факты, прежде чем говорить о том, что произошло нового?
-- Я лучше сам, -- сказал Холмс. -- Кстати, проверим,
правильно ли я запомнил последовательность событий. Итак,
Уотсон. Профессор -- человек с европейским именем. В его жизни
главное место всегда занимала наука. Репутация его безупречна.
Он вдовец, у него есть дочь по имени Эдит. Характер у него,
насколько я мог заключить, решительный и властный, пожалуй,
можно даже сказать, воинственный. Так обстояли дела до
последнего времени.
Но вот каких-нибудь несколько месяцев назад привычное
течение его жизни было нарушено. Несмотря на свой возраст -- а
профессору шестьдесят один год, -- он сделал предложение дочери
профессора Морфи, своего коллеги по кафедре сравнительной
анатомии, причем все это, как я понимаю, больше напоминало не
рассудочное ухаживание пожилого человека, а пламенную страсть
юноши. Никто не мог бы выказать себя более пылким влюбленным.
Элис Морфи, молодая особа, о которой идет речь, -- девица
весьма достойная, умна и хороша собой, так что увлечение
профессора вполне понятно. Тем не менее в его собственной семье
к этому отнеслись не слишком одобрительно.
-- Нам показалось, что все это немножко слишком, --
вставил наш клиент.
-- Вот именно. Немножко слишком бурно и не совсем
естественно. А между тем профессор Пресбери -- человек
состоятельный, и со стороны отца его нареченной возражений не
возникло. У дочери, правда, были другие виды: на ее руку уже
имелись претенденты, быть может, не столь завидные с житейской
точки зрения, зато более подходящие ей по возрасту. Профессор,
несмотря на свою эксцентричность, судя по всему, нравился ей.
Мешало только одно: возраст.
Примерно в это время в налаженной жизни профессора
произошло не совсем понятное событие. Он совершил нечто такое,
чего никогда не делал прежде: уехал из дому и никому не сказал
куда.
Пробыв в отсутствии две недели, он воротился утомленный,
словно после долгой дороги. О том, где он побывал, он не
обмолвился ни словом, хотя обычно это был предельно откровенный
человек.
Случилось так, однако, что наш с вами клиент, мистер
Беннет, получил письмо из Праги от одного своего коллеги; тот
писал, что имел удовольствие видеть профессора Пресбери, хотя
поговорить им не довелось. Только так домашние узнали, где он
был.
Теперь я подхожу к главному. Начиная с этого времени с
профессором произошла удивительная перемена. Окружающих не
оставляло чувство, что перед ними не тот, кого они знали
прежде: на него словно нашло какое-то затмение, подавившее в
нем все высокие начала. Интеллект его, впрочем, не пострадал.
Его лекции были блистательны, как всегда. Но в нем самом
постоянно чувствовалось что-то новое, что-то недоброе и
неожиданное. Его дочь, которая души в нем не чает, всячески
пыталась наладить с ним прежние отношения, заглянуть под маску,
которую он надел на себя. Вы, сэр, как я понимаю, со своей
стороны, делали то же самое, но тщетно. А теперь, мистер
Беннет, расскажите нам сами про эпизод с письмами.
-- Надо вам сказать, доктор Уотсон, что у профессора не
было от меня секретов. Будь я ему сын или младший брат, я и
тогда не мог бы пользоваться большим доверием. Ко мне, как его
секретарю, попадали все поступавшие на его имя бумага; я
вскрывал и разбирал его письма. Вскоре по его возвращении все
это изменилось. Он сказал, что, возможно, будет получать письма
из Лондона, помеченные крестиком под маркой. Эти письма мне
надлежало откладывать, а читать их будет только он сам. И
действительно, несколько таких писем прошло через мои руки; на
каждом был лондонский штемпель, и надписаны они были почерком
малограмотного человека. Быть может, профессор и отвечал на
них, но ни ко мне, ни в корзинку, куда складывается вся наша
корреспонденция, они не попадали.
-- И еще шкатулка, -- напомнил Холмс.
