Его лицо, точно вырезанное из красного дерева, с отчаянным до
дерзости взглядом и сетью крупных и мелких морщин, говорило о
жизни, сопряженной с трудом на открытом воздухе. Его
подбородок, покрытый густой растительностью, сильно выдавался
вперед, обличая упрямый, несговорчивый характер. Ему было,
наверное, лет около пятидесяти, его черные кудрявые волосы были
сильно подернуты сединой. Черты его лица, когда оно было
спокойно, не были лишены приятности, зато стоило ему прийти в
ярость -- мы это только что видели -- и оно становилось
жестоким и мрачным от нависших бровей и агрессивно торчащего
подбородка. Сейчас он сидел неподвижно, положив большие руки в
наручниках на колени и опустив на грудь голову. Время от
времени он бросал острый блестящий взгляд на ларец -- причину
своих преступных действий. Мне показалось, что в его суровом,
замкнутом лице было больше печали, чем злобы. Однажды он
взглянул вверх, и мне почудилась в его взгляде усмешка.
-- Знаете, Джонатан Смолл, -- начал Шерлок Холмс, -- мне
очень жаль, что так все обернулось.
-- И мне тоже, сэр, -- отозвался он с чувством. -- Но я
думаю, виселица мне на этот раз не грозит. Я готов присягнуть
на Библии, что я не повинен в смерти мистера Шолто. Это
маленький дьявол Тонга выстрелил в него своей проклятой
стрелой. Мои руки не запятнаны кровью, сэр. Мне было очень жаль
этого Шолто, как будто он был мой родной брат. Я хорошенько
вздул Тонгу свободным концом веревки, но да что толку.
Сделанного не воротишь.
-- Возьмите сигару, -- сказал Холмс. -- И глотните из моей
фляги: вы промокли насквозь. Но, скажите, как вы могли ожидать,
что такой маленький, тщедушный человечек одолеет мистера Шолто
да еще будет держать его, пока вы лезли по веревке?
-- Вы, я вижу, сэр, знаете все, как будто видели
собственными глазами. Я рассчитывал на то, что в этот час в
кабинете никого не будет. Я хорошо знаю распорядок жизни в
Пондишери-Лодж. В это время мистер Шолто обычно спускался вниз
ужинать. Я не хочу ничего скрывать. Сейчас самая лучшая защита
-- говорить правду. Будь это старый майор, я бы с легким
сердцем позволил вздернуть себя на виселицу. Ударить его ножом
мне все равно что выкурить сигару. Но такое уж мое невезение,
что я пойду на каторгу из-за молодого Шолто, с которым мы даже
ни разу не поссорились.
-- Вы находитесь в руках Этелни Джонса из Скотленд-Ярда,
-- прервал его Холмс. -- Он обещал завезти вас ко мне, и я
попрошу вас чистосердечно мне все рассказать. Тогда, возможно,
я смогу вам помочь. Я попробую доказать, что яд этот действует
так быстро, что, когда вы появились в комнате, мистер Шолто был
уже мертв.
-- Но так оно и было, сэр. Когда я влез в окно и увидел
его оскаленное, склоненное набок лицо, меня чуть удар не
хватил. Я готов был задушить Тонгу, но он вырвался и убежал на
чердак. Тогда-то он и забыл свою дубинку и потерял эти
проклятые колючки, как он потом мне признался. Я думаю, они-то
и были главной уликой против нас. Но я, хоть убейте, не
понимаю, как вы смогли напасть на наш след?! Я не питаю к вам
злобы, -- он горько улыбнулся, -- я только заметил одну
странную вещь. Имея законное право на добрых полмиллиона
фунтов, я должен был первую половину жизни строить волнорезы на
Андаманских островах, а вторую в лучшем случае посвящу земляным
работам в Дартмуре. В злосчастную минуту встретил я купца
Ахмета и услыхал о сокровищах Агры, которые всем своим
владельцам приносили только несчастье. Ахмет был убит из-за
них, майор Шолто жил всю жизнь под бременем вины и трясся от
страха. Мне они принесут пожизненную каторгу.
