был очень упрям. А меня охватили тяжелые предчувствия.
На третий день после получения письма отец поехал
навестить своего старого друга, майора Фрибоди, который
командует одним из фортов Портсдаун-Хилла. Я был рад, что он
уехал, так как мне казалось, что вне дома он дальше от
опасности. Однако я ошибся. На второй день после его отъезда я
получил от майора телеграмму, в которой он умолял меня
немедленно приехать. Отец упал в один из глубоких меловых
карьеров, которыми изобилует местность, и лежал без чувств, с
раздробленным черепом. Я поспешил к нему, но он умер, не
приходя в сознание. По-видимому, он возвращался из Фэрхема в
сумерки. А так как местность ему незнакома и меловые шахты не
огорожены, суд присяжных, не колеблясь, вынес решение: "Смерть
от несчастного случая".
Я тщательно изучил все факты, связанные с его смертью, но
не мог обнаружить ничего, что наводило бы на мысль об убийстве.
Не было признаков насилия, не было никаких следов на земле, не
было ограбления, не было посторонних лиц на дорогах. И все же
излишне говорить вам, что я не находил покоя и был почти
уверен, что отец мой попал в расставленные кем-то сети.
При таких трагических обстоятельствах я вступил в права
наследства. Вы спросите меня, почему я не отказался от него?
Отвечу вам: я был убежден, что наши несчастья каким-то образом
связаны с давними событиями в жизни моего дяди и что опасность
будет мне угрожать одинаково в любом доме.
Мой бедный отец скончался в январе 85 года; с тех пор
прошло два года и восемь месяцев. Все это время я мирно прожил
в Хоршеме и начал уже надеяться, что это проклятье не тяготеет
больше над нашей семьей, что оно рассеялось после гибели
старшего поколения. Однако я слишком рано успокоился. Вчера
утром меня постиг удар в той же самой форме, в какой он постиг
моего отца...
Молодой человек достал из кармана смятый конверт и,
повернувшись к столу, высыпал на скатерть пять маленьких сухих
зернышек апельсина.
-- Вот конверт, -- продолжал он. -- Почтовый штемпель --
Лондон, Восточный район. Внутри те же самые слова, которые были
в письме, полученном моим отцом; "К. К. К.", а затем: "Положите
бумаги на солнечные часы".
-- Что вы сделали? -- спросил Холмс.
-- Ничего.
-- Ничего?
-- По правде говоря, -- он опустил лицо на тонкие белые
руки, -- я почувствовал себя беспомощным, как жалкий кролик, к
которому приближается змея. По-видимому, я во власти какой-то
непреодолимой и неумолимой силы, от которой не могут спасти
никакие предосторожности.
-- Что вы! Что вы! -- воскликнул Шерлок Холмс. -- Вы
должны действовать, иначе вы погибнете. Только энергия может
спасти вас. Теперь не время предаваться отчаянию.
-- Я был в полиции.
-- Ну, и?..
-- Но там с улыбкой выслушали мой рассказ. Я убежден, что
инспектор считает эти письма чьей-то шуткой, а смерть моих
родных, как и установил суд присяжных, -- несчастным случаем,
никак не связанным с этими предупреждениями.
Холмс потряс в воздухе сжатыми кулаками.
-- Невероятная тупость! -- воскликнул он.
-- Все же ко мне прикомандировали полицейского, который
все время дежурит в моем доме.
-- Он пришел с вами сейчас?
-- Нет, ему приказано находиться при доме.
Холмс снова потряс в воздухе кулаками.
-- Зачем вы пришли ко мне? -- спросил он. -- И главное,
почему вы не пришли ко мне сразу?
-- Я не знал. Только сегодня я говорил о моих опасениях с
майором Прендергастом, и он посоветовал мне обратиться к вам.
-- Ведь уже два дня, как вы получили письмо. Вам следовало
начать действовать раньше. У вас нет, я полагаю, других данных,
кроме тех, которые вы мне сообщили? Нет каких-либо наводящих
подробностей, которые могли бы вам помочь?
