тканями, персидской посудой, византийским оружием. Из рук в руки
переходили серебряные монеты с непонятными хазарам надписями.
Чужое, все чужое...
Не было даже своего народа.
В городе Итиле жили мусульмане, иудеи, христиане, язычники,
неизвестно какой веры и какого племени пришельцы из дальних стран,
привлеченные обманчивым блеском богатства, которое текло мимо, не
задерживаясь в Хазарии. Люди точно бы жили рядом, но не вместе - каждый по
своей вере и по своим обычаям. Отдельными были базары, бани, кладбища. Как
будто стены Итиля замкнули в свое кольцо несколько разных городов, и
жители их понимали друг друга не лучше, чем пришельцы из дальних стран.
А для коренных хазар, кочевников и скотоводов, город Итиль был только
местом временного обитания. С наступлением весны они уходили со своими
юртами и стадами в степи, на знаменитые Черные земли в долине реки Маныча,
к Дону и к Волге, и кочевали там до осени.
Странный, непонятный, проникнутый взаимной неприязнью и недоверием
город...
Что же объединяло в одно государство - Хазарский каганат - всех этих
разноязыких, разноплеменных, внутренне разобщенных людей?
Слепая вера во всемогущество Кагана, которому поклонялись, как живому
богу и называли просто "Каган", не прибавляя имени. Божественная сила
Кагана будто бы оберегала Хазарию от бедствий.
Каган жил в большом кирпичном дворце, построенном на острове; с
остальным городом остров соединялся только мостом, возле которого всегда
стояла стража. Только управитель дворца - кендер-каган - и
привратник-чаушиар удостаивались чести лицезреть Кагана. Даже царь,
предводитель войска и полновластный правитель Хазарии, допускался во
дворец лишь изредка. Остальным людям запрещалось приближаться к красным
дворцовым стенам.
Только трижды в год Каган нарушал свое загадочное уединение. На белом
коне он проезжал по улицам и площадям столицы, а позади ровными рядами
следовали гвардейцы-арсии в кольчугах и чеканных нагрудниках, в железных
шлемах, с копьями и кривыми мечами - все десять тысяч арсиев, составлявших
наемное войско. Встречные падали ниц в дорожную пыль, будто ослепленные
солнцем, закрывали глаза и не поднимали головы раньше, чем Каган проедет
мимо. Ужасной была участь тех, кто осмеливался нарушить обычай, оскорбить
божественного Кагана своим взглядом. Арсии пронзали дерзких копьями и
оставляли лежать у дороги. Никто не осмеливался унести и похоронить их.
Выбеленные солнцем кости так и оставались на обочине, и люди осторожно
обходили их, ужасаясь дерзновенности поступка. Как можно осмелиться
взглянуть в лицо Кагана?
Даже после своей смерти Каган оставался загадочным и недоступным.
Никто не знал, где именно он похоронен. Для мертвого Кагана строили
большой дворец за городом. В каждой из двадцати комнат дворца, одинаково
украшенных шелковой парчой, рыли могилы. Самые близкие слуги Кагана
вносили тело во дворец и плотно закрывали за собой дверь. Спустя некоторое
время следом за ними входили молчаливые арсии с широкими секирами в руках
и выкидывали за порог, к ногам потрясенной толпы, отрубленные головы слуг
Кагана. Тогда люди могли пройти чередой по комнатам дворца, но могилы были
уже зарыты, и никто не догадывался, где похоронен Каган.
Сколько бы не прошло лет, каждый путник обязан был склониться в
поклоне перед погребальным дворцом Кагана, а всадники спешивались и шли,
ведя в поводу коня, пока дворец не скрывался из глаз.
Вера в Кагана была требовательной и беспощадной.
Если дела в Хазарии шли хорошо, люди прославляли своего Кагана. Но
если случалась засуха или поражение на войне, то знатные вельможи и чернь
собирались толпами к дворцу царя и кричали: "Мы приписываем несчастье
Кагану! Божественная сила Кагана ослабла, и он бесполезен для нас! Убей
Кагана или отдай нам, мы сами его убьем!"
