эту минуту я ощутил, как дрожат его пальцы. Никогда еще я не
видел его в таком возбуждении, а между тем темная улица
казалась все такой же пустынной и безмолвной.
И вдруг я услышал то, что уже уловил более тонкий слух
моего друга. Какой-то тихий, приглушенный звук донесся до меня,
но не со стороны Бейкер-стрит, а из глубины того самого дома,
где мы прятались. Вот открылась и закрылась входная дверь.
Через секунду чьи-то крадущиеся шаги послышались в коридоре --
шаги, которые, очевидно, стремились быть тихими, но гулко
отдавались в пустом доме. Холмс прижался к стене; я сделал то
же, крепко стиснув револьвер. Вглядываясь в темноту, я различил
неясный мужской силуэт, черный силуэт чуть темнее черного
прямоугольника открытой двери. Минуту он постоял там, затем
пригнулся и, крадучись, двинулся вперед. Во всех его движениях
таилась угроза. Эта зловещая фигура была в трех шагах от нас, и
я уже напряг мускулы, готовясь встретить нападение пришельца,
как вдруг до моего сознания дошло, что он и не подозревает о
нашем присутствии. Едва не коснувшись нас, он прошел мимо,
прокрался к окну и очень осторожно, совершенно бесшумно, поднял
раму почти на полфута. Когда он нагнулся до уровня
образовавшегося отверстия, свет с улицы, уже не заслоненный
грязным стеклом, упал на его лицо. Это лицо выдавало крайнюю
степень возбуждения. Глаза лихорадочно горели, черты были
страшно искажены. Незнакомец был уже немолодой человек с тонким
ястребиным носом, высоким лысеющим лбом и длинными седыми
усами. Цилиндр его был сдвинут на затылок, пальто распахнулось
и открывало белоснежную грудь фрачной манишки. Смуглое мрачное
лицо было испещрено глубокими морщинами. В руке он держал нечто
вроде трости, но, когда он положил ее на пол, она издала
металлический лязг. Затем он вынул из кармана пальто какой-то
предмет довольно больших размеров и несколько минут возился с
ним, пока не щелкнула какая-то пружина или задвижка. Стоя на
коленях, он нагнулся вперед и всей своей тяжестью налег на
какой-то рычаг, в результате чего мы услышали длинный,
скрежещущий, резкий звук. Тогда он выпрямился, и я увидел, что
в руке у него было нечто вроде ружья с каким-то странным,
неуклюжим прикладом. Он открыл затвор, вложил что-то внутрь и
снова защелкнул его. Потом, сев на корточки, положил конец
ствола на подоконник, и его длинные усы повисли над стволом, а
глаза сверкнули, вглядываясь в точку прицела. Наконец он
приложил ружье к плечу и с облегчением вздохнул: мишень была
перед ним -- изумительная мишень, черный силуэт, четко
выделявшийся на светлом фоне. На мгновение он застыл, потом его
палец нажал на собачку, и раздалось странное жужжание, а вслед
за ним серебристый звон разбитого стекла. В тот же миг Холмс,
как тигр, прыгнул на спину стрелка и повалил его на пол. Но
через секунду тот вскочил на ноги и с невероятной силой схватил
Холмса за горло. Тогда рукояткой моего револьвера я ударил
злодея по голове, и он снова упал. Я навалился на него, и в ту
же минуту Холмс дал резкий свисток. С улицы послышался топот
бегущих людей, и вскоре два полисмена в форме, а с ними сыщик в
штатском платье ворвались в комнату через парадную дверь.
-- Это вы, Лестрейд? -- спросил Холмс.
-- Да, мистер Холмс. Я решил сам заняться этим делом. Рад
видеть вас снова в Лондоне, сэр.
-- Мне казалось, что вам не помешает наша скромная
неофициальная помощь. Три нераскрытых убийства за один год --
многовато, Лестрейд. Но дело о тайнее Молей вы вели не так
уж... то есть я хотел сказать, что вы провели его недурно...
