оглянувшись по сторонам, прошептал:
- Ты же вроде туда собирался? - он неопределенно дернул подбородком в
сторону распахнутого окна. - Не получилось?
Денис развел руками.
- Во дела-а-а... А чего же ты такой спокойный?
- А чего волноваться?
Действительно, в отличие от всех остальных сокурсников Денис знал исход
сегодняшнего мероприятия еще три недели назад.
- Планы изменились, - сказал Мамонт. - Но не в главном. Официально ты
распределяешься в прокуратуру, одновременно оформляешься к нам. Штатным
оперативным сотрудником с секретной линией работы. Служба, выслуга лет,
очередные звания, награды, премии... Только знают об этом лишь несколько
человек, для всех остальных ты - следователь прокуратуры.
- Двойная жизнь? - с сомнением спросил Денис. Предложение ему не очень
нравилось. Точнее, совсем не нравилось.
- Да, - кивнул Мамонт. - Как у разведчика. Только ты в своей стране и под
надежным прикрытием. К тому же участвуешь в специальной правительственной
программе, контролируемой на самом верху. Это очень почетно и перспективно.
- И... И сколько это продлится?
- Не знаю, - честно ответил Мамонт. - Программа рассчитана на несколько
лет.
- А что потом?
- По выполнении задания будет имитирован твой переход к нам. Люди ведь
меняют работу, верно? При этом ты получишь свою зарплату за все эти годы.
- ...Ты так ничего не ответил мне, - сказала мама.
Она стояла в дверях, прислонившись спиной к косяку, в руке - глубокая
тарелка с салатом из помидоров, который она перемешивает большой деревянной
ложкой. На красных кружочках и белых колечках репчатого лука темнеют оспинки
перца. Денис сглотнул слюну.
- Неужели онемел от счастья? Чем же тебя так обрадовали? - по тону
чувствовалось, что на самом деле она никакой радости не ждет.
- Ну, мам. Какое там счастье... Обычное распределение, обычная работа, -
сказал Денис.
- И кем же ты будешь работать?
Из кухни прибежала Джоди; наверное, стырила что-нибудь, пока там никого
не было. Эта рыжая лохматая сука появилась в доме неделю назад. Маме давно
был нужен кто-то, кому она была бы нужна - так она говорила. Зная ее страсть
к генеалогии, Денис полагал, что этот "кто-то" окажется пекинесом, болонкой
или спаниелем с родословной на толстом рулоне пергаментной бумаги,
скрепленном сургучной печатью. А Джоди была обычной дворнягой, троюродной
родственницей какого-то "афгана", с непропорционально длинным телом,
лохматой челкой и бородой; мама сказала, что породистые щенки ей не по
карману.
- Меня определили в городскую прокуратуру следователем, - сказал Денис.
Джоди подковыляла к нему, стуча когтями по полу, с голодным видом обнюхала
носки. - Восемьсот сорок тысяч в месяц. Для начала неплохо.
Ложка на какой-то момент замерла в салатнице.
- Прокуратура, - сказала мама таким тоном, будто Денис сознался, что его
распределили в ассенизаторы.
- Да.
Денис погладил собаку. Глаза у нее все время закрыты длинной шерстью,
мама даже пыталась остричь ее один раз - Джоди, правда, не далась. А глаза
очень красивые. Если шерсть откинуть назад, то увидишь два темных блестящих
агата.
- У тебя ведь высокий балл, ты мог пойти куда угодно, - голос мамы был
ровным, но ложка в ее руках работала как бетономешалка. - В адвокаты,
нотариусы. Юрисконсультом хотя бы...
- Да при чем здесь баллы, я сам захотел! Зачем мне протирать штаны в
конторах? Да и потом - адвокатура не по мне... Заискивать перед всякими
негодяями, пожимать их потные, грязные руки...
- Значит, теперь ты будешь ходить в синих штанах, синем кургузом пиджачке
и в погонах. И от тебя будет пахнуть, как...
- В прокуратуре уже не носят синюю форму, - сказал Денис.
- ...И от тебя будет пахнуть, как от всех этих... жлобов.
- От них ничем особым не пахнет, мам. Зря ты так.
