мне, что у меня нет никакого желания быть игрушкой на несколько дней хоть
бы даже для знаменитой царствующей особы!
Рава был смущен оборотом, который принял разговор.
- Любовь моего пана не кратковременная, - произнес Кохан после
размышления, - она, по всей вероятности, долго продолжится, если только
встретит взаимность. Лучшим доказательством является то, что он, не
осмелившись лично придти, из боязни вызвать ваш гнев, послал меня сюда и
просил вас принять от него на память этот маленький подарок.
Кохан передал вдовушке красивое кольцо с сапфиром, ценность которого
Рокичана сразу отгадала. Она покраснела, смутилась и в первый момент
оттолкнула перстень, притворившись обиженной.
Рава настаивал, доказывая, что в этом нет ничего необыкновенного, так
как это в порядке вещей, чтобы короли давали подарки тем, которые им
нравятся.
- А если вы, прекрасная Кристина, стесняетесь принять подарок без
реванша, то прошу вас послать королю взамен какое-нибудь колечко, хоть
самое простое, но из ваших рук оно будет ему дорого.
Вдовушка колебалась, смотрела на сапфир, на свои руки, на пол... и
наконец, подняв голову, смело взглянула на своего собеседника и
произнесла:
- Милый королевский посол, вы чудесно помогаете своему пану в его
сердечных делах; видно, что это вам не впервые, а потому лучше поговорим
откровенно.
- Да, будьте искренней, прекрасная Кристина, и скажите мне - мой пан
вам не противен? - воскликнул Кохан.
- Будь он даже мне милее всех, - быстро ответила вдова, - и имей он
не одно, а два таких королевства, что может дать такая любовь? Я не гожусь
в любовницы и не променяю легкомысленно своего спокойного дома на какой бы
то ни было дворец, из которого могу возвратиться опозоренной. Говорю вам
об этом заблаговременно. Подарки, уговоры, лесть обещания - все это ни к
чему не приведет. Моя честь для меня дороже любви, и я ее не отдам ни за
какие блага. Поэтому все ваши старания напрасны!
Кохан, получив такой категорический отпор, однако, не считал себя
побежденным.
Во-первых, он прекрасно знал, что женщины, дорожа собою, чтобы их
больше ценили, в конце концов всегда сдаются. К тому же он не особенно
верил искренности ее отказа и хотел выиграть время, так как оно часто
влияет на самые твердые решения.
- Прекрасная Кристина, - произнес он с многозначительной улыбкой. -
Там, где вспыхнула такая великая любовь, как в сердце моего пана,
вероятно, найдутся и средства для ее удовлетворения... кто знает? Брак не
исключен, и корона могла бы украсить ваше прекрасное чело. Ведь это
чего-нибудь да стоит, надо лишь быть более благосклонной и не отталкивать
от себя.
Кристина внимательно слушала.
- Вы меня искушаете, - прервала она, - как сатана Еву в раю. Тот ей
обещал познание всего, а вы мне, как ребенку игрушку, показываете издали
корону, но... я не верю. Нет, не верю!
При этих словах она машинально взяла со стола перстень с сапфиром и,
надев его на палец, поднесла руку к свету, любуясь прекрасной игрой камня.
Это был хороший признак.
- Вы правы, - прибавила она, - за подарок короля следует
отблагодарить его тем же, но я бедная вдова, и у меня не найдется ничего,
достойного такого могущественного господина...
Она медленно сняла с руки кольцо с небольшим, но прекрасным рубином
и, как бы прощаясь с ним, приложила к своим губам и бросила на стол перед
Коханом.
Тот жадно схватил его.
- Камень стал в тысячу раз ценнее с тех пор, как ваши уста к нему
прикоснулись, - сказал гость, бережно пряча перстень. - Я передам королю,
что вместе с перстнем вы ему послали поцелуй.
- Вы не должны этого говорить, - кокетливо улыбаясь, произнесла
Рокичана, - это было лишь прощание с дорогим для меня колечком... Больше
ничего!
Рава сделал насмешливую гримасу.
