неющим солнцем, навалил окатыши в пирамидку, чтобы запомнить место.
- Эй, Мавка! - прокричал он на прощанье реке. - Выгляни, красотка,
попрощаемся!
Река несла свои воды, звенела на перекатах и не отзывалась. Только
вдали, за сопками, рожок проиграл печальную мелодию и оборвался на высо-
кой ноте.
На следующий день Егор понял, что окончательно заблудился. Он не
слишком-то надеялся на то, что будут искать его, но все-таки насторожил-
ся, когда утром услышал далекий стрекот вертолета. Шум моторов отдалил-
ся, исчез и больше не появлялся. По-видимому, Егор ушел слишком далеко
от места пожара, и в этих местах его уже не искали, не думали, что он
сможет преодолеть такое расстояние. И сам он никак не мог понять, почему
за ту ночь, когда он бежал по тайге на зов невидимой девушки, он ушел
так далеко, что казалось невозможным пройти за несколько часов добрую
сотню километров.
Пробираясь по непролазному бурелому, он вспомнил свое спасение от
огня и смертельные объятия Мавки, но разумных объяснений не находил, а
поверить в невероятное не мог. Он знал, что в горах бродит неведомый
снежный человек, что в далеком озере Лох-Несс живет чудовище, а над зем-
лей кружатся летающие тарелки, и в общем-то верил всему этому, происхо-
дящему далеко от него, но в древние языческие сказки о русалках поверить
не умел.
Он твердо был убежден, что среди слепой, поглощенной в себя природы
именно он, Егор - человек разумный, и есть хозяин всего сущего на земле,
пусть побежденный и раздавленный, но все равно хозяин, и делиться ни с
кем, даже в мыслях своих, не хотел.
Река, не обремененная названием, текла среди безымянного леса, аука-
лись лошаки в чаще, русалки в омутах хмелели от рыбьего жира, водяной
ковырял в зубах ржавой острогой, неведомые звери рвали когтями кору на
красных деревьях, баба-яга ворочалась в тесном гробу, расшатывая осино-
вый кол, вбитый в брюхо, оборотни прыгали через пень с воткнутым в него
ножом и превращались в волков, бука хлопал совиными глазами из дупла,
кикиморы сидели на корточках у тропы и ждали прохожих, древний славянс-
кий Белбог, с лицом, красным от раздавленных комаров, давился медвежати-
ной, одинокий обыкновенный человек рубил сосны, и щепки ложились поодаль
умирающих деревьев. Волки прислушивались к далекому железному звону и
прижимали уши. Они не любили человека.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Все же, несмотря на свой страх перед рекой, он опасался уйти от нее
далеко. Следовать поворотам реки и шагать вслед за течением все же лег-
че, чем на свой страх и риск пробираться через чащи. И Егор решил свя-
зать плот и заставить реку нести себя. Он выбрал место над обрывом, что-
бы срубленные деревья не пришлось катить далеко, наточил топор и, выбрав
подходящие сосны, принялся за работу. Голод и усталость сказывались
быстро, часто приходилось садиться или прямо ложиться на землю, чтобы
дать отдохнуть онемевшим рукам и отдышаться. Обостренный за эти дни слух
уловил чьи-то шаги. Мягкие, осторожные. Егор половчее ухватил топор и
прижался спиной к сосне. Шаги стихли, и вдруг позади он услышал пощелки-
ванье и цоканье, словно бы беличье. Егор резко обернулся и увидел, что
знакомый эвенк сидит на пригорке, поджав короткие ноги, и неодобрительно
смотрит на надрубленные деревья.
- Привет, - сказал Егор, поигрывая топором. - Что, ошибся? Видишь,
живой я. А где же твои волки, пастух?
- Зачем деревья убиваешь? - спросил эвенк.
- А тебе какое дело? Надо - и рублю. Кто ты такой?
- Дейба-нгуо я, - ответил эвенк. - Почему не узнал? Меня все зна-
ют. Почему не боишься? Меня все боятся.
- Плевал я на тебя, - сказал Егор и, отвернувшись, рубанул по сосне,
- Ой-ой! - закричал эвенк. - Больно! Почему больно делаешь?
- Когда по тебе рубану, тогда и кричи. Видишь, дерево рублю. И Егор
еще раз ударил топором по неподатливой древесине. Щепка отлетела за спи-
ну.
- Ой-ой, - снова закричал эвенк и сморщился, как от сильной боли. -
Мой лес убиваешь, однако. Что он тебе сделал?
- А то, что я жить хочу. Ясно?
- Живи, однако, - посоветовал эвенк. - Раз не помер, так и живи.
