Коржов выдержал паузу, улыбнулся и подмигнул Миролевичу.
- Главное, что виновниками за все теперь можно назначать других...
Снова пауза. Гости поняли ее правильно и вежливо рассмеялись.
- Это, конечно, шутка! - продолжил Коржов, и смех мгновенно смолк. - Не
таков Николай Петрович, чтобы прятаться за чужие спины. Я пью за него,
поздравляю с повышением по службе и... Вы знаете, мне кажется, это не
последнее повышение. У генерала Миролевича сильная рука, а в стране бушует
криминальный беспредел, поэтому... Но не будем торопить события. Ваше
здоровье, дорогой Николай Петрович. Кто как хочет, но лично я пью стоя.
Все, конечно, встали. И столичный мэр, и начальник президентской
администрации, и спикер Госдумы, и еще полторы сотни вельмож самого высшего
уровня. Все прекрасно поняли, что имеет в виду Коржов. Слухи о выдвижении
Миролевича в министры внутренних дел уже давно гуляли по коридорам власти,
но сейчас они обрели официальную почву.
Николай Петрович, невольно пригладив остатки седоватых волос на висках и
стараясь удержать на лице нейтральное выражение исполнительного служаки,
выпрямился во весь рост.
Лицо Ирины Алексеевны раскраснелось, глаза блестели: то ли от
переполняющих душу чувств, то ли от слез... Ну-ну, дорогая, пора привыкать:
туфли от Картье, сорочки в узкую полоску, паровая стерлядь "кольчиком",
фаршированные оливки, красивые тосты в твою честь на высшем
правительственном уровне... Ты не зря вышла за мужика, который годится тебе
в отцы!
- Спасибо, - громко сказал Миролевич. - Спасибо за добрые слова, Григорий
Григорьевич. Я отношу их не столько к себе, сколько к простым сотрудникам
столичной милиции. И давайте выпьем за тех, кто эту ночь проведет в холодной
дежурке, кто будет мотаться по вызовам, каждую минуту рискуя своей жизнью...
- Добро, поехали, - скомандовал Коржов, подмигнул Миролевичу и первым
осушил свой стопарик. Миролевич понял, что его краткая скромная реплика
пришлась тому по вкусу.
Во время первой перемены блюд все вышли в соседний зал, где были накрыты
столики с виски, джином, легкими коктейлями, кофе и крохотными, удивительно
вкусными пирожными.
- ...Пожалуйста, Николай Петрович, расскажите про эту банду наемных
убийц... Это правда, что вы лично участвовали в ее разгроме?
Это жена вице-премьера, она улыбается во весь рот, словно знакома с
Миролевичем с раннего детства. В тонкой изящной руке она вертит незажженную
сигарету и ждет, когда Миролевич поднесет зажигалку, а потом говорит
волнующим меццо-сопрано: спа-сибо-о... Слегка вспотевший Миролевич прячет
зажигалку в карман и приступает к рассказу.
- ...Информированные источники доложили, что у вас подготовлен план
реорганизации муниципальной милиции. Мм-м, Николай Петрович? Ничего, я и сам
много думал об этом... Может, потолкуем завтра в баньке? В половине седьмого
- вам будет удобно?
Это мэр. Когда Миролевич был обычным замом и Панов посылал его за себя на
городские совещания, он ни разу руки не подал, не говоря уже о том, чтобы в
баню пригласить.
- ...Ой, Николай Петрович! Я забила на следующей неделе тридцать минут на
ОРТ, специально для вас. Только ни в коем случае не отказывайтесь, хорошо?
Это будет "прайм-тайм", десять вечера, полстраны в это время сидит перед
телевизором... Тринадцатого вечерком я заеду к вам на работу, мы вместе
набросаем небольшой планчик - идет?
Это Наталья Порохова, известная тележурналистка, рыжеволосая дива с
силиконовым бюстом, ее передача "Первое лицо" занимает одну из верхних
строчек рейтинга; для того, чтобы поболтать с Пороховой в прямом эфире,
гранды российской культуры и политики выстраиваются в длинную, на полгода
вперед, очередь.
- И скажите, - Порохова понизила голос и, доверительно взяв под локоток,
отвела в сторону. - Когда ожидается ваше повышение?
Она доброжелательно улыбалась, но взгляд не соответствовал улыбке: он был
пронзительным и хищным.
