Подвиг Иудифи, хотя и героический, вызывал в моральном
отношении некоторые сомнения. Вдобавок оригинальный древнееврейский
текст пропал и сохранились только переводы на греческий язык и латынь. По
этим соображениям палестинские евреи не признали Книгу Иудифь
священной. Зато католическая церковь причислила её к каноническим
сочинениям и включила в состав Библии.
Типичный пример восточной сказки представляют приключения
Есфири и Мардохея при дворе персидского царя в Сузах. Буйная фантазия
автора невероятно преувеличила все описанные им эпизоды: царский пир
длился сто восемьдесят дней; персидских девушек двенадцать месяцев
_протирали_ благовониями, прежде чем показать царю; Есфирь целых четыре
года готовили к супружеству; виселица, на которой повесили Амана, была
высотой в пятьдесят локтей;
наконец, евреи из мести убили семьдесят пять тысяч человек.
Действие в этом драматическом повествовании относится к
царствованию персидского царя Ксеркса (486_465 годы до нашей эры),
именуемого в Библии Артаксерксом. Забавная деталь: супруга царя, Астинь,_
это, кажется, первая в истории суфражистка, своим непослушанием
доставившая немало беспокойства мужской части персидской аристократии.
Автор Книги Есфирь неизвестен, но, судя по персидским наслоениям
в древнееврейском тексте и по основательному знакомству с придворным
бытом, эту книгу, вероятно, писал еврей, живший в Сузах в тот самый период,
когда в Палестине шла Маккавейская война. Это был писатель, наделенный
литературным талантом. Стиль сказаний живой и красочный, фабула полна
драматического напряжения, богатство образов, пластических и колоритных,
поразительное. Впоследствии и другие авторы внесли свои добавления в
первоначальный текст, и в этом окончательном виде включили его в Библию.
Некоторые исследователи считают, что основную нить повествования
автор заимствовал в вавилонской или персидской мифологии, хотя до сих пор
не найдено никаких конкретных тому доказательств. Исследователи эти
опираются исключительно на тот факт, что имя Есфирь (Эстер) ведет
происхождение от богини Иштар, а имя Мардохей _ от вавилонского бога
Мардука. Кроме того, они предполагают, что вся история придумана для того,
чтобы драматизовать обрядность праздника пурим, происхождение и название
которого до сих пор
не объяснены достаточно удовлетворительно.
Книгу Есфирь трудно причислить к религиозной литературе. Имя бога
упомянуто в ней только один раз, а резня, учиненная над врагами евреев, грубо
противоречит принципам, которые провозглашали пророки Иеремия, Исаия и
Иезекииль. Несмотря на это, священники причислили Книгу Есфирь к
дидактическим текстам Библии, именуемым кетубим. Чтение этого сказания
до сих пор составляет основную часть обрядов праздника пурим. Первые
христиане отвергали сказание об Есфири, но католическая церковь
впоследствии включила его в состав канонических текстов Библии.
На рубеже _исторических_ и дидактических книг Ветхого завета
находится также Книга Товита, названная так по имени героя, чьи
приключения изложены в Библии необычайно красочно и образно. Во
вступлении автор книги знакомит читателя с исторической обстановкой,
относящейся к действию сказания, и говорит о правлении ассирийских царей
Салманассара (а вернее, Саргона) и Синахериба, а затем называет персидские
города Раги и Ектабаны, не заботясь о согласовании расхождений
хронологического порядка в сто _ двести лет. Старый Товит дает сыну
советы, живо напоминающие житейскую мудрость, которой насыщена
литература семитских народов. А вера в ангелов, сатану, в неземные существа
заимствована из персидской религии, с которой евреи столкнулись в изгнании.
Величайшим шедевром библейской литературы считается Книга Иова.
