спиритизм знает, что эктоплазма при свете распадается. Что же касается
убийства Пекена Рая, то раньше как-то не принято было считать, будто
потусторонний мир - это филиал Скотленд-Ярда. Так что многоуважаемый
профессор попросту пускал всем пыль в глаза...
Тут-то все и началось. Сперва Челленджер ерзал на стуле, теребил
бороду, бросал свирепые взгляды на выступавшего, но вдруг неожиданно
вскочил и, как раненый лев, одним прыжком подскочил к столу председателя.
Сей джентльмен дремал, откинувшись в кресле и сложив пухлые ручки на
довольно упитанном животе, но атака профессора заставила его вздрогнуть,
при этом он чуть не свалился в оркестровую яму.
- Сядьте, сэр! Сядьте! - возопил он.
- И не подумаю! - пророкотал в ответ Челленджер. - Сэр, я обращаюсь к
вам как к председателю! Что же, выходит, меня пригласили сюда, чтобы
оскорблять! Это переходит всякие границы, и я больше не намерен терпеть!
Коль скоро затронута моя честь, я имею полное право постоять за себя!
Как все люди, не привыкшие считаться с мнением других, Челленджер
весьма болезненно воспринимал всякое несогласие с его собственным. Каждое
новое колкое замечание противника отзывалось в нем подобно бандерилье,
вонзающейся в бок разъяренного быка. В бессильной ярости потрясал он
огромным волосатым кулаком над головой председателя, хотя угрозы его
предназначались непосредственному противнику, который отвечал насмешливой
улыбкой, и эта улыбка в конце концов толкнула нашего героя на самые
решительные действия: он угрожающе двинулся на толстяка-председателя, а
тот стал медленно отступать. Среди публики поднялся страшный шум. Часть
рационалистов была шокирована, остальные же гневно кричали: Стыд! Позор!,
желая поддержать своего любимца. Спиритуалисты отпускали ехидные
замечания, а некоторые даже бросились на помощь Смиту, чтобы уберечь его
от физической расправы.
- Надо спасать старика, - обратился к Мелоуну лорд Рокстон, - иначе
он себя погубит. Похоже, он невменяем, - заедет кому-нибудь по физиономии,
а его потом к суду привлекут.
На сцене тем временем началась настоящая потасовка, да и в зале
обстановка была не лучше. Мелоун и Рокстон с трудом пробрались к сцене и,
действуя частично силой, частично уговорами, потащили Челленджера из зала,
а тот все продолжал осыпать проклятьями своего обидчика. Послышались
мольбы, обращенные к председателю, и собрание закончилось - в суматохе и
неразберихе.
Весь этот прискорбный эпизод, - писала на следующее утро Таймс, -
убедительно доказывает опасность публичных дебатов, особенно если предмет
спора может всколыхнуть страсти как ораторов, так и слушателей. Такие
выражения, как безмозглый идиот и недоразвитая обезьяна, употребленные
всемирно известным профессором по отношению к своему оппоненту, наглядно
демонстрируют, до чего могут дойти участники подобных диспутов.
Итак, после многословного отступления мы вновь возвращаемся к
профессору Челленджеру, сидящему в самом дурном расположении духа с
вышеупомянутым номером Таймс. в руках и хмурым выражением на лице. И
угораздило же Мелоуна выбрать именно этот момент для того, чтобы задать
профессору весьма деликатный вопрос.
Впрочем, справедливости ради следует заметить, что наш приятель этого
момента не выбирал, - просто зашел удостовериться, что человек, к
которому, несмотря на все его причуды, он питал глубокое уважение и даже
любовь, в результате событий предыдущего вечера не пострадал. Но ему вряд
ли стоило беспокоиться на этот счет.
- Это невыносимо! - орал профессор все тем же тоном, так что могло
показаться, будто он кричал одно и то же всю ночь. - Мелоун, вы тоже были
там и, несмотря на ваше необъяснимое и ничем не оправданное сочувствие к
бессмысленным идеям этих людей, должны признать, что собрание велось из
рук вон плохо и мой праведный гнев был вполне оправдан. Возможно, когда я
швырнул стол председателя в президента Духовного колледжа, я несколько
переусердствовал, но они меня довели. Вы же помните, как этот Смит или
Браун, как его там, - впрочем, это неважно, - осмелился обвинить меня в
невежестве и в том, что я пускаю пыль в глаза.