И Кагана убивали, если царь по какой-либо причине не брал его под
защиту...
Нового Кагана выбирали из одной и той же знатной, но не очень богатой
семьи. Хазары считали, что Каган, воспитанный в роскоши, не будет как
следует заботиться о благосостоянии народа. Рассказывали, что на одном из
рынков Итиля можно было увидеть молодого человека, продававшего хлеб, о
котором знали, что это будущий Каган.
Вновь избранный Каган уединялся с царем и четырьмя самыми
могущественными хазарскими беками в круглой комнате без окон, с узкой
дверью, которую сторожили арсии с обнаженными мечами. Никто, кроме
немногих избранных, не знал, что там происходило.
А происходило вот что: царь накидывал на шею нового Кагана шелковую
петлю и сдавливал до тех пор, пока тот не начинал задыхаться, теряя
сознание. Тогда беки хором спрашивали Кагана: "Сколько лет ты желаешь
царствовать?" Полузадушенный Каган называл то или иное число лет, и только
после этого его усаживали на золотой трон с балдахином, воздавая
высочайшие почести. Если Каган не умирал к назначенному им самим сроку,
его убивали, ссылаясь на его же божественную волю. Если же Каган называл
непомерно большое число лет, его все равно убивали по достижению
сорокалетнего возраста. Хазары считали, что с годами ум ослабевает,
рассудок мутнеет, божественная сила становится меньше, и Каган больше не
может приносить пользу.
Да, Итиль был жестоким городом. И к соседям, и к своим людям, и даже
к божественному Кагану...
Но зло не может продолжаться вечно. Зло несет гибель в самом себе.
Неостановимые часы истории отсчитывали последние месяцы Хазарии. В
вятичских лесах собиралась очистительная гроза...
9. ИДУ НА ВЫ!
После возвращения из печенежских степей Алк стал гриднем -
телохранителем князя Святослава, так высоко оценил князь успехи
посольства.
Обильными снегопадами, лесным морозным треском и метелями прошла
северная зима. Наступила весна 965 года, канун хазарского похода
Святослава.
Алк много узнал и передумал за это время. Мир его расширился за
пределы родных лесов. В дружине князя Святослава собрались люди бывалые,
много повидавшие, из разных земель и городов.
Из рассказов дружинников юноша узнал о славных русских городах Киеве
и Новгороде, о неприветливой скалистой земле варягов [земля варягов -
Скандинавия], откуда выбегали на морские просторы хищные остроносые
корабли грабителей и купцов, о Студеном море [Студеное море - Северный
Ледовитый океан], над которым полгода стоит день, а полгода - ночь. И о
теплых морях рассказывали дружинники, восхищаясь богатством Царьграда
[Царьград (Константинополь) - столица Византийской империи] и насмехаясь
над высокомерием и лукавой лживостью византийцев.
Дальние страны представлялись Алку в облике знакомых людей.
Земля варягов казалась ему похожей на злого, алчного Веремуда,
мечтавшего только о добыче, а Византия - царьградского купца Антония,
немощного, изнемогавшего после самого малого перехода, но взиравшего на
всех окружающих со скрытым презрением, как на темных варваров. А Студеное
море, наверно, походило на скуластого раба из неведомого северного народа
весь, который старательно прятался от прямых солнечных лучей солнца и
тянул бесконечную песню, тоскливую, как февральская метель...
Алк размышлял над огромностью и многообразием мира и верил, что Русь
- середина мира, а все остальные земли вокруг нее, как шелестящие ветки
вокруг ствола дерева, зыбкие и непостоянные. Здесь, на Руси, истинный
корень жизни...
Как и остальные гридни-телохранители, Алк теперь постоянно был при
князе, слушал его речи, приглядывался к нему, но так и не сумел до конца
понять своего господина. Сложным и противоречивым был князь Святослав, его
слова и поступки порой казались непонятными, и только после долгих
раздумий Алк улавливал какую-то внутреннюю последовательность, да и то не
всегда.
