подниму, подсоби-ка - не в обиду, а? Танюш?..
Таня Дымкова долго не могла материализоваться из телевизора. Даже в таком
густом каштановом воздухе. Горейчук слышал, как из ящика доносятся стоны и
пыхтение, Танюша старалась изо всех сил - молодец баба, - но что-то ей
мешало; наверное, эти крики, раздававшиеся со двора.
Двор у Горейчука спланирован в виде раструба колодца, это специально,
чтобы если какая кошка помочится в траву, в каждой квартире было слышно. А
тут орали десять здоровых глоток:
- Га-зар!! Га-зар!!
Наверное, день рождения. Если бы даже этот Газар пролетал в самолете над
Тиходонском, он все равно бы услышал.
Потом кто-то забрался на козырек над входом в подъезд, стал бренчать на
гитаре и выть. И все подхватили: "А если я засну, шманать меня не
нада-а-а!.."
- Заткнитесь, падлы! - крикнул Горейчук.
Голос получился слабый. Потому что Горейчук устал. Он даже брюки не мог
стянуть с себя. А Татьяна Дымкова, диктор НТВ, роскошная женщина,
нестарая-немолодая, сок с мякотью, в таком легком желто-коричневом платье,
которое она наверняка снимает через голову, она боялась материализвов...
матриализ... материализо-вы-вать-ся среди такого гама. И Горейчук лежал в
своих брюках и чуть не плакал.
- Плюнь ты на них, Тань, - просил он. - Здесь все время кто-то орет. Это
еще хорошо, что у меня третий этаж, а на пятом хуже, там звук несколько раз
отражается, там вообще - труба. Все здесь через жопу сделано, Танюш, говорю
тебе. Как нарочно, чтобы все друг друга слышали и ненавидеть начинали.
Скорпионы в стеклянной банке. Когда жена и дочка еще со мной жили, бывало,
ругаются на меня: срань ты, кричат, припиздок, и друзья у тебя срань и
припиздки! - а друзья-то мои стоят у пивняка, это на остановке, и слушают,
смеются... Да я сам ведь тоже ору, Тань. Да. Когда буйный становлюсь. А
бывает, просто так, не знаю от чего... А ведь я в институте учился...
Во дворе стали взрывать петарды. А в телевизоре продолжали стонать.
Горейчук приоткрыл глаза. Там прыгал кролик в галстуке-бабочке, шли цветные
титры, и лежала баба - голову запрокинула, губы покусывает, под мышками у
нее голо, сама себе соски крутит.
- Не дразнись, Тань, - пробормотал Горейчук. - Дуй скорее сюда. Я же не
могу к тебе в телевизор влезть такой уставший. К тому же брюки. Ну?..
Он сделал еще одну попытку раздеться. Стянул брюки до середины бедра и
почувствовал: все, кранты. Таня Дымкова жалобно вскрикнула, стала мотать
головой из стороны в сторону, будто изо всех сил пытается материализоваться.
Волосы у нее почему-то стали длинные и рыжие. "Так даже интереснее", -
устало подумал Горейчук.
За окном бабахнуло, он вздрогнул. Потом раздалось шипение, и крики стали
громче раза в два. Окно осветилось зеленым.
- ГА-ЗАР!! ГА-ЗАР!!..
- Это они из ракетницы стреляют, Танюш. У них день рождения. Какой-то
Газар - армянин, наверное. Здесь много армян, у них женщины красивые, только
рано старятся. Спорить с ними бесполезно, я как-то выходил по пьяни, хотел
порадок навести - покатили через весь двор, суки. А нам пофиг, правда? Ты
поможешь мне стянуть брюки, потом носки, потом... Ну, не знаю, может, я
покатаю тебя на себе. Как в прошлый раз... Только пошевеливайся, Тань, и
кончай крутить свои сиськи, как последняя дура, видишь - я лежу тут,
уставший, черт...
И Таня Дымкова посмотрела на него. Она провела пальцем с обратной стороны
экрана, и Горейчук увидел едва заметный прозрачный след. "Она готова, -
понял он. - Сейчас начнет мать... матьреализовываться". Во дворе снова
бабахнуло. Таня оглянулась в сторону окна, подмигнула озорным зеленым
глазом.
Началось.
Горейчук услышал, как разлетелось стекло и посыпалось на пол, затем
невольно зажмурился: комнату осветила яркая вспышка.
