более показываться ей на глаза. И он
тоже усомнился. Он понял, что богатая мещанка не могла отказаться от
такого счастья, от такой завидной доли.
Ни родне своей, ни брату мужа Рокичана ни о чем не сказала; в ней
можно было лишь заметить какую-то внутреннюю перемену, все увеличивающуюся
гордость и своеволие.
Дома и со всеми близкими она уже заблаговременно держала себя как
королева. Не переносила ни малейшего возражения. С людьми она виделась
меньше обыкновенного. Гашу совсем отказала и заперлась у себя дома.
О ее приготовлении к отъезду знали лишь экономка и Зоня, которую
Кохан, верный своему слову, приставил к Рокичане, ручаясь, что девушка не
выдаст тайны. Она хоть и была болтушкой, но желание попасть в число
придворных будущей королевы заставляло ее молчать.
Рана Кохана скоро зажила, благодаря умелому лечению врача, и он мог
бы с подвязанной рукой отправиться в Краков, но нарочно оставался, чтобы
сопровождать Рокичану.
Труднее всего было вырваться из Праги, не обратив на себя внимания
родни, которая могла бы воспротивиться этому, не зная цели путешествия.
Братья мужа с некоторого времени подозрительно смотрели на свою золовку,
наблюдали за ней и как будто о чем-то догадывались. Позволить ей стать
наложницей, хотя бы и королевской, они никогда бы не согласились, а в
крайнем случае удержали бы ее силой.
Поэтому Кохан посоветовал Рокичане притвориться больной, не выходить
из дому и никого не принимать. Сам он взялся собрать свиту и держать ее
наготове. Старая экономка должна была остаться, чтобы отвечать на все
расспросы о болезни своей госпожи, а Зоня - сопровождать ее в дороге.
Королевский фаворит торопил Рокичану, принуждаемый к этому
постоянными письмами своего господина; сундуки с нарядами и
драгоценностями были заранее отправлены, и, наконец, в назначенный вечер
вдова проскользнула через заднюю калитку и прошла за ограду, где ее
ожидали лошади и свита. Сильно взволнованная, она выехала из Старой Праги,
чтобы добиться короны, о которой она так мечтала, и для получения которой
она пожертвовала всем.
В назначенный день Казимир прибыл в Тынец, сопровождаемый несколькими
близкими придворными, но ни на лице его, ни на лицах его спутников,
свидетелей будущего торжества, не было той радости, того покоя, которые
появляются при исполнении желанного и давно решенного предприятия.
Все, которым король доверился и сообщил о том, что аббат Ян обещал
обвенчать его с Рокичаной, приняли это молча, с грустью, робко выражая
свое сомнение, будет ли этот брак признан действительным, а потомство
законным.
Людовик, назначенный будущим наследником короны на случай отсутствия
мужского потомка у Казимира, имел друзей среди приближенных короля и среди
его родни. Злые языки болтали о подкупе и о различных заманчивых
обещаниях; кроме того, у дворян могли быть еще и другие причины: король
Людовик обещал землевладельцам, этому сословию, преимущественно обиженному
Казимиром, новые привилегии, которые должны были в будущем доставить им
большое значение.
Поэтому дворяне, соблазненные обещаниями королевы Елизаветы и ее
сына, косо смотрели на новый брак; они не могли рассчитывать получить то
же от законного наследника, который имел бы больше прав на корону, чем
Людовик, а потому склонялись на сторону последнего.
Что же касается духовенства, то даже наиболее преданные королю
единогласно утверждали, что обряд венчания, совершенный аббатом, в глазах
церкви будет недействительным.
Сам ксендз Ян, в минуту возбуждения легкомысленно взявший на себя это
обязательство, начал беспокоиться и обратился за советом к людям, сведущим
в церковном праве; из разговоров с ними он убедился, насколько вся его
затея необдуманна. Те немногие, которым он доверился, объяснили ему всю
рискованность предприятия, которое грозило королю покаянием, а для аббата
не могло пройти безнаказанным.
Если бы не слово, данное им королю, он готов был отказаться, но это
был человек, сильный духом, и он решил исполнить свое обещание, какие бы
ни были последствия. Он не сомневался, что король будет защищать его и не
дозволит ему погибнуть.
Рокичаны еще не было в Тынце, когда ксендз Ян торжественно встретил
Казимира в воротах старого аббатства и повел его в приготовленные обширные
покои, находившиеся вне монастырской ограды.
При встрече король и аббат прочли друг у друга на лице не то, что
ожидали. Казимир был обеспокоен и раздражен, ксендз Ян не мог скрыть
сомнений, которые его мучили. Не будучи в состоянии скрывать их и не желая
притворяться перед Казимиром, он высказал ему все свои опасения, лишь
только они остались вдвоем в комнате, отведенной королю для отдыха.
- Милостивый король, - произнес он, - я должен сознаться в грехе. Моя
любовь к вам довела меня до того, что мое страстное желание услужить вам
показалось мне исполнимым.
При этих словах ксендз Ян тяжело вздохнул.