Жить хорошо.
- Спасибо, я и сам знаю, что жить хорошо, - сказал Егор. - В дурац-
ких советах не нуждаюсь.
- Ай, какой плохой мужик! - укорил эвенк. - Все хотят жить. Ты лес
рубишь - меня убиваешь.
- А ты меня пожалел? Ты мне воды пожалел. Плевал я на тебя теперь с
высокого дерева. Ясно?
- А что тебя жалеть? Ты - человек, вас вон как много, а я один. Си-
рота я, Дейба.
И эвенк показал руками, как много людей и как одинок он сам.
- Одним человеком больше, одним меньше, - сказал он, - ничего не из-
менится. Друг друга вы убиваете. А я один, сирота я. Лес жгете - боль-
но мне, дерево рубите - больно мне, зверя убиваете - ой, как больно мне!
- Что с тобой говорить, - сказал Егор. - Это в твоем лесу друг друга
все убивают, тем и живут. Что на людей все валишь? Сам-то кто?
- Дейба-нгуо, Сирота-бог я, сказал ведь.
- А хоть бы и бог, что с того? Вот и паси своих волков, коль нравит-
ся, а мне не мешай.
И Егор углубил заруб.
- Моу-нямы, Земля-мать, всех родила, душа у всех одна, - сказал Дей-
ба, - вас, людей, Сырада-нямы, Подземного льда мать, родила, душа у вас
холодная. Не жалко вам ничего. Лес большой, душа у него одна. Те- ло ре-
жешь - душе больно. Тело убиваешь - душа умирает. Глупый ты.
- На дураков не обижаются, - сказал Егор, замахиваясь топором, - и
сказки мне свои не рассказывай.
- Мало тебя Мавка мучала? - спросил Дейба. - Жалко, совсем не заму-
чила, Лицедей не дал. Кабы он на дудке не заиграл, так и помер бы ты.
- Ступай своей дорогой, пастух Дейба, - сказал Егор, опуская топор.
- Не мешай дело делать.
- Лес мой, - настаивал тот, - тело губишь - душе больно.
- Какая ты душа, - огрызнулся Егор. - В тебе самом душа еле дер-
жится.
- Люди довели, - пожаловался Дейба. - Лес жгут, зверей убивают, реку
травят. Больно мне.
- А мне что за печаль? - сказал Егор и рубанул по сосне.
- Плохой ты, - сказал Дейба, морщась, - я тебя сосну лечить застав-
лю, волкам потом отдам. Волки мужиков не любят, шибко злы на му- жиков.
- Ну-ну, - сказал Егор, делая свое дело.
- Лечи, однако, дерево, рубаху разорви и лечи.
- Аптечки не захватил, - сказал Егор и услышал гуденье пчелы над
ухом.
Он отмахнулся от нее, но она возвращалась, и вскоре загудел целый
рой.
- Будешь лечить? - услышал он сквозь гуденье.
- Еще чего!
И пчелы набросились на Егора. Чем больше он отбивался от неулови-
мого роя, тем сильнее и ожесточеннее нападали пчелы. Глаза сразу оплы-
ли. Зверея от боли, Егор заметался по берегу, скатился по обрыву в обла-
ке пыли и с размаху нырнул в реку. Вода холодная, долго не высидишь, а
выйти нельзя - пчелиный рой кружит над головой. И тут кто-то под во- дой
сильно укусил его за ногу. И еще раз, будто ножовкой. Напрасно Егор от-
бивался от нового врага, каждый раз этот кто-то подплывал с дру- гой
стороны и острыми зубами коротко покусывал его тело. Не помня себя от
боли и злости, Егор выскочил на берег и стал зарываться в песчаный осы-
пающийся склон. И только он прикрыл себя песком и пучками травы, как
кто-то из-под земли пробрался к нему и, попискивая, куснул в живот и еще
раз - в спину, и еще раз - в бедро.
- Лечи, однако, - услышал он голос Дейбы.
- Отгони своих палачей, - сказал Егор, еле сдерживаясь, чтобы не
закричать в голос.
Полежал, сил набрался от сырой земли, встал, покачиваясь, распух-
ший, грязный, со следами укусов, поднялся, скрипя зубами, по обрыву,
сел, опершись спиной на надрубленную сосну, сплюнул под ноги густую злую
слюну.
- Гадина, - сказал он, разлепляя толстые губы.
- Рубаху разорви, - сказал Дейба, - сосну лечи. Потом реку мыть бу-
дешь.
- Совсем рехнулся. Какую еще реку?