- Полегче, Танюша, - попросил он. - Ты - звезда, кто ж спорит, только не
надо телевизор бить, я хрен когда на новый заработаю, а тебе ведь еще
возвращаться на работу надо, куда полезешь потом?..
Беспокоился он зря. Телевизор стоял целый, там снова прыгал кролик в
бабочке - а щеки Горейчука обдавало жаром. Это Таня Дымкова с
длинными-предлинными рыжими волосами бегала по его комнате, смеялась как
оглашенная, трогала руками его вещи: занавески, стопку газет, кружку с
остатками позавчерашнего чая, трогала видавший виды сервант, кресло, обои -
и все это тоже становилось рыжим, горячим, трескучим.
- Елки, - сказал Горейчук. - Наверное, скучно сидеть в этом ящике
день-деньской, скажи?.. Будто тебя в посылке куда-то отправляют. Понимаю...
А теперь - иди. Иди ко мне, Танюш. Скоренько. Будь умницей. Я устал.
Давайдавай, ну...
Таня Дымкова тут же метнулась к нему и схватилась за брюки. От ее
прикосновения волоски на ногах Горейчука вспыхнули, кожа обуглилась.
- Эй!!.. - закричал Горейчук.
Он и не предполагал, что бабы бывают такими горячими. Горяченными. Может,
это электричество? Танька же весь день сидит, подключенная к розетке, так и
сгореть недолго. Горейчук увидел, что брюк на нем нет, а волосы в паху
трещат и осыпаются на пол мелкими неоновыми искрами. И пол тоже трещит,
краска на нем пузырится и лопается, обои сами собой сворачиваются в рулоны,
и стекло, что осталось торчать в окне, лопнуло с громким натужным звуком.
Горейчуку вдруг стало очень больно. И очень страшно.
- Нет, Танька!!
Он забыл о том, что устал. Он вскочил и побежал, чтобы спрятаться от
ослепительно рыжей Тани Дымковой. Но она уже была везде, и она не хотела
выпускать его; Горейчук ей нравился. Когда Горейчук попытался пробиться в
прихожую, она вскочила на него верхом, вцепилась в волосы, стала
выцарапывать глаза. И кричала:
- Покатай меня, покатай меня!
Горейчук катал ее, пока дым не забрался в его легкие. Потом он упал и еще
слышал, как лопается кожа на лице, на руках и на животе, когда Таня Дымкова
целует и лижет его. Она перевернула его на спину и сделала так, чтобы он
вошел в нее. Плоть Горейчука тут же развернулась, словно цветок ромашки, - и
Горейчук закричал последний раз в своей жизни.
* * *
- На четырнадцатой линии пьяные пуляли из ракетницы и зафугасили в окно,
- сказал дежурный. - Соседи слышали крики о помощи. Центральники передали,
что там на сто процентов труп. Но в квартиру не заходили, еще пожарные
работают...
Денис захлопнул папку уголовного дела, вставил внутрь схваченные скрепкой
убористо исписанные листки. Еще час, и он бы закончил обвиниловку. А завтра
срок.
- Так есть там труп или нет? - раздраженно спросил он. - Знаем мы их "сто
процентов"! Они видели погибшего?
Несчастный случай со смертельным исходом - подследственность прокуратуры,
если люди не погибли - ему там делать нечего, пусть милицейский следователь
выезжает.
- Куда ж он денется, - рассудительно сказал капитан Серов. - Если в огне
человек кричит, а потом замолкает, то когда потушат - обязательно будет
труп.
Капитан работал дежурным по городу уже пять лет, и ему можно было верить.
- А судмедэксперт где? - брюзгливо буркнул Денис.
- Центральники за ним давно послали.
Денис набросил пиджак. Было жарко, но руководитель
оперативно-следственной группы должен иметь официальный вид. Озабоченно
похлопал себя по карманам, проверяя, на месте ли сигареты и зажигалка.
Теперь он курил понастоящему и мудохаться с трубкой времени не было.
- Ладно, поехали...
Хорошо если бы трупа не оказалось. Перематерил бы всех, вернулся, дописал
обвиниловку, утром отвез дело в контору - и домой, отдыхать. А если окажется
- пока осмотр, пока схемы, направление на вскрытие: часа два провозится, не
меньше. А то и больше. Вернется поздно, усталый, будет не до обвиниловки,
тогда придется завтра выходить работать, и законный отгул улетит псу под
хвост. Как часто и бывает.