-- Ах да, шкатулка. Из своей поездки профессор привез
маленькую деревянную шкатулочку. Это единственный предмет, по
которому можно предположить, что он побывал на континенте: одна
из этих оригинальных резных вещиц, которые сразу наводят на
мысль о Германии. Поставил он ее в шкаф с инструментами.
Однажды, разыскивая пробирку, я взял шкатулку в руки. К моему
удивлению, он очень рассердился и в самых несдержанных
выражениях отчитал меня за излишнее любопытство. Такого раньше
никогда не случалось; я был глубоко задет. Я попытался
объяснить, что взял шкатулку по чистой случайности, но весь
вечер чувствовал на себе его косые взгляды и знал, что этот
эпизод не выходит у него из головы. -- Мистер Беннет вынул из
кармана записную книжечку. -- Это случилось второго июля, --
добавил он.
-- Вы просто образцовый свидетель, -- заметил Холмс. --
Кое-какие даты, которые вы у себя пометили, могут мне
пригодиться.
-- Методичности, как и всему прочему, я научился у
профессора. С того момента, как я заметил отклонения от нормы в
его поведении, я понял, что мой долг разобраться, что с ним
происходит. Итак, у меня туг значится, что в тот же самый день,
второго июля, когда профессор выходил из кабинета в холл, на
него бросился Рой. Такая же сцена повторилась одиннадцатого
июля и затем, как у меня отмечено, еще раз -- двадцатого. После
этого собаку пришлось изгнать в конюшню. Милейший был пес,
ласковый... Впрочем, боюсь, я утомил вас.
Это было сказано укоризненным тоном, так как Холмс явно
его не слушал. Он сидел с застывшим лицом, устремив невидящий
взгляд в потолок. При последних словах он с усилием вернулся к
действительности.
-- Интересно! Крайне интересно, -- пробормотал он. -- Эти
подробности я слышу впервые, мистер Беннет. Ну-с,
первоначальную картину мы восстановили достаточно полно, не так
ли? Но вы упомянули о каких-то новых событиях.
На симпатичное, открытое лицо нашего гостя набежала тень
мрачного воспоминания.
-- То, о чем я говорил, случилось позавчера ночью, --
сказал он. -- Я лежал в постели, но заснуть не мог. Часа в два
ночи из коридора донеслись какие-то приглушенные, неясные
звуки. Я открыл дверь и выглянул наружу. Надо сказать, что
спальня профессора находится в конце коридора...
-- Число, простите? -- спросил Холмс.
Рассказчик был явно задет, что его перебили таким
маловажным вопросом.
-- Я уже сказал, сэр, что это случилось позапрошлой ночью,
стало быть, четвертого сентября.
Холмс кивнул и улыбнулся.
-- Продолжайте, пожалуйста, -- сказал он.
-- Спальня профессора в конце коридора, и, чтобы попасть
на лестницу, ему надо пройти мимо моей двери. Поверьте, мистер
Холмс, это была жуткая сцена. Нервы у меня, кажется, не хуже,
чем у других, но то, что я увидел, ужаснуло меня. В коридоре
было темно, и только против одного окна на полпути лежало пятно
света. Видно было, как по направлению ко мне что-то движется,
что-то черное и сгорбленное. Но вот оно внезапно вошло в полосу
света, и я увидел, что это профессор. Он продвигался ползком,
мистер Холмс, да-да, ползком! Точнее, даже на четвереньках,
потому что он опирался не на колени, а на полную ступню, низко
свесив голову между руками. При этом двигался он, казалось, с
легкостью. Я так оцепенел от этого зрелища, что, лишь когда он
поравнялся с моей дверью, нашел в себе силы шагнуть вперед и
спросить, не нужна ли ему моя помощь. Реакция была неописуема.
Он разом выпрямился, прорычал мне в лицо чудовищное
ругательство, метнулся мимо меня и ринулся вниз по лестнице. Я
прождал не меньше часа, но он все не шел. Видимо, он вернулся к
себе в комнату уже на рассвете.
-- Ну, Уотсон, что вы на это скажете? -- спросил Холмс с
видом патолога, описавшего редкий в его практике случай.