- Мне бы хотелось, чтобы вы не замыкались рамками
Москвы, а говорили о борьбе с преступностью в масштабе всей страны...
- Ну что вы, что вы...
- Не скромничайте, не надо...
От теледивы пахло дорогими духами, но ее взгляд вызывал у генерала
неприятное ощущение - будто она прознала про него что-то очень стыдное, хотя
и молчит до поры до времени. Может, до прямого эфира...
- Извините, Наталья Владимировна, но я могу отвечать только за себя и
говорить об обстановке только в Москве. Не больше!
Все время, пока Миролевич отвечал на вопросы, поигрывая чашкой остывшего
кофе в руке, Ирину Алексеевну обхаживал сам Григорий Григорьевич Коржов.
Ирина вернулась веселая и возбужденная, на губах играла загадочная улыбка.
- Как нога? - спросил Николай Петрович.
- Я о ней и забыла, Коля, честное слово.
Миролевич наклонился к ее маленькому уху, тронул губами пахнущий горной
маргариткой завиток волос.
- Наш дорогой Григорий Григорьевич случайно не подбирается к твоему
инструменту? - полушутя спросил он. - Надеюсь, ты сказала, что на нем играю
только я?
Ирина Алексеевна со смехом запрокинула голову. В ее глазах Миролевич
прочитал любовь и желание. Ради этого выражения он и продал душу дьяволу.
Нужна была хорошая квартира, соответствующий ремонт, приличествующая
обстановка, новая дача, дорогая одежда... Наверное, и так она его любила, но
по мере того, как все это появлялось, любовь становилась сильнее, а желание
- откровеннее...
- Дорогая...
- Продолжим, друзья! - объявил Коржов, приглашая гостей вернуться к
основному столу.
Едва открылась дверь, из банкетного зала донеслись залихватские звуки
семплированных гармошек, а усиленный мощными динамиками скрипучий тенорок -
известный на всю Россию тенорок, - проскандировал: "С-ДНЕМ-РОЖДЕ-НЬЯ!
С-ДНЕМ-РОЖ-ДЕ-НЬЯ!"
- Вот оно, - тихо сказал Николай Петрович Миролевич, сжимая руку жены.
Ирина Алексеевна без лишних слов поняла его.
Вот оно...
Есть такая тоненькая, незаметная черта. Пока ты стоишь перед ней -
неважно, как далеко: за полтора километра, за метр, за десятую долю
миллиметра, - тебя не замечают, ты никто. Ты относишься к бесконечному
множеству простых натуральных чисел. Но стоит только переступить эту черту,
сделать крохотный шажок, ровным счетом ничего не меняющий в твоей сути и
почти никак не влияющий на размер твоего оклада - и вдруг оказываешься в
дамках. Сотни высокопоставленных глаз начинают одобрительно поглядывать в
твою сторону, будто им только что навели резкость. Секретарши в обитых
лосиной кожей кабинетах ни с того ни с сего начинают кокетничать с тобой и
подают уже не обычный растворимый "Нестле", а настоящий кофе, приготовленный
из смолотых в ручной мельнице зерен.
Но главное в том, что большие боссы приглашают тебя на свои вечеринки и
утренники: "... Сегодня по-простому, Петрович, без затей, в тапочках и
подтяжках". Или: "Сегодня Сам придет, будем в смокингах напиваться". И вот
ты принят в элитный клуб, где раз в неделю появляется знакомая всей стране
фигура с неестественно приподнятыми плечами, и ты жмешь дряблую обессиленную
руку, с которой на тебя осыпается золотая волшебная пыльца. И ты стоишь,
весь в этой пыльце, и отныне все, что ты ни сделаешь; - ты сделаешь
правильно. Вот оно. То самое...
- Вас к телефону, Николай Петрович, - проговорил выросший из-под паркета
помощник. Он чуть наклонился, демонстрируя почтительность, и протянул трубку
сотового телефона. Майор светился готовностью быть полезным. Часы ожидания в
вестибюле не оставили на румяном лице ни тени усталости или, упаси Боже,
недовольства. Впрочем, ждать в вестибюле ресторана "Президент-отеля" гораздо
спокойней, чем чистить наркоманские притоны или поджидать в засаде убийцу.
- Кто? - барственно бросил Миролевич. Вопрос был задан по инерции: этот
номер знали только несколько человек.