- Это верно, - примирительно сказал Мелоун. - Но не беда, профессор,
вы ведь тоже в долгу не остались.
Хмурое лицо Челленджера прояснилось, и он весело потер руки.
- Да-а, лично мне кажется, что некоторые мои удары попали в цель и,
полагаю, они не скоро забудутся. Эти людишки просто содрогнулись, когда я
сказал, что по ним желтый дом плачет. Так и завизжали, помню, ну прямо как
щенки. Хотя, признаюсь, безумная идея, будто я обязан читать их идиотские
книжонки, немного вывела меня из себя. И все-таки, надеюсь, мой мальчик,
что сегодняшним вашим появлением я обязан тому, что моя вчерашняя речь
повлияла на вас и вы пересмотрели те взгляды, которые, должен признаться,
подвергают серьезному испытанию нашу дружбу.
Мелоун отважно ринулся навстречу опасности.
- Я пришел, - выпалил он, - по несколько иному поводу. Вы, должно
быть, заметили, что ваша дочь Энид и я последнее врямя тесно общались, и
для меня, сэр, она стала единственной избранницей, поэтому я уже никогда
не буду счастлив, если не смогу назвать ее своей женой. Я не богат, но мне
недавно предложили в одном издании место заместителя главного редактора,
так что я вполне могу позволить себе обзавестись семьей. Мы с вами знакомы
довольно давно, и, я надеюсь, вы ничего против меня не имеете. Позвольте
же рассчитывать на ваше согласие!
Челленджер погладил бороду, веки его угрожающе прикрыли глаза.
- Мои чувства, - сказал он, - не настолько притупились, чтобы я не
заметил, какие отношения установились между вами и моей дочерью. Но этот
вопрос в значительной степени связан с проблемой, которую мы еще не
закончили обсуждать. Боюсь, оба вы впитали яд тех опасных заблуждений,
искоренению которых я готов посвятить жизнь. Хотя бы ради потомков я не
могу дать согласие на союз, строящийся на подобном основании, поэтому мне
нужны веские доказательства того, что ваши взгляды стали более
взвешенными. Я буду просить о том и свою дочь.
Так неожиданно Мелоун оказался в ряду достойных мучеников идеи.
Предстояло сделать трудный выбор, но Мелоун и тут не растерялся.
- Боюсь, сэр, вы не стали бы относиться ко мне лучше, если бы я стал
менять свои взгляды - не важно, верны они или нет, - под влиянием
меркантильных соображений. И я не стану поступаться убеждениями, даже если
без этого не смогу получить руки Энид. Уверен, что она разделяет мою точку
зрения.
- Так, значит, вас не впечатлило мое блестящее выступление?
- Напротив, сэр. Я считаю, что ваша речь была верхом красноречия.
- Но я вас не убедил?
- Нет, поскольку для меня гораздо важнее доказательства, полученные
при помощи моих собственных чувств.
- Но ваши чувства мог обмануть какой-нибудь мошенник-трюкач.
- Боюсь, сэр, я уже сделал свой выбор.
- Ну, в таком случае, я тоже, - прорычал Челленджер, бросив на
Мелоуна неожиданно враждебный взгляд. - А теперь вы покинете этот дом и
вернетесь только тогда, когда вновь обретете рассудок.
- Минуточку, - остановил его Мелоун. - Прошу вас, сэр, не принимайте
скоропалительных решений. Я слишком дорожу вашей дружбой, чтобы рисковать
ею. Возможно, под вашим руководством я бы скорее разобрался в вопросах,
которые ставят меня в тупик. Если мне удастся все устроить, не согласитесь
ли вы лично присутствовать на одном из сеансов, чтобы благодаря вашей
невиданной наблюдательности пролить свет на вещи, которые я сам не могу
понять?
Челленджер был неимоверно падок на лесть. Он сразу почувствовал себя
важной птицей, распустил перья и захорохорился.