-- Люмбаго, скорей всего. Я знал больного, который во
время жестокого приступа был вынужден передвигаться точно так
же, причем нетрудно представить себе, как это должно
действовать на нервы.
-- Превосходно, Уотсон! С вами всегда стоишь обеими ногами
на земле. И все-таки едва ли можно допустить, что это люмбаго:
ведь он тут же смог распрямиться.
-- Со здоровьем у него как нельзя лучше, -- сказал Беннет.
-- Не помню, чтобы за эти годы он когда-нибудь лучше себя
чувствовал. Вот, мистер Холмс, таковы факты. Это не тот случай,
чтобы можно было обратиться в полицию, а между тем мы буквально
ума не приложим, как нам быть; мы чувствуем, что на нас
надвигается какая-то неведомая беда. Эдит -- я хочу сказать,
мисс Пресбери -- считает, как и я, что сидеть сложа руки и
ждать больше невозможно.
-- Случай, безусловно, прелюбопытный и заслуживающий
внимания. Ваше мнение, Уотсон?
-- Как врач могу сказать, что это, судя по всему, случай
для психиатра, -- отозвался я. -- Бурное увлечение повлияло на
мозговую деятельность старого профессора. Поездку за границу он
совершил в надежде исцелиться от своей страсти. Письма же и
шкатулка, возможно, имеют отношение к личным делам совершенно
иного характера -- скажем, получению долговой расписки или
покупке акций, которые и хранятся в шкатулке.
-- А овчарка, разумеется, выражает свое неодобрение по
поводу этой финансовой сделки? Ну нет, Уотсон, здесь дело
обстоит сложнее. И единственное, что я мог бы тут предложить...
Что именно собирался предложить Шерлок Холмс, навсегда
осталось загадкой, ибо в этот самый миг дверь распахнулась, и
нам доложили о приходе какой-то молодой дамы. Едва она
показалась на пороге, как мистер Беннет, вскрикнув, вскочил и
бросился к ней с протянутыми руками. Она тоже протянула руки
ему навстречу.
-- Эдит, милая! Надеюсь, ничего не случилось?
-- Я не могла не поехать за вами. Ах, Джек, как мне было
страшно! Какой ужас быть там одной!
-- Мистер Холмс, это и есть та молодая особа, о которой я
вам говорил. Моя невеста.
-- Мы уже начали об этом догадываться, правда, Уотсон? --
с улыбкой отозвался Холмс. -- Насколько я понимаю, мисс
Пресбери, произошло что-то новое и вы решили поставить нас об
этом в известность?
Наша гостья, живая, миловидная девушка чисто английского
типа, ответила Холмсу улыбкой, усаживаясь возле мистера
Беннета.
-- Когда оказалось, что мистера Беннета нет в гостинице, я
сразу подумала, что, наверное, застану его у вас. Он, конечно,
говорил мне, что хочет к вам обратиться. Скажите, мистер Холмс,
умоляю вас, можно как-нибудь помочь моему бедному отцу?
-- Надеюсь, да, мисс Пресбери, хота в деле еще много
непонятного. Быть может, что-то прояснится после того, как мы
выслушаем вас.
-- Это произошло вчера ночью, мистер Холмс. Весь день отец
был какой-то странный. Я уверена, что временами он просто сам
не помнит, что делает. Живет, как во сне. Вчера как раз выдался
такой день. Человек, с которым я находилась под одной крышей,
был не мой отец, а кто-то другой. Внешняя оболочка оставалась
та же, но на самом деле это был не он.
-- Расскажите мне, что случилось.
-- Ночью меня разбудил неистовый лай собаки. Бедный Рой,
его теперь держат на цепи у конюшни! Надо вам сказать, что на
ночь я запираю свою комнату, потому что мы все -- вот и Джек...
то есть мистер Беннет может подтвердить, -- живем с таким
чувством, что над нами нависла опасность. Моя комната на
третьем этаже. Случилось так, что жалюзи на моем окне остались
подняты, а ночь была лунная. Я лежала с открытыми глазами,
глядя на освещенный квадрат окна и слушая, как заливается лаем
собака, и вдруг, к ужасу своему, увидела прямо перед собой лицо
