Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Roman legionnaire vs Knight Artorias
Ghost-Skeleton in DSR
Expedition SCP-432-4
Expedition SCP-432-3 DATA EXPUNGED

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Проза - Хулио Кортасар Весь текст 561.9 Kb

Рассказы

Предыдущая страница Следующая страница
1  2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 48
потому,  что  мне  мучительно   трудно   прижиться   в   строго
упорядоченном мирке, продуманном до мельчайшей частицы воздуха,
а  у  вас  в  доме  каждая  такая  частица  при деле: оберегают
мелодичный  запах  лаванды,   пуховку,   что   вот-вот   забьет
лебедиными  крыльями  над  пудреницей, голоса скрипки и виолы в
квартете Papa [1]. Я испытываю чувство горечи, когда вступаю  в
дом,  где  некто,  живущий  по  законам  красоты, разместил все
предметы, словно зримые повторы собственной души: тут книги  (с
одной  стороны -- на испанском языке, с другой -- на английском
и французском); тут зеленые подушки; на журнальном  столике  --
стеклянная  пепельница,  похожая на мыльный пузырь в разрезе, и
место ее установлено раз и навсегда, и повсюду какой-то  особый
аромат,  какие-то  привычные  звуки;  тут  домашние растения --
кажется, видишь, как они растут; тут фотография умершего друга,
а ритуал  чаепития  с  непременным  подносом  и  щипчиками  для
сахара...  Ох,  уж  этот  скрупулезный порядок, который женщина
устраивает в кокетливом своем жилище, как трудно  противостоять
ему,  дорогая  Андре,  даже если приемлешь его, покорствуя всем
своим существом. Какое преступное деянье -- взять металлическую
чашечку и переставить на другой край стола,  переставить  всего
лишь  потому,  что  ты привез свои английские словари и удобнее
поместить их  с  этого  краю,  чтобы  всегда  были  под  рукой.
Сдвинуть  эту  чашечку  все  равно что увидеть вдруг на полотне
Озанфана [2] среди сдержанной  игры  оттенков  жуть  внезапного
алого  мазка,  все равно что услышать, как в самый приглушенный
миг какой-нибудь Моцартовской симфонии разом лопнут струны всех
контрабасов с одинаковой  чудовищной  резкостью.  Сдвинуть  эту
чашечку  значит  нарушить гармонию взаимосвязей, установившуюся
во всем доме, между всеми  предметами,  между  живущей  в  этой
чашечке душой -- в каждый миг ее существования -- и душою всего
дома   и  далекой  его  владелицы.  Стоит  мне  прикоснуться  к
какой-нибудь  книге,  обвести  пальцем  световой  конус  лампы,
поднять  крышку музыкальной шкатулки -- и у меня такое чувство,
будто  я  совершил  святотатство  или  бросаю  вызов,   чувство
быстролетное,   словно  мелькнувшая  перед  глазами  воробьиная
стайка.
     Вы знаете, почему я оказался у вас в доме, в  вашей  тихой
гостиной,   куда   тщетно   просится   полуденное  солнце.  Все
представляется таким естественным, покуда правда неизвестна. Вы
отбыли в Париж, я поселился в квартире  на  улице  Суипача,  мы
выработали  простой  и  взаимовыгодный план вплоть до сентября,
который  возвратит  вас  в  Буэнос-Айрес,   а   меня   отправит
куда-нибудь  в  новый дом, где, может статься... Но я не потому
пишу вам, это письмо я вам посылаю из-за крольчат, мне кажется,
вы должны быть в курсе; и еще потому, что мне  нравится  писать
письма; а может быть, потому, что идет дождь.
     Я  переехал  в  прошлый  четверг,  в пять часов пополудни,
средь тоски и тумана. За  свою  жизнь  я  столько  раз  запирал
чемоданы,    провел   столько   часов,   собирая   вещи   перед
путешествиями, которые никуда  не  привели,  что  весь  четверг
заполнили  ремни  и тени, потому что при виде чемоданных ремней
мне словно бы мерещатся тени,  тени  от  хлыста,  которым  меня
истязают  как-то исподволь, хитроумнейшим и невероятно жестоким
способом.  Но  все-таки   сложил   чемоданы,   позвонил   вашей
домоправительнице,  что  выезжаю,  и  вот  я уже в лифте. Между
вторым и третьим этажом я почувствовал, что меня сейчас  вырвет
крольчонком.  Я  так и не переговорил с вами заранее касательно
этой моей особенности, но не из  непорядочности,  поверьте:  не
будешь  же  ни  с  того ни с сего объяснять людям, что время от
времени тебя рвет живым крольчонком. Это  всегда  случалось  со
мною  без  свидетелей,  вот  я  и предпочитал обходить сей факт
молчанием -- так  же  как  обходишь  молчанием  столько  разных
разностей,  которые  постоянно  вершатся  (или сам ты вершишь),
когда остаешься в полнейшем одиночестве. Не ставьте мне  это  в
укор,  милая  Андре,  не  ставьте.  Время  от времени меня рвет
крольчонком. Нельзя же по этой причине отказываться от жизни  у
кого-то   в  доме,  и  мучиться  стыдом,  и  обрекать  себя  на
затворничество и постоянное молчание.
     Когда чувствую, что меня  вот-вот  вырвет  крольчонком,  я
вкладываю  себе в рот два пальца, раздвинутые, словно раскрытые
щипчики, и жду, пока в горле не запершит от  теплого  пушистого
клубочка,  поднимающегося вверх быстро-быстро, словно пузырьки,
закипающие  в  воде  от  щепотки  фруктовой  соли.  Все   очень
гигиенично,  длится  меньше  мгновения. Вынимаю пальцы изо рта,
зажав между  ними  уши  белого  крольчонка.  Вид  у  крольчонка
довольный,  крольчонок  как  крольчонок,  без малейшего изъяна,