-- Есть одна вещь, -- сказал Джон Опеншоу. Он пошарил в
кармане пальто и, вынув кусок выцветшей синей бумаги, положил
его на стол. -- Мне помнится, -- сказал он, -- что в день,
когда дядя жег бумаги, маленькие несгоревшие полоски, лежавшие
среди пепла, были такого же цвета. Этот лист я нашел на полу
дядиной комнаты и склонен думать, что это одна из бумаг,
которая случайно отлетела от остальных и таким образом избежала
уничтожения. Кроме упоминания зернышек, я не вижу в этой бумаге
ничего, что могло бы нам помочь. Я думаю, что это страница
дневника. Почерк, несомненно, дядин.
Холмс повернул лампу, и мы оба нагнулись над листом
бумаги, неровные края которого свидетельствовали о том, что
лист был вырван из книги. Наверху была надпись: "Март 1869
года", а внизу следующие загадочные заметки:
4-го. Гудзон явился. Прежняя платформа.
7-го. Посланы зернышки Мак-Коули, Парамору и Джону Свейну
из Сент-Августина.
9-го. Мак-Коули убрался.
10-го. Джон Свейн убрался.
12-го. Посетили Парамора. Все в порядке.
-- Благодарю вас, -- сказал Холмс, складывая бумагу и
возвращая ее нашему посетителю.--Теперь вы не должны терять ни
минуты. Мы даже не можем тратить время на обсуждение того, что
вы мне сообщили. Вы должны немедленно вернуться домой и
действовать.
-- Что я должен делать?
-- Есть только одно дело, и оно должно быть выполнено
немедленно. Вы должны положить бумагу, которую только что нам
показали, в латунную шкатулку, описанную вами. Вы должны
приложить записку и в ней сообщить, что все остальные бумаги
были сожжены вашим дядей и остался только этот лист. Вы должны
заявить это словами, внушающими доверие. Написав такое письмо,
немедленно поставьте шкатулку на диск солнечных часов, как вам
указано. Вы понимаете?
-- Вполне понимаю.
-- Не думайте в настоящее время о мести или о чем-либо
подобном. Я полагаю, что этого мы могли бы добиться законным
путем, но ведь нам еще предстоит сплести свою сеть, тогда как
их сеть уже сплетена. Прежде всего надо отстранить
непосредственную опасность, угрожающую вам. А затем уже
выяснить это таинственное дело и наказать виновных.
-- Благодарю вас, -- сказал молодой человек, вставая и
надевая плащ. -- Вы вернули мне жизнь и надежду. Я поступлю
так, как вы мне советуете.
-- Не теряйте ни минуты. И главное, берегите себя, так как
не может быть сомнения, что вам угрожает весьма реальная и
большая опасность. Каким путем вы думаете вернуться домой?
-- Поездом, с вокзала Ватерлоо.
-- Еще нет девяти часов. На улицах будет очень людно, так
что, я надеюсь, вы будете в безопасности. И все же вы должны
очень остерегаться врагов.
-- Я вооружен.
-- Это хорошо. Завтра я примусь за ваше дело.
-- Значит, я увижу вас в Хоршеме?
-- Нет, секрет вашего дела -- в Лондоне, и здесь я буду
его искать.
-- В таком случае, я приду к вам через день или два и
сообщу все, что будет выяснено насчет шкатулки и бумаг. Я в
точности выполню все ваши советы.
Он пожал нам руки и простился.
Ветер по-прежнему завывал и дождь стучал в окна. Казалось,
этот странный рассказ навеян обезумевшей стихией, занесен к
нам, как морская трава заносится бурей, и теперь снова поглощен
ею.
Холмс сидел некоторое время молча, опустив голову и
устремив взгляд на красное пламя камина. Затем он закурил
трубку и, откинувшись на спинку кресла, стал следить за синими
кольцами дыма, которые нагоняли друг друга под потолком.
-- Я думаю, Уотсон, -- заметил он наконец, -- что в нашей
практике не было более опасного и фантастического дела.
-- Но вы составили себе определенное представление о
характере этих опасностей? -- спросил я.