Живость описаний и стиля, драматическое нарастание действия, смелость
философской мысли и пылкость чувств _ вот достоинства этого
произведения, в котором сочетаются одновременно элементы философского
трактата, поэмы и драмы. Имя божьего страстотерпца стало
распространенным синонимом всяких несчастий или катастроф. Книга состоит
из трех основных частей:
пролога в прозе, поэтического диалога и эпилога, имеющего характер
_happy end_ *. В результате лингвистических исследований текста возникло
предположение, что центральная часть, то есть разговор друзей о смысле
страдания, более позднего происхождения.
Сказание в его окончательном виде относится, вероятно, к третьему
веку до нашей эры и, стало быть, к эллинистической эпохе. Неизвестный автор
или еврейский компилятор создал, однако, не оригинальное произведение, а
вариант уже существовавшего в шумерской литературе. Этим поразительным
открытием мы обязаны американскому востоковеду Сэмюэлю Крамеру, автору
книги _История начинается в Шумере_. Расшифровывая клинописные
таблички, известные из руин Ниппура, он наткнулся на поэму о неком
шумерийце, который несомненно и послужил прообразом библейского Иова.
Это был человек богатый, счастливый, мудрый и справедливый, окруженный
многочисленной семьей и друзьями. Внезапно на него свалились всяческие
напасти _ болезни и страдания, но он не хулил своего бога, не обижался на
него. Несчастный покорно подчинился божьей воле и среди слез и стенаний
молил о жалости. Тронутый его смирением и благочестием, бог в конце
концов смилостивился и вернул ему здоровье. Совпадение в изложении
фабулы и ведущей идеи так поразительно, что трудно усомниться в прямой
зависимости обоих вариантов. Следует, однако, помнить, что их разделяют два
или три тысячелетия развития религиозных представлений. Еврейское
сказание хоть и опирается на шумерийский сюжет, но оно гораздо более
совершенное в литературном отношении и более зрелое по своей философии.
С проблемой, затронутой в сказании о Иове, мы уже сталкивались,
говоря о пророках. Речь идет о проблеме человеческой ответственности, о
взаимозависимости страдания и вины. В Пятикнижии вопрос этот решен
просто. Там говорится о коллективной ответственности: сыновья должны
искупать вину отцов, даже если сами они ни в чем не виноваты. Однако по
мере созревания этического монотеизма эта идея фатальной ответственности
оказалась в вопиющем противоречии с понятием божьей справедливости.
Иеремия и Иезекииль учили, что каждый человек сам по себе, в отдельности
отвечает перед богом за свои деяния, и тем самым пророки эти выступили
против главной идеи Пятикнижия. По сути дела, это был революционный шаг,
означавший колоссальный прогресс в религиозном мышлении. Однако
проблемы страдания и вины, мучившей человека, он не решил, а скорее даже
усложнил её. Ибо если каждый человек отвечает за свои действия, то почему
же в таком случае страдают люди праведные и богобоязненные? Если бог
справедлив, то почему же он обрекает их на болезни, нищету и смерть самых
близких и любимых?
Именно эти вопросы ставятся в Книге Иова. После долгого и
бесплодного спора Иова с друзьями в разговор вмешивается молодой Елиуй и
предлагает свой ответ, который по существу является капитулянтским:
бог подвергает испытаниям преданных ему смертных, чтобы
проверить их набожность и утвердить их в добродетели. Все участники спора
соглашаются с юношей, не замечая, что такой жестокий метод испытания так
же противоречит понятию справедливости, как и ничем не заслуженные
болезни, страдания, нищета и утрата близких.
К категории литературного вымысла следует, разумеется, причислить
и Книгу Даниила. Описанные в ней чудеса, апокалипсические пророчества и
исторические реалии не вызывают к себе никакого доверия. Авторы сказания
на каждом шагу выдают свое незнакомство с историей Вавилонии и Персии,
они путают мидийских царей с персидскими, а халдеи у них, вопреки
исторической достоверности, фигурируют как класс жрецов-магов, причем
Даниила они называют _главою тайноведцев_. Особенно фантастичны
сведения о царях, упоминаемых в сказании. Навуходоносор устанавливает
золотую статую гигантской высоты и требует, чтобы народ воздавал этой
статуе божеские почести. Затем он становится сторонником бога Израиля и
постановляет, чтобы каждый, кто дурно отзовется об этом боге, был предан
смерти. Дарий приказывает своим подданным, чтобы в течение тридцати дней
они не молились никакому богу, а когда Даниил выходит из львиного рва, тот
же Дарий обязывает все подвластные ему народы принять веру Моисея.
