схватили ее. Лех все еще был далеко. Он бежал все медленнее, спотыкаясь от
усталости.
Женщины прижали Людмилу к земле. Они сели на ее руки и ноги и начали
избивать ее граблями, царапать кожу ногтями, плевать ей в лицо. Лех
попытался прорваться через толпу, но его остановили. Он начал драться и
тогда его повалили на землю и жестоко избили. Когда он прекратил
сопротивляться, несколько женщин перевернули его на спину и сели на живот и
грудь. В ярости женщины забили лопатами пса Людмилы. Пастухи сидели на
стене. Когда они приблизились ко мне, я отодвинулся, готовый в любой момент
скрыться на кладбище, туда, где среди могил я бы был в безопасности.
Крестьяне боялись привидений и упырей, которые, как говорили, там жили.
Дурочка Людмила истекала кровью. Следы побоев проступали на ее
измученном теле. Она громко стонала и, тщетно пытаясь освободиться,
изгибалась и вздрагивала. Одна из женщин подошла к ней с бутылкой бурой
навозной жижи в руке. Под пронзительный хохот и одобрительные возгласы, она
стала на колени между ног Людмилы и втиснула бутылку внутрь ее истерзаного,
оскверненного тела. Людмила застонала от боли и по-звериному завыла.
Остальные женщины спокойно наблюдали за происходящим. Вдруг одна из них
сильно пнула торчащее из паха Дурочки Людмилы донышко бутылки. Раздался
приглушенный звон разбитого внутри стекла. Все женщины сразу же начали
пинать Людмилу, кровь хлынула им на ноги, пачкая обувь. Когда женщины
угомонились, Людмила была уже мертва.
Их ярость утихла и, возбужденно переговариваясь, женщины ушли в
деревню. Лех встал, его израненное лицо кровоточило. Он покачнулся и
выплюнул несколько зубов. Сильно шатаясь и всхлипывая, он приблизился к
убитой. Он прикоснулся к изувеченному телу и перекрестился, беззвучно шевеля
распухшими губами.
Я съежился и оцепенел на кладбищенской стене, у меня не хватало духа
сдвинуться с места. Небо посерело, потом наступила ночь. Покойники шептали
из могил о блуждающей, кающейся душе Дурочки Людмилы. Взошла луна. Она
осветила темную коленопреклоненную мужскую фигуру и светлые волосы лежащей
на земле женщины.
Я спал урывками. Ветер неистовствовал среди могил, развешивая прелые
листья на растопыренных крестах. Стонали духи, было слышно, как в деревне
воют собаки.
Утром, когда я проснулся, Лех все еще стоял на коленях у тела Людмилы,
его сгорбленная спина содрогалась от рыданий. Я заговорил к нему, но он не
ответил. Я был слишком напуган, чтобы возвращаться в лачугу. Я решил уйти.
Над нашими головами кружилась и оживленно перекликалась стая птиц.
6
Плотник и его жена не сомневались, что мои черные волосы могут
притянуть к дому молнию. И правда, когда душными летними вечерами плотник
проводил по моим волосам костяным гребнем, над головой потрескивали голубые
искры. Через деревню часто проходили сильные грозы. Они приносили пожары в
которых погибали люди и скот. Про молнию говорили, что это огромная огненная
стрела, которую извергают небеса. Крестьяне даже не пытались тушить пожары
возникшие от удара молнии. Они верили, что человеку не под силу остановить
небесный огонь. Говорили, что пролетев сквозь дом, молния уходит глубоко в
землю, сворачивается там, терпеливо набирается сил и через семь лет
притягивает на это место новую огненную стрелу. Даже вынесенная из такого
пожара домашняя утварь тоже притягивает молнии.
Часто, по вечерам, когда в домах зажигались слабые язычки свечей и
масляных ламп, небо заволакивали тяжелые мрачные тучи. Крестьяне притихали
и, со страхом поглядывая в окна, прислушивались к нарастающему громыханию.