только совсем малюсенький, величиной с шоколадного, но белый, а
так кролик по всем статьям. Кладу его на ладонь, ласково  ерошу
пушок  кончиками  пальцев,  крольчонок  словно бы радуется, что
родился на свет, и копошится, и тычется мордочкой мне в ладонь,
и щекочуще пожевывает  кожу,  как  это  в  обычае  у  кроличьей
братии.  Ищет  еду,  и  тут я (речь идет о том времени, когда я
снимал квартиру в предместье) выношу кролика на балкон и  сажаю
в  большой  цветочный  горшок,  где  растет  клевер,  который я
специально высеял. Крольчонок ставит ушки  строго  вертикально,
мгновенным движением хватает молоденький побег, я уже знаю, что
могу  оставить его и уйти, и в течение некоторого времени жить,
как прежде, жизнью, ничем не отличающейся  от  жизни  тех,  кто
покупает себе кроликов у кролиководов.
     Итак,  дорогая  Андре,  между  вторым  и  третьим этажом я
почувствовал, что меня вот-вот  вырвет  крольчонком;  это  было
словно  предвестие  того,  чем станет моя жизнь у вас в доме. Я
ощутил мгновенный испуг (или удивление? Нет, скорее испуг -- от
собственного удивления, пожалуй), потому что как раз за два дня
до переезда меня вырвало крольчонком и я был уверен, что месяц,
а то и пять недель, шесть,  если  немного  повезет,  могу  жить
спокойно.  Видите  ли,  кроличья  проблема  у  меня была решена
наилучшим образом.  Там,  в  прежней  квартире,  я  высевал  на
балконе  клевер,  производил  на  свет  крольчонка, сажал его в
клевер и по истечении месяца, когда с  минуты  на  минуту  ждал
появления  нового,  дарил  уже  подросшего  кролика  сеньоре де
Молина,  которая  уверилась,  что  кролики  --  мое  хобби,   и
помалкивала.  В  другом  горшке  уже  проклевывался молоденький
клевер, самый подходящий, и я беззаботно дожидался часа,  когда
у  меня  снова запершит в горле от пушка и очередной крольчонок
заживет жизнью и привычками предшественника.  Привычки,  Андре,
-- это    конкретные    обличья    размеренности,   та   порция
размеренности, которая помогает нам жить. Не  так  уж  страшно,
что  тебя  рвет  крольчатами,  если ты раз и навсегда вступил в
неизменный круговорот, освоил  метод.  Вам,  наверное,  хочется
узнать,  к  чему все эти хлопоты, весь этот клевер и сеньора де
Молина. Не разумнее ли было бы сразу же  уничтожить  крольчонка
и...  Ах, вот если бы вас хоть однажды вырвало крольчонком и вы
бы вынули его двумя  пальцами  и  положили  себе  на  раскрытую
ладонь,  ощущая,  что  он  все  еще  связан  с вами самим своим
появлением   на   свет,   несказанным   трепетом   только   что
прервавшейся  близости!  Месяц  самостоятельной кроличьей жизни
так отдаляет его от вас; месяц означает длинную шерсть, прыжки,
натуральную  величину,  дикий  взгляд,  полнейшую   несхожесть.
Андре,  месяц  жизни  --  это  уже  кролик, за месяц крольчонок
становится настоящим кроликом; но  первое  мгновение,  когда  в
копошащемся  теплом  комочке  скрывается неотчуждаемая жизнь...
Как только что написанное стихотворение,  плод  Идумейской  [3]
ночи:  оно  до такой степени твое, чуть ли не ты сам... а потом
до такой степени не твое, такое отдельное и отчужденное в своем
плоском белом мире величиною с листок почтовой бумаги.
     Со всем тем я принял решение  уничтожить  крольчонка,  как
только  он  родится. Мне предстояло прожить у вас в доме четыре
месяца: четыре -- если повезет, три ложечки алкоголя, по  одной
на  каждого.  (Известно  ли  вам,  что  есть милосердный способ
убивать кроликов: достаточно дать ложечку алкоголя. Говорят, от
этого мясо у них становится вкуснее, хоть я... Три либо  четыре
ложечки алкоголя, затем в унитаз или в мусорный ящик.)
     Когда  лифт  был на подходе к четвертому этажу, крольчонок
шевелился у меня  на  раскрытой  ладони.  Сара  ждала  наверху,
хотела помочь мне внести чемоданы. Как объяснить ей, что вот-де
такая  причуда -- зашел в зоомагазин и... Я завернул крольчонка
в носовой платок, сунул в карман пальто, а  пальто  расстегнул,
чтобы  не  придавить его. Он чуть-чуть копошился. Его крохотный
разум, должно быть, сообщал ему важные сведения: что  жизнь  --
это  когда  поднимаешься  вверх,  а  потом  остановка  и что-то
щелкает; а еще это низкое белое обволакивающее небо  в  глубине
теплого колодца, и от неба пахнет лавандой.
     Сара   ничего   не   заметила,   была   слишком  поглощена
мучительной проблемой: как сообразовать свое чувство порядка  с
моим  чемоданом-гардеробом,  моими  бумагами и угрюмым видом, с
которым я слушал ее продуманные  объяснения  с  частым  вводным
словом  "например".  Я поскорее заперся в уборной; теперь убить
его. От платка веяло мягким теплом, крольчонок был  белоснежный
и,  по-моему, самый миловидный из всех. Он не глядел на меня, а
только копошился и был доволен;  и  это  было  страшнее  любого
взгляда. Я запер его в пустом аптечном шкафчике и, вернувшись в
комнату,  начал  распаковываться; и ощущал растерянность, но не
горе, не вину, не потребность намылить руки, чтобы смыть память
о последнем содрогании.
     Я понял, что убить его не могу.  Но  в  ту  же  ночь  меня
вырвало  черным  крольчонком.  А  два дня спустя -- белым. А на
четвертую ночь -- сереньким.