- Люди порошок в реку сыпали, рыбу сгубили, ты воду мыть будешь.
- Дурак, - сказал Егор и, скрипя зубами от унижения, разорвал пос-
леднюю рубаху.
Ткань была ветхой, легко рвалась на короткие неровные полосы. Си-
лясь открыть заплывшие глаза, Егор наматывал на заруб сосны, липкий от
смолы и сока, тряпки и, мучаясь от сознания идиотизма своей работы, рвал
и снова наматывал.
- Доберусь я до тебя, - угрожал он Дейбе. - Ты у меня еще попляшешь.
- Лечи, однако, - мирно советовал тот. - Мне больно было - не жалел.
Себя жалей теперь. Ты вылечишь - тебя вылечат, ты больно сделаешь - тебе
сделают. Вы, люди, слов не понимаете, боль понимаете, смерть понимаете.
Дейба сожалеюще зацокал языком.
Егор кончил свою дурацкую работу и завязал концы тряпок бантиком.
- Ну, что? - спросил он. - Хорошо я сосны лечу?
- Пойдем, однако. Воду мыть будешь. Вода, ой, какая грязная!
- Мыла нет, - буркнул Егор.
- Зачем мыло? Без мыла мыть будешь.
- Так ты покажи! Ты полреки, и я половину...
Подошли к реке.
- Рыб науськивать не будешь? - спросил Егор, прилаживая топор так,
чтобы он не бил по ногам.
- Не буду. Лезь в воду.
- Ладно, - сказал Егор, разбежался и прыгнул, стараясь проплыть под
водой как можно больше.
Он плыл, не оглядываясь, и страх придавал ему силы. Быстрое течение
несло его, и когда он выбрался на другой берег, то место, где он рубил
со- сну, осталось за поворотом. Этот берег был низкий, заросший густой
тра- вой. Егор отдышался, отлежался и осмотрел раны. Они были неглубоки-
ми, но все равно внушали опасение. Ни лекарств, ни бинтов, а любой пу-
стяк в тайге, на безлюдье, мог обернуться смертью.
Егор промыл раны водой, поискал подорожник, но он не рос в тайге,
некому было занести сюда его семена, не было здесь человека. Достал раз-
бухший коробок, вынул из него голые палочки, равнодушно повертел в руках
и выбросил.
- Вот такие дела, Егор, - сказал сам себе. - Огнем тебя жгли, водой
топили, льдом морозили, зверями и рыбами травили, а ты еще жив. Живи и
дальше.
И пошел через болото. Остановился на сухом месте и увидел, что здесь
начинается узкая тропинка. Он встал на колени, прополз по ней и увидел
то, что очень хотел увидеть - человеческий след. Узкий, неглубоко вдав-
ленный в сырую почву, один-единственный след.
- Эй! - закричал он, распрямившись. - Эй, кто живой, отзовись!
Отозвались сойки. Раскричались, разгалделись над головой, и из-за
это- го крика Егор не услышал, как кто-то подошел с той стороны зарослей
жимолости. Он ощутил на себе взгляд, повернулся в ту сторону, но нико-
го не увидел.
- Выходи, - сказал он. - Что боишься? Если человек - не обижу.
- Топор-то брось, - певуче произнес девичий голос.
- Это ты, Мавка? - вздрогнул Егор. - Проваливай лучше отсюда.
В кустах засмеялись, тихо так, совсем не зло.
- Нет, - сказала девушка, - не Мавка я. Топор, говорю, брось.
- Ладно, - Егор бросил топор неподалеку от себя. - Нашла кого бо-
яться. На мне места живого не осталось. Деревня твоя близко? Может, и
поесть что найдется? Сильно я голоден.
Из кустов жимолости вышла девушка. Даже не девушка, а почти девчон-
ка, худенькая, смазливая, щеки в малине испачканы, сарафан красный, пла-
точек белый.
- Ишь ты, - расслабился Егор, - откуда такая взялась? Я уж думал,
что никогда людей не увижу.
Он опустился на землю, сел, сидел так и смотрел на девочку, любовал-
ся и даже пытался улыбнуться распухшими губами.
- Ну, что смотришь? Страшный я, да? Не бойся, я не леший. Егор я, в
тайге заблудился, а тут еще нечисть привязалась. Сам удивляюсь, как жив
остался. Ты посиди маленько, дай отдохнуть, а потом пойдем, хорошо?
Девчонка не отвечала, стояла у кустов, улыбалась тихонько, и по лицу
ее было видно, что она совсем не боится его. Наверное, взрослые рядом,
подумал он, и от души совсем отлегло. Напряжение этих дней, когда еже-