Все мы уже стояли на ногах. Наш пленник тяжело дышал в
руках двух дюжих констеблей, крепко державших его с двух
сторон. На улице начала собираться толпа зевак. Холмс подошел к
окну, закрыл его и опустил штору. Лестрейд зажег две
принесенные им свечи, а полицейские открыли свои потайные
фонарики. Наконец-то я мог рассмотреть нашего пленника.
У него было необычайно мужественное и в то же время
отталкивающее лицо. Лоб философа и челюсть сластолюбца говорили
о том, что в этом человеке была заложена способность как к
добру, так и ко злу. Но жестокие, стального оттенка глаза с
нависшими веками и циничным взглядом, хищный, ястребиный нос и
глубокие морщины, избороздившие лоб, указывали, что сама
природа позаботилась наделить его признаками,
свидетельствовавшими об опасности этого субъекта для общества.
Ни на кого из нас он не обращал ни малейшего внимания; взгляд
его был прикован к лицу Холмса, на которого он глядел с
изумлением и ненавистью.
-- Дьявол! -- шептал он. -- Хитрый дьявол!
-- Итак, полковник, -- сказал Холмс, поправляя свой
измятый воротник, -- все пути ведут к свиданью, как поется в
старинной песенке. Кажутся, я еще не имел удовольствия видеть
вас после того, как вы удостоили меня своим благосклонным
вниманием, -- помните, когда я лежал в той расселине над
Рейхенбахским водопадом.
Полковник, словно загипнотизированный, не мог оторвать
взгляда от моего друга.
-- Дьявол, сущий дьявол! -- снова и снова повторял он.
-- Я еще не представил вас, -- сказал Холмс. --
Джентльмены, это полковник Себастьян Моран, бывший офицер
Индийской армии ее величества и лучший охотник на крупного
зверя, какой когда-либо существовал в наших восточных
владениях. Думаю, что не ошибусь, полковник, если скажу, что по
числу убитых вами тигров вы все еще остаетесь на первом месте?
Пленник с трудом сдерживал ярость, но продолжал молчать.
Он и сам был похож на тигра, глаза у него злобно сверкали, усы
ощетинились.
-- Меня удивляет, что моя несложная выдумка могла обмануть
такого опытного охотника, -- продолжал Холмс. -- Для вас она не
должна быть новинкой. Разве вам не приходилось привязывать под
деревом козленка и, притаившись в ветвях с карабином, ждать,
пока тигр не придет на приманку? Этот пустой дом -- мое дерево,
а вы -- мой тигр. Думаю, что иногда вам случалось иметь в
резерве других стрелков на случай, если бы вдруг явилось
несколько тигров, или же на тот маловероятный случай, если бы
вы промахнулись. Эти господа, -- он показал на нас, -- мои
запасные стрелки. Мое сравнение точно, не так ли?
Внезапно полковник Моран с яростным воплем рванулся
вперед, но констебли оттащили его. Лицо его выражало такую
ненависть, что страшно было смотреть.
-- Признаюсь, вы устроили мне небольшой сюрприз, --
продолжал Холмс. -- Я не предполагал, что вы сами захотите
воспользоваться этим пустым домом и этим окном, действительно
очень удобным. Мне представлялось, что вы будете действовать с
улицы, где вас ждал мой друг Лестрейд со своими помощниками. За
исключением этой детали, все произошло так, как я ожидал.
Полковник Моран обратился к Лестрейду.
-- Независимо от того, есть у вас основания для моего
ареста или у вас их нет, -- сказал он, -- я не желаю переносить
издевательства этого господина. Если я в руках закона, пусть
все идет законным порядком.
-- Это, пожалуй, справедливо, -- заметил Лестрейд. -- Вы
имеете еще что-нибудь сказать, перед тем как мы уйдем отсюда,
мистер Холмс?
Холмс поднял с пола громадное духовое ружье и стал
рассматривать его механизм.
-- Превосходное и единственное в своем роде оружие! --
сказал он. -- Стреляет бесшумно и действует с сокрушительной
силой. Я знал немца фон Хердера, слепого механика, который
сконструировал его по заказу покойного профессора Мориарти. Вот
уже много лет, как мне было известно о существовании этого
ружья, но никогда еще не приходилось держать его в руках. Я
особенно рекомендую его вашему вниманию, Лестрейд, а также и
пули к нему.