- Все равно! - воскликнул он. - Вы это называете прощанием с
колечком, а я скажу, что поцелуй предназначался для короля! Пускай,
бедняга, хоть этим себя успокоит. А завтра, прекрасная Кристина, когда мы
рано утром выступим из Праги, мой пан проедет мимо вашего окна, подарите
ему хоть один приветливый взгляд, прошу вас об этом.
На это вдова ничего не ответила; она занялась разливанием вина в
бокалы и придвинула Кохану стоявшие на столе пирожные. Высказав все, что
она нашла нужным, и что ее больше всего удручало, она себя почувствовала
гораздо свободнее и стала более ласковой с гостем.
Последний, исполнив данное ему поручение, начал рассказывать о своем
господине, о его могуществе, богатстве и силе.
- Люди могут говорить о нас все, что им вздумается, - сказал он, -
что наша страна дикая пустыня, что у нас нет городов с каменными
постройками, что мы одеваемся в звериные шкуры и питаемся кашей и мукой.
Но если бы вы увидели королевскую сокровищницу, груды серебра и золота,
сундуки с жемчугом, сотни пурпуровых покрывал и разных материй, тысячи
дорогих мехов, прекрасную посуду, которой хватит для приема целого города,
- тогда бы вы знали, что значит польский король... А при нашем дворе и при
дворе его сестры, королевы Елизаветы, нет недостатка ни в прекрасных
рыцарях, ни в певцах, ни в артистах, ни в рассудительных людях, потому что
они это любят. И жизнь у нас вовсе не так монотонна и бесцветна, как это
кажется издалека.
- Я всему этому верю, - ответила Рокичана, - но что мне до того? Я
этого не увижу.
- Почему? - прервал Кохан. - Я совсем не теряю надежды увидеть вас
при нашем дворе.
Они взглянули друг на друга. Рокичана опять сделалась серьезной.
- Для осуществления этого, - произнесла она, - нужна свобода короля,
чтобы он мог на мне жениться, иначе вы меня там не увидите.
Кохан, помолчав немного, возвратился к прежнему разговору.
- Любовь творит чудеса, - произнес он, - но для этого необходимо,
чтобы ей отвечали тем же.
Вдовушка ответила многозначительным взглядом.
- Рассчитываете ли вы когда-нибудь опять посетить Прагу вместе с
вашим паном? - спросила она.
- Мы здесь часто бывали и, даст Бог, не один еще раз приедем; ваши
прекрасные глаза, вероятно, нас привлекут сюда!
Затем, выпив большой бокал вина за здравие хозяйки, он взял из-за
пояса перчатки и собрался уходить.
- Передайте через меня, - сказал он напоследок, - хоть одно ласковое
слово моему господину, нам легче будет уезжать отсюда...
- Вы уже слышали все, что я могла сказать, - ответила Рокичана, не
поднимаясь с места. - Передайте ему мою благодарность и мой совет - лучше
забыть меня, чем мечтать о том, что я для него пожертвую своей честью.
Один лишь путь ведет ко мне - законный брак.
Выражение ее лица вовсе не соответствовало только что произнесенным
словам; оно не было строгим, и подавало кой-какую надежду.
Рава почтительно поклонился и, обещав вдове исполнить ее поручение,
вышел из комнаты с иронической улыбкой на устах.
Возвратившись в замок, он не нашел нужным дословно передать королю
свой разговор с Кристиной; отдавая ему перстень, он уверил его, что
вдовушка относится к нему очень благосклонно, приглашает его возвратиться
в Прагу и со временем станет уступчивее.
- Прекрасная вдова ломается, - кончил он, - она говорит о браке, о
том, как она дорожит своей честью, но ведь это все знакомые песенки,
которые все женщины распевают... Ей жалко будет лишиться короля, потому
что таких, как наш, мало, и если ей приготовить замок, двор и
сокровищницу, - птичка с удовольствием пойдет в позолоченное гнездышко.
Так думал Кохан, но он ошибся в своих предположениях. Семья Рокичан
принадлежала к числу самых богатых и знатных в Праге. Муж Кристины,
Миклаш, умерший в 1346 году, выстроил на свои средства костел Св.Духа в
Старом Городе и не раз помогал деньгами королю Яну, императору и городу.