- Когда я говорила с ними, они все время чесали себя вот здесь!.. -
вскипела мама. Показывать, где именно, она, правда, Не стала. - От них пахло
чесноком и мужской уборной!
- Это ты говорила с милиционерами, мама. А я буду работать не в милиции,
а в прокуратуре!
- Никакой разницы между ними нет!
...Очень красивые глаза. И очень умные. Если хорошенько напрячь
воображение, можно представить, что Джоди - заколдованная принцесса. Скажем,
младшая дочь султана Брунея или испанского короля Эдуарда, которая
злоупотребляла наркотиками. Или чем-нибудь похуже. А может, она - плод
кровосмешения. Может, она родилась такой, ее хотели утопить, но она выплыла,
забралась на теплоход, следующий в Азовское море, а потом на перекладных
добралась до Тиходонска. И все, что у нее осталось от прежней жизни, -
серебряная пластинка, надетая при рождении и похороненная где-то под ее
густой шерстью, с полустертой надписью на норвежском или английском.
- Я никогда не обещал тебе, что стану адвокатом или юрисконсультом, -
сказал Денис. Первую часть фразы: "Что ты ко мне привязалась!" - удалось
проглотить, хотя она так и рвалась наружу.
- А я не обещала тебе, что обрадуюсь, если ты наденешь форму и прицепишь
кобуру, - сказала мама и ушла на кухню. Джоди поковыляла за ней.
- Я буду ходить в костюме! А пистолетов там, кажется, не дают...
Мама включила радиоприемник. Нервно стукнула духовка, послышался запах
печеного мяса. Денис спрятал зачетку, взял толстое махровое полотенце из
шкафа и отправился в душ.
На противоположной от ванны кафельной стене - большое, в полный рост,
зеркало. Его еще отец повесил. В нижнем углу Денис когда-то прилепил
переводную картинку с истребителем И-16, "ишачком"; сейчас от него остались
только разноцветные ошметки в форме облачка, словно после прямого попадания.
Когда вылезаешь из ванны, хочешь не хочешь все равно видишь себя в зеркале -
потому что вешалка с рожками для полотенец и чистого белья расположена как
раз над ним.
В одежде он мало похож на амбала. А сейчас видно, что пресс на животе
обозначился "крестиками-ноликами", плечи раздались из стороны и плавно
переходят в шею, обросшим мышцами ногам вроде как стало тесновато в узком
тазу. Культуристский комплекс Мамонта помог - за пять лет он прибавил
пятнадцать килограммов веса, и среди них не было ни одного грамма жира или
клетчатки.
- Й-я-я! - выбросив руку, Денис ухватил щетину специально укрепленной на
стене зубной щетки и мгновенным движением вырвал ее с корнем. Пластмассовую
ручку с десятком оставшихся волосков Денис бросил в корзину для мусора, куда
за предыдущие годы отправились добрых полторы сотни импровизированных
тренажеров.
Он постоял пять минут под теплым душем, растерся мочалкой с мылом, вымыл
голову и, набрав в таз горячей воды, бросил туда небольшое полотняное
полотенце. Денис не любил электробритвы и станки со сменными кассетами. Хотя
понимал, что, возможно, придется полюбить - когда начнутся дежурства и
ночные вызовы, когда горячая вода и полотенце не всегда будут под рукой. Но
это будет потом. Пока что он может неспешно раскрутить обычный станок для
безопасных лезвий, вложить туда серебристый "Жиллет" с прорезью как на
амбарном замке, распарить полотенцем щеки и спокойно побриться, слушая
упругий шорох срезаемой щетины.
...Пришла тетя Лиза, мамина сестра - одна из немногих родственников, с
кем у мамы сохранились хорошие отношения.
- Ну? - всплеснув руками, спросила она Дениса, словно он там, в ванне,
проводил опыты по расщеплению атомного ядра. - Ну как?
- Прекрасно, - в тон ей ответил Денис. - Лучше всех.
- Молчал бы, - сказала мама.
- Ребенок доволен, - сказала тетя Лиза. - Смотри, как он сияет. Чего ты
еще хочешь, Настя?
Настей зовут маму. Она на два года младше тети Лизы и старается с ней не
спорить.