     Вы, наверное, любите красивый шкаф,  что  стоит  у  вас  в
спальне, с большой, широко распахивающейся дверцей и с полками,
пустующими  в  ожидании  моего  белья. Теперь я держу их там. В
шкафу. Правда, невероятно? Сара  ни  за  что  не  поверила  бы.
Потому что Сара ни о чем не подозревает, и то, что она ни о чем
не  подозревает,  --  результат  моих  изнуряющих забот, забот,
которые сводят на нет мои дни и ночи, словно сгребая их  единым
махом,   а  меня  самого  выжигают  изнутри,  так  что  я  стал
твердокаменный, как морская  звезда,  которую  вы  положили  на
бортик  ванны  и  при виде которой всякий раз, когда ложишься в
воду, ощущаешь кожей морскую соль, и хлесткие  лучи  солнца,  и
рокот глубин.
     Днем  они  спят.  Десять  штук. Днем спят. Дверца закрыта,
шкаф -- дневная ночь только для них; там спят они  ночным  сном
со  спокойной  покорностью. Уходя на работу, беру с собой ключи
от спальни. Сара, видимо,  полагает,  что  я  не  уверен  в  ее
честности,  и  в  глазах  у  нее, когда она смотрит на меня, --
сомнение;  каждое  утро  я  вижу,  что  она  собирается  что-то
сказать, но в конце концов! так и не говорит, а мне только того
и  надо.  (Когда  она вбирает в спальне с девяти до десяти, я в
гостиной ставлю пластинку Бенни Картера на полную громкость,  и
поскольку Сара тоже любительница саэт и пасодоблей, из шкафа до
ее  ушей  не  долетает ни звука, а может, они и в самом деле не
издают ни звука, потому что для крольчат это уже ночь  и  время
отдыха и покоя.)
     День для них начинается в ту пору, которая наступает после
ужина,  когда  Сара,  уходя  с  подносом,  на  котором тихонько
позвякивают щипчики для сахара, желает мне спокойной ночи  (да,
желает  мне  спокойной  ночи,  Андре,  самое горькое -- что она
желает мне спокойной ночи) и запирается у себя в комнате; и вот
я остаюсь наедине -- наедине с ненавистным шкафом,  наедине  со
своим Долгом и своей печалью.
     Я  выпускаю  их,  они  проворно выпрыгивают, берут штурмом
Предыдущая страница Следующая страница
1  2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 48
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 

Реклама