- Если я, дорогой Мелоун, смогу помочь вам избавиться от этой заразы
- назовем ее, скажем, microbus spiritualensis1, - то я весь к вашим
услугам. С радостью уделю часть своего свободного времени, чтобы
разоблачить эти пагубные заблуждения. Не стану утверждать, что вам не
хватает мозгов, но вы слишком добродушны, поэтому легко подпадаете под
чужое влияние. Только предупреждаю, что я буду въедливым и дотошным
инспектором и полностью использую возможности лабораторных методов, в
которых я, по общему признанию, так преуспел.
- Именно об этом я и мечтал.
- Тогда вам остается лишь все подготовить, а уж я не заставлю себя
ждать. Пока же я вынужден настаивать на том чтобы вы на время оставили в
покое мою дочь.
Некоторое время Мелоун колебался.
- Обещаю вам ждать шесть месяцев, - наконец сказал он.
- Что же вы собираетесь делать потом?
- Там видно будет, - дипломатично ответил Мелоун, тем самым с честью
выйдя из довольно сложной ситуации.
Случилось так, что, покинув квартиру профессора, Мелоун столкнулся с
Энид, которая возвращалась из магазина. Со свойственным ирландцам
нахальством Мелоун рассудил, что отсчет обещанных шести месяцев можно
начать в любой момент, но не обязательно прямо сейчас, поэтому он уговорил
Энид спуститься с ним в лифте. Лифт был из тех, что управляются изнутри, и
одному лишь Мелоуну известно, каким образом он застрял между этажами, но
факт тот, что, несмотря на стук и нетерпеливые звонки, он тронулся с места
не раньше чем через пятнадцать минут. Когда же агрегат вновь заработал и
Энид вернулась домой, а Мелоун оказался на улице, оба уже были морально
готовы к шестимесячному ожиданию и надеялись, что им удастся благополучно
пережить этот эксперимент.
Глава XIV
В КОТОРОЙ ЧЕЛЛЕНДЖЕР НЕОЖИДАННО ВСТРЕЧАЕТ
НЕОБЫЧНОГО КОЛЛЕГУ
Профессор Челленджер трудно сходился с людьми. Быть его другом
одновременно означало и быть его вассалом. Он не терпел равных себе, но в
роли покровителя был непревзойден. Тогда - при всей своей царственной
осанке, гипертрофированном чувстве собственного достоинства, самодовольной
улыбке и облике снизошедшего до простых смертных божества, - он мог
держаться в высшей степени дружелюбно. Но много и требовал в благодарность
за свое расположение: глупость внушала ему отвращение, физическое уродство
отталкивало, независимость вызывала протест. Ему нужен был друг, которым
бы восторгался весь мир, но тот должен был, в свою очередь, восторгаться
одним-единственным сверхчеловеком, верховным существом. И такого друга
Челленджер обрел в лице доктора Росса Скоттона, который одновременно стал
и любимым его учеником.
А теперь этот человек смертельно заболел. Его пользовал доктор
Аткинсон из клиники Святой Марии, который уже появлялся на страницах нашей
повести, и его сообщения о состоянии больного были весьма удручающими.
Болезнь называлась рассеянный склероз, и Челленджер знал, что Аткинсон не
преувеличивает, говоря, что выздоровление почти невероятно. Как все-таки
несправедлива судьба: молодой блестящий ученый, еще не достигший своего
апогея, но уже написавший такие основополагающие труды, как Эмбриология
симпатической нервной системы. и Ошибки справочника Обсоник, должен
буквально превратиться в ничто, распавшись на отдельные химические
элементы и не оставив следов своего существования. Что оставалось
профессору: лишь пожимать своими широкими плечами, трясти своей огромной
головой и готовиться к неизбежному. День ото дня вести, доходившие от ложа
умирающего, становились все более печальными, а потом и вовсе наступила
зловещая тишина. Однажды Челленджер навестил своего юного друга в его
квартире на Гауэр-стрит, но то, что он увидел, так его потрясло, что он
больше своих визитов не возобновлял. Судороги скручивали страдальца в