Устроившиеся на старых растрескавшихся печах старухи оставляли молитвы и
размышляли о том, кого сегодня помилует Всевышний, а кого покарает
вездесущий дьявол, кому уготованы огонь и разрушения, боль и смерть. В
стонах хлопающих дверей, во вздохах гнущихся под порывами ветра деревьев
крестьянам слышались проклятия давно умерших грешников томящихся в
преддверии ада или медленно поджариваемых на негасимом огне.
Услышав, что приближается гроза, плотник нервно накидывал на плечи
куртку и, неистово крестясь, закреплял на моей ноге цепь и старательно
запирал ее на навесной замок. Другой ее конец он пристегивал к старой
тяжелой упряжи. Потом он усаживал меня в телегу и, отчаянно погоняя быка,
вывозил из деревни далеко в поле. В полной уверенности, что цепь и упряжь не
позволят мне вернуться домой, он оставлял меня вдали от деревьев и
человеческого жилья, среди сверкающих молний.
Оставшись один, я со страхом прислушивался к грохоту уезжающей телеги.
Вспыхивающие неподалеку молнии неожиданно освещали отдаленные дома, которые
потом бесследно исчезали в темноте.
На какое-то время буря, как по волшебству затихала, все животные и
растения тоже замирали. До меня доносились только вздохи деревьев и
опустевших полей, да бормотание лугов. Где-то рядом медленно пробирались
оборотни. С туманных болот хлопая крыльями летели полупрозрачные духи, а в
воздухе, погромыхивая костями сталкивались кладбищенские вурдалаки. Я
содрогался от их сухих прикосновений и от леденящего ветра их крыльев. От
ужаса мой мозг отказывался думать. Я бросался на мокрую землю, волоча за
собой цепь и отяжелевшую от дождя упряжь. В такие минуты сам Господь Бог
простирался надо мной, проверяя ход величественного представления по Его
вечным часам. Нас разделяла лишь кромешная тьма.
Теперь обволакивающую лицо и тело темноту можно было потрогать или
взять -- она была похожа на сгустки засохшей крови. Я пил темноту, глотал
ее, захлебывался ею. Она прокладывала вокруг меня новые дороги и превращала
ровное поле в бездонную пропасть. Она воздвигала непроходимые горы,
сравнивала с землей холмы, засыпала реки и овраги. В ее объятьях исчезали
деревни, леса, придорожные часовни и тела людей. Далеко вверху, за пределами
изведанного, восседал дьявол и пускал в землю желто-зеленые молнии, выпуская
из туч оглушительные громы. Каждый удар грома сотрясал землю до ее недр и
опускал тучи все ниже и ниже, пока потоки воды не заливали весь мир.
Проходили столетия и, на заре, когда мертвенно бледная луна уступала
место слабому еще солнцу, приезжал плотник и забирал меня домой.
Однажды дождливым днем плотник заболел. Его жена хлопотала вокруг
больного, пичкала его горькими снадобьями и забыла вывезти меня из усадьбы.
С первыми раскатами грома я спрятался в амбаре в сено.
Вскоре жуткий грохот сотряс амбар. Почти сразу же вспыхнула его стена,
высокое пламя охватило смолистые доски. Раздуваемый ветром огонь с ревом
разгорался, его длинные языки потянулись к дому и коровнику.
Растерявшись, я бросился во двор. Возле соседних домов в темноте
сновали люди. Деревня была взбудоражена -- отовсюду доносились крики. Люди с
топорами и баграми бежали к горящему амбару. Выли собаки, женщины с детьми
на руках, придерживали подолы юбок, которые задирал на голову бесстыжий
ветер. Домашняя скотина и прочая живность убегали от огня. Задрав хвосты
бежали ревущие от страха коровы. Подталкивая коров топорищами и лопатами,
люди сгоняли их в стадо. Телята, неуклюже переставляя ноги, тщетно пытались
держаться матерей. Повалив ограду, низко наклонив головы, налетая на стены
домов, вырвались ослепленные ярким огнем быки. С шумом разлетались
обезумевшие куры.
Не раздумывая, я побежал прочь. Я знал, что это мои волосы притянули
молнию к амбару и, если я попадусь крестьянам, они непременно убьют меня.