Вдова этим очень гордилась, и все ее родственники подстрекали ее самолюбие
и охраняли ее честь. В Праге уже все говорили о любви польского короля к
Кристине, но мало верили в его успех, так как Рокичана была слишком горда
и слишком заботилась о своем незапятнанном имени, чтобы быть любовницей
короля, а он, связанный браком, не мог на ней жениться.
Енджик, влюбленный в вдову и ревнуя ее, внимательно следил за всем,
что происходило при ее дворе; он знал о том, что вскоре после посещения
короля к Рокичане приезжали какие-то послы, приносили подарки, но он лишь
иронически улыбался; он слишком хорошо знал Кристину, чтобы опасаться за
нее.
Король, возвратившись в Краков, не давал своему фавориту покоя, не
переставая вздыхать о прекрасной вдове. Его не столько привлекала ее
красота, сколько осанка и манеры. Вынужденный предаваться любовным
интригам, которые вызывали в нем чувство отвращения, он мечтал о прочной
любви, о тихом, спокойном домашнем счастье, которого у него не было.
Рава, видя нетерпение Казимира, старался найти средство склонить
вдову к уступкам. Он два раза тайком ездил в Прагу и возвращался оттуда с
одним и тем же ответом, что путь к ней - только брак. Аделаида Гессенская
стояла поперек дороги, потому что, хотя королю и обещали расторгнуть этот
брак, однако, никто не брался выхлопотать это у папы.
Несмотря на все серьезные дела, которыми в то время Казимир был
занят, мысль о Кристине не покидала его.
Ему удалось, наконец, присоединить к королевству на ленных основаниях
Мазовье, учредить в Кракове высший судебный трибунал для немецких судов,
но, обессиленный приставаниями сестры и своего племянника, Людовика, о
передаче последнему короны, о чем у них был возобновлен разговор, Казимир
еще сильнее чувствовал свое одиночество и удручался неимением наследника,
так как брак с Аделаидой лишил его всякой надежды.
В одну из таких минут раздражения и нетерпения, которые у него часто
бывали, приехавший из Танца ксендз Ян нашел его таким расстроенным и
печальным, что должен был удвоить свою разговорчивость и веселость, чтобы
вывести короля из этого состояния.
Казимир не скрыл перед ним причин своего горя.
- Проклятая ворожея была права, - сказал он, - мне везет во всем, что
я предпринимаю для блага страны, но личного счастья я не могу найти! Я не
обвиняю покойного короля Яна и императора Карла, что они заведомо и со
злым умыслом навязали мне эти цепи, но если бы не этот несчастный брак,
который связал меня по рукам и ногам, я мог бы иметь сыновей, Людовику не
пришлось бы передать короны, и я не был бы последним в роде!..
Как мы уже об этом говорили, ксендз Ян был одним из самых
легкомысленных людей, и когда дело шло о выгодном разъяснении
стеснительных церковных правил, у него всегда можно было найти хороший
совет.
- Но ведь я говорил вашей милости и повторяю, - сказал он, - что этот
брак, продолжавшийся около пятнадцати лет без сожительства,
недействителен, даже согласно церковным уставам. Вы, ваше величество,
свободны, но нужно иметь мужество, нужно говорить и действовать сообразно
с этим.
Король смотрел на него с удивлением.
- Да, да, - повторил аббат, - этого нельзя назвать браком.
- Кто же из духовных осмелится меня обвенчать, прежде чем папа
разрешит этот вопрос? - спросил король. - А если ждать решения
какого-нибудь дела в Авиньоне, то и жизнь пройдет. Нет, никто меня не
обвенчает!
Аббат почтительно склонил перед королем голову и произнес с улыбкой:
- Я обвенчаю! Собственно говоря, для венчания короля необходим, по
крайней мере, епископ, но епископа Бодзанту трудно будет к этому склонить,
а я, хоть и не епископ, ношу митру и, принарядившись, выгляжу очень