В домашнем обиходе князь Святослав был прост. Ел из дружинного котла,
а в походе довольствовался, как все воины, куском поджаренного на углях
мяса. Одевался в простую белую рубаху. Голову часто оставлял непокрытой.
Ходил босиком по утренней росе и громко свистел, подзывая коня. Гридней
своих называл по именам, будто добрых товарищей. Поощряя отличившегося, с
размаху хлопал тяжелой ладонью по плечу и весело смеялся, если кто не мог
удержаться на ногах от этой могучей ласки. Любил сидеть вечерами у костра
и слушать песни гусляров о подвигах предков.
Казалось, Святослав ничем не выделяется из дружины, что он не князь,
а лишь уважаемый старший брат в дружинном сообществе, плоть от плоти его.
Но это только казалось...
Когда Святослав сдвигал брови и хмурился, мгновенно замолкали вольные
голоса. Отмеченные почетными боевыми шрамами дружинники боязливо пятились,
не смея поднять глаза, и будто незримая стена вырастала между ними и
князем.
Неожиданными казались некоторые поступки Святослава, и Алк терялся в
догадках, пытаясь осмыслить их.
Однажды к князю пришли вятичские старейшины с реки Пры - жаловаться
на воеводу Асмуда. Воевода набирал там воинов, но некоторые молодые
охотники спрятались в лесные убежища. Их долго искали, но все-таки нашли,
а Асмуд приказал отрубить беглецам головы топором. "Они трусы, если
избегают войны, - объяснил Асмуд старейшинам. - Трусы не нужны ни родичам,
ни князю Святославу".
Все ожидали, что князь осудить жестокость своего воеводы, но
Святослав поступил иначе. Он разгневался на старейшин и сказал:
- Асмуд выполнял мою волю. Пусть ваши роды соберут новых воинов,
сколько было указано. Если опять не найдется храбрецов, желающих идти на
войну, я пошлю дружину прикажу убить всех мужчин, а женщин и детей продать
в рабство болгарским купцам. Род, неспособный воспитать храбрых воинов,
должен исчезнуть!
Многие тогда ужаснулись. Поползли по деревням слухи о жестокости
князя Святослава и осудили его вятичи. Но воинов старейшины стали посылать
без задержки.
Значит, князь Святослав жесток?
Тогда как расценить вот это, к примеру?
По поляне мчатся конные дружинники. Их ждет Святослав с серебряным
кубком в поднятой руке. Кто быстрее доскачет до князя тому и награда.
Под варягом Веремудом нечаянно споткнулся конь. Наездник, не
удержавшись в седле, свалился на землю. Остервенелый, задыхающийся от
ярости Веремуд принялся хлестать коня крученой ременной плетью - по
голове, по глазам, по мягким губам. Конь испуганно ржал, приседая на
задние ноги, но Веремуд крепко держал его за уздечку и бил, бил, бил.
Захрипев, конь завалился на бок.
Веремуд несколько раз ударил его сапогом в живот, выхватил нож... и
упал, опрокинутый могучей рукой Святослава. В наступившей тишине
прозвучали гневные слова князя:
- Кто по злобе истязает своего коня, недостоин садиться в воинское
седло! Кто сегодня обидел своего коня, завтра предаст побратима! Гридни,
гоните его плетями прочь!
И побежал Веремуд, втянув голову в плечи, и дружинники хлестали его
плетями, пока он не скрылся в лесу. А Святослав склонился к умирающему
коню, ласково гладил его ладонью по гриве, и Алку показалось, что в глазах
у князя блеснули слезы...
Вспоминалось и другое.
Святослав заставил целый день и еще ночь ожидать у своей избы вождей
сильного племени гузов, а потом выслушал их, коленопреклоненных,
высокомерно и безразлично, будто не вожди перед ним, а жалкие рабы, прах
земной.
Святослав без чести выгнал с пира знатного боярина Гуда только за то,