-- Здесь не может быть сомнения относительно их характера,
-- ответил он.
-- Но в чем дело? Кто этот К. К. К. и почему он преследует
несчастную семью?
Шерлок Холмс закрыл глаза и, опершись на подлокотники
кресла, соединил концы пальцев.
-- Истинный мыслитель, -- заметил он, -- увидев
один-единственный факт во всей полноте, может вывести из него
не только всю цепь событий, приведших к нему, но также и все
последствия, вытекающие из него. Как Кювье3 мог правильно
описать целое животное на основании одной кости, так и
наблюдатель, основательно изучивший одно звено в серии событий,
должен быть в состоянии точно установить все остальные звенья
-- и предшествующие, и последующие. Но чтобы довести искусство
мышления до высшей точки, необходимо, чтобы мыслитель мог
использовать все установленные факты, а для этого ему нужны
самые обширные познания. Если мне не изменяет память, вы в
ранние дни нашей дружбы очень точно определили границы моих
знаний.
-- Да, -- ответил я, смеясь, -- это был необыкновенный
документ. Я помню, что философия, астрономия и политика стояли
под знаком нуля. Познание в ботанике -- колеблющиеся, в
геологии -- глубокие, поскольку дело касается пятен грязи из
любого района в пределах пятидесяти миль вокруг Лондона; в
химии -- эксцентрические; в анатомии -- разрозненные; в области
уголовной литературы и судебных отчетов -- исключительные: при
этом скрипач, боксер, владеет шпагой, юрист, отравляет себя
кокаином и табаком. Таковы были главнейшие пункты моего
анализа.
Холмс усмехнулся при последних словах.
-- Что ж, я говорю сейчас, как говорил и тогда, что
человек должен обставить чердачок своего мозга всем, что ему,
вероятно, понадобится, а остальные знания он должен сложить в
чулан при своей библиотеке, откуда может достать их в случае
надобности. Для такого дела, какое было предложено нам сегодня
вечером, мы, конечно, должны мобилизовать все доступные нам
ресурсы. Дайте мне, пожалуйста, том на букву "К" из Американкой
энциклопедии. Он стоит на полке, которая рядом с вами.
Благодарю вас. Теперь обсудим все обстоятельства и посмотрим,
какой можно сделать из них вывод. Начать мы должны с
предположения, что у полковника Опеншоу были весьма серьезные
причины, заставившие его покинуть Америку. В его годы люди не
склонны нарушать все свои привычки и добровольно отказываться
от прелестного климата Флориды ради уединенной жизни в
английском провинциальном городке. Его крайнее пристрастие к
уединению в Англии подсказывает мысль, что он боялся кого-то
или чего-то. Поэтому мы можем принять как рабочую гипотезу, что
то был страх перед кем-то или чем-то, что заставило его
покинуть Америку. О том, чего именно он боялся, мы можем судить
только на основании зловещих писем, которые получали он и его
наследники. Вы заметили почтовые штемпели этих писем?
-- Первое было из Пондишерри, второе -- из Данди и третье
-- из Лондона.
-- Из Восточного Лондона! Какой вы монете сделать отсюда
вывод?
-- Это все океанские порты. По-видимому, писавший
находился на борту корабля.
-- Великолепно! У нас уже есть ключ. Вероятно, весьма
вероятно, что писавший письма находился на борту корабля. А
теперь посмотрим на это дело с другой стороны. В случае с
Пондишерри прошло семь недель между угрозой и ее выполнением. В
случае с Данди между угрозой и выполнением прошло всего
три-четыре дня. Это вас наводит на какую-нибудь мысль?
-- Большее расстояние, которое надо было в первом случае
преодолеть.
-- Но ведь письмо тоже должно было пройти большое
расстояние.
-- Тогда я не понимаю, в чем дело.
-- Есть основание предполагать, что судно, на котором
находится этот человек -- или, может быть, их несколько, --
парусное судно. Похоже на то, что они всегда посылали свои
странные предупреждения или знаки перед тем, как отправиться на