- В конце концов прокуратура - это то место, где не бывает сокращения
штатов и регулярно платят зарплату. Верно, Денис?.. У моей подруги Шурки был
знакомый, следователь - одет всегда с иголочки, ездил на своих "Жигулях", у
него очень красивый почерк. Подруга говорила: у всех следователей очень
красивый почерк, просто бесподобный, из-за одного этого в них можно
влюбиться.
Тетя Лиза подмигнула Денису. Мать молча резала хлеб. Слишком скользкая
тема.
- Но ведь ты в самом деле доволен, Денис? - не отступала тетя Лиза.
- Конечно, - ответил Денис, направляясь в свою комнату. - Еще как.
На самом деле он был доволен так же, как парашютист, впервые подходящий к
открытому грохочущему люку.
Джоди терлась у софы и бросала косые взгляды на блюдо со шпигованной
телятиной. Тетя Лиза помогала сервировать стол, мама рассказывала, что к ней
опять клеился какой-то из отдела сбыта, а министерство ввело новую форму
годовой отчетности, где сам черт ногу сломает.
- Взгляни на сына, Настя, - проворковала тетя Лиза, тронув маму за рукав.
- Вылитый Шуркин знакомый... По важнейшим делам.
Денис стоял в дверях гостиной в свежей белой рубашке, с бутылкой рислинга
и штопором в руке.
- Я еще не вылитый, - сказал он. - Чтобы вылить, в меня сначала нужно
что-нибудь влить. За успех. Правда, мам?
Мама ничего не сказала.
Глава вторая
СЛЕДСТВЕННАЯ РАБОТА
Тиходонск,
22 августа 1995 г.
В семь часов пролился короткий дождь, и вечер пришел в город теплый и
свежий, как женщина после душа; вечер, каких в году наберется не больше
десятка. Татьяна Дымкова в получасовой программе "Сегодня" говорила о двух
крупных авиакатастрофах во Флориде и на Тайване, унесших жизнь девяноста с
лишним человек, о мощном взрыве в доках Хайфы, где шестеро израильских
рабочих оказались буквально разорваны в клочья, о тайфуне "Сайто", который
мнет и крошит рыболовные суда в Японском море, - а за эти полчаса в
квартирах Тиходонска было зачато не меньше полутора тысяч детей, которым
суждено родиться следующей весной; и скорее всего эти полторы тысячи будут
красивее и здоровее своих сверстников... Хотя вряд ли счастливее.
Горейчук тоже был не прочь забраться сейчас под тонкую льняную простыню и
обнаружить там пару спелых ягодиц и грудей, и симпатичную мордашку в
придачу, которая подмигнула бы ему озорным зеленым глазом. Из этого теплого,
пахнущего каштаном воздуха вполне может материализоваться нечто такое... с
безотказным моторчиком между ног - разве нет?.. Горейчук с трудом поднялся с
кресла, прошел, держась за стену, несколько шагов и ощупал руками
продавленный диван. Нет, никого. Странно.
Татьяна Дымкова, как-то виновато улыбнувшись, сказала ему на прощание:
"Вот таким непростым был день 22 августа. Всего вам доброго - и до завтра".
- Пока, Тань, - промычал Горейчук. - Далеко не уходи.
Для него этот день и этот вечер были последними в жизни - хотя Горейчук
об этом и не догадывался. В 15.40 он загнал гардеробщику в поликлинике
последние три тома из жениной "Всемирной библиотеки", в 16.02 откупорил
последнюю в своей жизни поллитру "Русской", в 16.45 сдал пустую бутылку в
стеклотарнике и, насобирав еще мелочи по карманам, выпил в ларьке у
остановки последнюю свою кружку "Жигулевского" пива.
Теперь он устал. Здорово устал.
Пошла реклама. "Дирол": с утра и до вечера, мать вашу. Телек был старый,
без дистанционного управления, а подниматься, чтобы переключить программу
вручную, - нет, это было слишком. Он и так потратил много сил, чтобы
добраться до дивана. Рвотный рефлекс у Горейчука давно сломался, водка в его
желудке безобразничала, разжижала и без того худую кровь и мозги. Горейчук
расстегнул брюки, попробовал стянуть их с себя. Брюки не стягивались -
задница мешала.
- Тань, - позвал Горейчук, - ты еще не ушла?.. Лажа какая. Никак жопу не