Паршнов из уголовного розыска и эксперт-криминалист Савицкий уже готовы,
для них нервный ритм дежурства вещь привычная, выезжать им надо на любое
происшествие, независимо от того, чья это подследственность. По дороге к
желто-синему "РАФу" опергруппы Савицкий привычно засмолил свою неизменную
"беломорину".
Опер привычно сел рядом с сержантом-водителем, следователь и эксперт
забрались назад. Микроавтобус понесся сквозь ночь, ритмично вспыхивал на
крыше проблесковый маячок, отбрасывая призрачно-синие отсветы на стены
мелькающих мимо домов. На Таганской увидели "Скорую", она обогнала "РАФ",
мигнула подфарниками и помчалась дальше, в сторону четырнадцатой линии.
- Как раз откачают, - мрачно пошутил Савицкий, выпуская облако ядовитого
дыма.
- У меня дружок есть, - кашлянул водитель и, переключив передачу, поддал
газу. - Тоже баранку крутил, гонял машины из Голландии. Раз его остановили в
Польше, деньги вытрясли до копейки - так он после этого стал ракетницу с
собой возить: вроде как неподсудное это дело, в худшем случае полиция просто
отберет, и все.
- Толку-то, - буркнул Паршнов. - Когда бы бандита можно было ракетницей
напугать - на дорогах давно бы уже чисто стало.
- Да ты слушай, слушай, - продолжал водитель. - Почти на том же месте,
под Щецином, его тормознули снова. Те же самые ребятки. Узнали,
поздоровались даже. Но деньги требуют. Попробовал он с ними по-хорошему, не
понимают. Начал права качать - на асфальт уложили, ногами топтать стали. Он
кое-как вырвался, поднялся, в машину вскочил - и по газам. У него таратайка
малолитражная, "Гольф" там какой-то, а у них - "БМВ", грамотно, как и
положено. Видит мой друг: догоняют, а через опущенное стекло стволом машут.
Тогда он из этой ракетницы пальнул...
- Надо было из стартового пистолета, - хмыкнул Паршнов.
- ...а ракета влетела в кабину и хрен уже вылетела. И все внутри выжгло,
как в печке. Никто не вышел. Друг мой после этого выбросил ракетницу свою к
едреней бабке, сказал: все, отъездился, кажись, не хочу больше ни денег, ни
приключений.
- Брехня, - сказал Паршнов.
- Ну почему? - сказал Савицкий, прожевывая свою "беломорину". - Вполне
возможно, чего. Только попасть на ходу в опущенное стекло - это лет пять
тренироваться нужно.
- Зато мастурбировать удобно, - сказал Паршнов.
- Что?.. - не понял Савицкий.
- У ракетницы ствол как раз... под твой патрон.
Эксперт Савицкий сплюнул в окно. Паршнов откинулся на подголовник и
громко рассмеялся.
- Очень остроумно, - сказал Савицкий.
Водитель притормозил, развернулся, освещая фарами номера на домах.
- Приехали, - сказал он. - Вот за этим углом.
У узких ворот, за желтым "уазиком" Центрального райотдела, стояли два
красных "Урала", в колодцеобразный двор тянулись брезентовые шланги. Не
включая поворотника, отъехала от тротуара "Скорая".
- Не откачали, значит, - хмыкнул Савицкий.
- Ты тоже остроумный парень, - не остался в долгу Паршнов. - Ракетницу
дать? Или мой "пээм" попробуешь?
Они вошли во двор.
Два окна на третьем этаже были похожи на размалеванные тушью заплаканные
глаза. Мокрые потеки гребенкой спускались вниз по фасаду. В одном из окон
показалась фигура пожарного, он выломал обгоревшую, тлеющую еще раму и,
охнув, швырнул ее вниз. Рама тяжело грохнулась на асфальт, брызнули искры.
Кучка по-домашнему одетых переполошенных жильцов шарахнулась в сторону.
- Осторожней там! - метнулся вверх визгливый женский голос. - Не сожгли,
так поубиваете, сволочи!
Судмедэксперт с местным опером и участковым курили на скамейке. Перед
ними стояли носилки; в первую очередь Денис заметил торчащие вверх руки со
сжатыми обуглившимися кулаками.
- Ну что там? - спросил он.