Конечно, в образе трех молодых евреев, которые вышли невредимыми
из пылающей печи, или в образе Даниила, сидящего во рву среди кротких
львов, много сказочного очарования, и эти сюжеты всегда находили отклик в
народной фантазии и в живописи. Все же наибольшей популярностью
пользуется чудо с таинственной рукой, начертавшей на стене пиршественного
зала три загадочных слова: _мене, текел, перес_. Истинное значение этих слов
все ещё служит предметом научных споров. Трудность заключается в том, что
в древнееврейском и арамейском языках пишутся только согласные звуки, а
гласные не пишутся. В зависимости от того, вставляется ли между
согласными, например, _а или _э_, изменяется смысл слов. В связи с этим в
общем принято то толкование, какое дано в Книге Даниила.
Несмотря на нагромождение всяческих небылиц, мы находим в
сказании о Данииле упоминание о некоторых фактах, прямо или косвенно
связанных с подлинными событиями. Это относится, например, к безумию
Навуходоносора. Из других источников мы знаем, что преемник
Навуходоносора _ царь Набонид действительно семь лет болел какой-то
психической болезнью. Ещё один пример. В Вавилонии очень часто
применяли такую меру наказания: бросали провинившихся в пылающую печь.
Или вот, в течение долгого времени оставалось невыясненным загадочное
упоминание о том, что царь Валтасар сделал Даниила третьим лицом в городе.
Почему именно третьим, а не вторым? Вопрос разъяснила только археология.
Оказалось, что Валтасар, сын Набонида, стал при его жизни регентом и правил
в Вавилоне. Таким образом, поскольку Валтасар (при живом отце) был вторым
лицом в государстве, Даниил, в качестве его главного министра, мог занять
только третье место в иерархии. Подробности эти, ясное дело, не изменяют
взгляда на _историчность_ Книги Даниила, но они доказывают, что основа
фабулы возникла в вавилонской среде. Напомним, что Книга Даниила делится
на две части, написанные двумя различными авторами в разные периоды
времени: на очень популярное сюжетное сказание и на пророчество,
выдержанное в стиле апокалипсического откровения. Подобно Книге Иова,
Книга Даниила также питалась соками чужой мифологии. В раскопках
Угарита обнаружена поэма, датируемая четырнадцатым веком до нашей эры.
В ней излагается история некоего Даниила и его сына Ахата. Герой был
мудрым и справедливым судьей, заступавшимся за вдов и сирот, и, видимо,
еврейские писатели именно из этой поэмы заимствовали идею сказания о
Данииле. В его апокалипсической части предсказывается появление четырех
очередных царств:
вавилонского, персидского, мидийского и греческого. Ясные намеки
на осквернение иерусалимского храма, относящиеся к царствованию Антиоха
четвёртого Эпифана (167 год до нашей эры), указывают, что Книга Даниила в
своей окончательной редакции возникла в позднюю эллинистическую эпоху.
Доказательством чему, впрочем, служили многочисленные греческие слова,
рассеянные в арамейско-древнееврейском тексте.
В истории евреев это были тяжелые времена борьбы за религиозную
независимость, и пророчества Даниила должны были приободрить угнетенных
и поддержать их надежду на победу. В видениях, насыщенных горячим
патриотизмом, книга предсказывает евреям приход Сына человеческого,
который спасет их от власти чужеземцев. Даниил провозглашает также
наступление царства божьего на земле и воскресение в конце света. Но эти
мессианские идеи лишены детерминистского характера. Пророчество
исполнится только тогда, когда люди очистят свои души от греха и станут