-- Не беспокойтесь, мистер Холмс, мы займемся им, --
сказал Лестрейд, когда все присутствовавшие двинулись к дверям.
-- Это все?
-- Все. Впрочем, я хотел бы спросить, какое обвинение вы
собираетесь предъявить преступнику?
-- Как какое обвинение, сэр? Ну, разумеется, в покушении
на убийство мистера Шерлока Холмса.
-- О нет, Лестрейд, я не имею никакого желания
фигурировать в этом деле. Вам, и только вам, принадлежит честь
замечательного ареста, который вы произвели. Поздравляю вас,
Лестрейд! Благодаря сочетанию свойственной вам проницательности
и смелости вы наконец поймали этого человека.
-- Этого человека? Но кто же он такой, мистер Холмс?
-- Тот, кого безуспешно искала вся полиция, -- полковник
Себастьян Моран, который тридцатого числа прошлого месяца
застрелил сэра Рональда Адэра выстрелом из духового ружья,
произведенным через окно второго этажа дома щ 427 по Парк-лейн.
Вот каково должно быть обвинение, Лестрейд... А теперь, Уотсон,
если вы не боитесь сквозного ветра из разбитого окна, давайте
посидим полчаса у меня в кабинете и выкурим по сигаре --
надеюсь, что это немного развлечет вас.
Благодаря наблюдению Майкрофта Холмса и непосредственным
заботам миссис Хадсон в нашей прежней квартире ничего не
изменилось. Правда, когда я вошел, меня удивила ее непривычная
опрятность, но все знакомые предметы стояли на своих местах. На
месте был "уголок химии", в котором по-прежнему стоял сосновый
стол, покрытый пятнами от едких кислот. На полке по-прежнему
были выстроены в ряд огромные альбомы газетных вырезок и
справочники, которые так охотно швырнули бы в огонь многие из
наших сограждан! Диаграммы, футляр со скрипкой, полочка со
множеством трубок, даже персидская туфля с табаком -- все было
вновь перед моими глазами, когда я осмотрелся по сторонам. В
комнате находились двое: во-первых, миссис Хадсон, встретившая
нас радостной улыбкой, а во-вторых, странный манекен, сыгравший
такую важную роль в событиях сегодняшней ночи. Это был
раскрашенный восковой бюст моего друга, сделанный с
необыкновенным мастерством и поразительно похожий на оригинал.
Он стоял на высокой подставке и был так искусно задрапирован
старым халатом Холмса, что, если смотреть с улицы, иллюзия
получалась полная.
-- Надо полагать, вы выполнили все мои указания, миссис
Хадсон? -- спросил Холмс.
-- Я подползала к нему на коленях, сэр, как вы приказали.
-- Отлично. Вы проделали все это как нельзя лучше.
Заметили вы, куда попала пуля?
-- Да, сэр. Боюсь, что она испортила вашу красивую статую
-- прошла через голову и сплющилась о стену. Я подняла ее с
ковра. Вот она.
Холмс протянул ее мне.
-- Мягкая револьверная пуля, посмотрите, Уотсон. Ведь это
просто гениально! Ну кто бы подумал, что такая штука может быть
пущена из духового ружья? Прекрасно, миссис Хадсон, благодарю
вас за помощь... А теперь, Уотсон, садитесь, как бывало, на
свое старое место. Мне хочется побеседовать с вами кое о чем.
Он сбросил поношенный сюртук, накинул старый халат, сняв
его предварительно со своего двойника, и передо мной снова был
прежний Холмс.
-- Нервы у старого охотника все так же крепки, а глаз так
же верен, -- сказал он со смехом, разглядывая продырявленный
лоб восковой фигуры. -- Попал в самую середину затылка и пробил
мозг. Это был искуснейший стрелок Индии. Думаю, что и в Лондоне
у него найдется не так уж много соперников. Вы когда-нибудь
слышали прежде его имя?
-- Нет, никогда.
-- Да, вот она, слава! Впрочем, вы ведь, насколько я
помню, еще недавно сознавались, что не слышали даже имени
профессора Джеймса Мориарти, а это был один из величайших умов
нашего века. Кстати, снимите, пожалуйста, с полки