Майор виновато пожал плечами.
Николай Петрович взял трубку.
- Миролевич у аппарата.
Некоторое время он молча слушал, по инерции продолжая жевать
фаршированную анчоусом оливку, затем встал из-за стола и, кивнув Ирине, мол,
я сейчас, прошел в соседний зал. Здесь ярко горел желто-зеленым светом
огромный, во весь потолок плафон, у дальней стены сидели телохранители особо
важных персон, в углу взад-вперед вышагивал кто-то из гостей; он прижимал
плечом к уху трубку и бубнил туда скучным голосом: "Ну ты же понима-а-аешь,
ты прекрасно все понима-а-аешь..."
Миролевич уселся в кресло, с трудом проглотил оливку и отжал кнопку
паузы.
- Ладно, Кирилл. Теперь спокойно и внятно повтори мне, что там у тебя
стряслось.
- Не у меня стряслось, - внятно произнесла трубка. - У тебя. Только что
ко мне заходил Давыдов из городской прокуратуры, мы с ним вместе учились. А
теперь слушай в оба уха, что он мне сказал... В январе их ребята раскопали
труп в бойлерной на улице Электрозаводской. Это был человек из команды Папы
Басманного, кличка - Севрюгин. Его, как потом оказалось, дружок пристрелил -
какой-то там давний спор у них был, обида. Во время обыска на квартире этого
Севрюгина, кроме всего прочего, изъяли видеотеку: мало ли там что у него
может отыскаться. И на одной кассете...
- Ну? - тяжело выдохнул генерал.
- ...Короче, Давыдов сказал: там, на этой кассете, компра на тебя. Очень
серьезная компра. Я толком не понял, что именно, Давыдов говорил о какой-то
книге про проституток, о каких-то страницах. Пятьсот страниц, восемьсот...
Что за херня, Коля, - ты сам-то улавливаешь что-нибудь?
Плафон опустился и придавил Миролевича к полу. Глаза застил желто-зеленый
туман.
- Ничего не улавливаю, Кирилл, - сказал он. - Ошибка какая-то.
- Тебе виднее...
- Если бы я смог просмотреть эту компру, как ты ее называешь, тогда,
возможно, что-то и прояснилось бы.
- Я, конечно, могу попытаться снять копию для тебя, и Давыдов будет не
против, только...
- Что?
- Прежде чем я обернусь, ты сможешь увидеть все по телевизору.
Николай Петрович обнаружил, что крахмальный воротничок сорочки, купленной
накануне в салоне "КарденПалас", удавкой сжимает ему шею. Он рванул
пуговицу.
- Греб твою мать! Что ты такое несешь?
Кирилл подышал в трубку, видно, собираясь с мыслями.
- Эта рыжая п... зда Порохова сунула в лапу прокурору-а может, он ей
сунул куда-нибудь, не знаю. Только копия у нее, это точно. И она хочет
тиснуть ее в свою ближайшую программу, это будет пятнадцатого, на следующей
неделе. Алло, ты слышишь меня, Коля? Алло?.. Ты где, Николай? Алло! Алло!!
Холодный день в Подмосковье.
Завидовский заповедник, сторожка Голощекинская.
16 февраля 1995г.
На краю заснеженной поляны - большая ель, усыпанная, словно
конфета-трюфелька, белой пудрой. Из окна сторожки нельзя разглядеть ее всю,
такая она большая. Время от времени с какой-нибудь из веток срывается
снежный ком и летит вниз. День сегодня безветренный, почему срывается -
непонятно.
Один ком, другой.
Третий.
Срывается только потому, что срывается. Закон подлости...
- Гадом он оказался, Иван Федорович, что толку о нем говорить, -
отвернулся от окна Коржов.
- Интересно получается, - голос президента прозвучал жестко, с оттяжкой.
- Недавно ты твердил совсем другое! Настоящий мужик, честный, сильный,
преданный, надо его ставить министром, он наведет порядок! Лучший из лучших.
Так было?
- Да. Он и был лучшим. Был. Но кто мог знать...
Снизу, из кухни, доносился аромат жареных бекасов. Ахмет топил их в
кипящем масле из кубанского подсолнечника, потом доставал, пересыпал своими
хитрыми кавказскими травками и оставлял догоняться в духовом шкафу. Ничего