Сражаясь с порывами ветра, запинаясь за камни, падая в канавы и залитые
водой ямы, я добрался до леса. К тому времени, как я вышел к проходящей
через лес железной дороге, гроза прошла и ночь зазвенела срывающимися с
листьев дождевыми каплями. Недалеко от дороги я нашел в зарослях сухое место
и, прислушиваясь к лесным шорохам, пролежал там до утра.
Утром должен был пройти поезд. Он перевозил лес на станцию
расположенную километров километров за двадцать от деревни. Груженые
бревнами платформы тянул небольшой тихоходный паровоз.
Когда поезд подошел, я некоторое время бежал рядом с последней
платформой, потом запрыгнул на нее и укатил подальше в лес. Вскоре поезд
подошел к реке. Охрана состава и не заметила, как я спрыгнул в низкую густую
траву.
В лесу я вышел на заброшенную, поросшую травой мощеную дорогу. Она
привела меня к покинутому военному бункеру.
Было абсолютно тихо. Я стал за дерево и бросил камень в закрытую дверь.
Раздался короткий удар и снова все стихло. Я обошел бункер вокруг,
переступая через стреляные гильзы, искореженную арматуру, пустые жестянки. Я
взобрался на верхнюю террасу насыпи, потом еще выше и нашел там широкое
отверстие. Оттуда на меня пахнуло сыростью и гнилью, я услышал приглушенное
попискивание. Я взял ржавую каску и бросил ее вниз. Писк усилился. Я начал
быстро бросать в отверстие комки земли, гильзы и обломки бетона. Писк стал
еще громче, внутри завозились какие-то животные.
Я нашел блестящий жестяной лист и направил внутрь бункера луч
солнечного света. Мне было ясно видно, как несколькими метрами ниже,
вздымаясь и опадая, волновалось черное крысиное море. Луч осветил влажные
спины и голые хвосты. Как волны прибоя, десятки длинных тощих крыс снова и
снова отчаянно бросались на гладкие бетонные стены бункера и валились назад.
Я видел, как крысы внезапно набрасывались на соседей, ожесточенно
вырывая куски мяса и клочья шерсти из их тел, как они убивали и съедали друг
друга. Потоки крови вовлекали в схватку других крыс. Каждая пыталась по
спинам других взобраться выше всех, чтобы еще раз попробовать вскарабкаться
вверх по стене или ухватить еще кусок мяса.
Я быстро прикрыл отверстие жестью и поспешил дальше. По дороге я
подкрепился ягодами. До темноты я рассчитывал выйти к человеческому жилью.
Когда день уже пошел на убыль, я увидел деревню. На околице, из-за
ограды ко мне бросилось несколько собак. Скорчившись под забором, я начал
резко размахивать руками, подпрыгивать, как лягушка и, подвывая, бросать в
них камни. Псы в недоумении остановились, не понимая, кто я такой и как со
мной обращаться. Человек неожиданно превратился в неведомое им существо.
Пока они, опешив, крутили мордами, я перемахнул через изгородь. Собачий лай
и мои крики привлекли внимание хозяина усадьбы. Когда я увидел его, мне
стало ясно, что по иронии судьбы, я вернулся в ту самую деревню из которой
сбежал прошлой ночью. Этот крестьянин часто бывал у плотника и я сразу узнал
его.
Увидев меня, он послал одного батрака за плотником, а другого, оставил
стеречь меня. Плотник пришел вместе с женой.
После первого удара я отлетел от забора к его ногам. Он поднял меня и,
придерживая, чтобы я не упал, начал бить наотмашь. Потом, схватив за
шиворот, как щенка, он потащил меня в свой двор, прямо к еще дымящимся на
месте амбара головешкам. Он ударил меня по голове так, что я потерял
сознание, и забросил меня на навозную кучу.
Когда я пришел в себя, плотник стоял рядом со мной с большим мешком в
руках. Я вспомнил, что в подобном мешке он топил больных кошек и вскочил, но
он снова сбил меня с ног.
Неожиданно я вспомнил, как плотник рассказывал жене о партизанских
складах трофеев и продовольствия в заброшенных бункерах. Я подполз к нему и
рассказал, что перед возвращением в деревню наткнулся на такой бункер полный
ношеной обуви и армейской одежды. Я пообещал провести его туда, если он не