В эту минуту в дверь кабины просунулось широкое лицо и
могучие плечи Этелни Джонса.
-- Ни дать ни взять семейный пикник! -- сказал он. --
Позвольте, Холмс, приложиться к вашей фляге. Ну что ж, я думаю,
нам ничего не остается, как поздравить друг друга. Жаль только,
что второго не удалось взять живым. Но выхода, к сожалению, не
было. А знаете, Холмс, вы должны признаться, что пошли на
слишком большой риск. А если бы мы не догнали их?
-- Все хорошо, что хорошо кончается, -- сказал Холмс. --
Но я и вправду не знал, что "Аврора" -- такое быстроходное
судно.
-- Смит говорит, на Темзе нет ни одного катера быстрее его
"Авроры" и что, если бы у него был кочегар, мы ни за что бы его
не догнали. Между прочим, он клянется, что ничего не знал о
норвудском деле.
-- Абсолютно ничего, -- подтвердил наш пленник. -- Я
выбрал его катер, потому что слыхал про его качества. Мы ничего
не сказали ему, но хорошо заплатили и обещали заплатить еще
больше на борту "Эсмеральды", которая отплывает из Грейвсенда в
Бразилию.
-- Ну что ж, раз он не сделал ничего плохого, и мы ничего
плохого ему не сделаем. Мы быстро ловим наших парней, но с
обвинением не спешим.
Было смешно смотреть, как тщеславный Джонс надувается
спесью -- еще бы, поймал такую птицу! По легкой улыбке,
игравшей на лице Холмса, я понял, что и его забавляет
хвастовство полицейского инспектора.
-- Скоро мы будем у Воксхоллского моста, -- обратился
Джонс ко мне. -- Там высадим вас вместе с сокровищами. Вряд ли
надо говорить вам, что я беру на себя большую ответственность.
Это -- совершенно недопустимое действие. Но, как говорится,
уговор дороже денег. Однако по долгу службы я должен послать с
вами полисмена, поскольку вы повезете такой ценный груз. Вы
возьмете кэб, надеюсь?
-- Да.
-- Как жаль, что нет ключа, а то мы произвели бы осмотр
уже здесь. Где ключ, парень?
-- На дне, -- ответил коротко Смолл.
-- Гм! Какой смысл доставлять нам лишние хлопоты, когда у
нас их было и без того немало. Я думаю, доктор, мне не надо
предупреждать вас быть как можно осторожнее. И сразу же везите
сундук на Бейкер-стрит. Мы сперва поедем туда, а уж потом в
полицию.
Они высадили меня у Воксхоллского моста с одним из
полицейских, простым и добродушным малым. А через четверть часа
мы были уже у дома миссис Сесил Форрестер. Служанка была очень
удивлена такому позднему визиту. Она сказала, что миссис
Форрестер в гостях и вернется нескоро, а мисс Морстен в
гостиной. Полицейский любезно согласился подождать меня в кэбе,
и я, держа ларец на руках, направил свои стопы в гостиную.
Мисс Морстен сидела у раскрытого окна в белом воздушном
платье с чем-то розовым у шеи и талии. Мягкий свет лампы под
абажуром озарял ее фигурку, откинувшуюся в плетеном кресле, ее
милое серьезное лицо и золотил тусклым блеском тугие локоны ее
роскошных волос. Белая рука небрежно покоилась на ручке кресла,
и от всей ее задумчивой позы веяло тихой грустью. Услыхав мои
шаги, она встрепенулась и встала с кресла, ее бледные щеки
залились радостным румянцем.
-- Я слышала, что подъехал кэб, но подумала, что это
миссис Форрестер вернулась так рано. Я и не предполагала, что
это вы. Какие новости вы привезли нам?
-- Я привез нечто большее, чем новости, -- сказал я, ставя
ларец на стол и разговаривая бойким, веселым тоном, хотя сердце
у меня в груди так и ныло. -- Я привез вам то, что стоит дороже
всех новостей на свете. Я привез вам богатство.
Она посмотрела на ларец.
-- Так это и есть клад? -- спросила она довольно
равнодушно.
-- Да, это сокровища Агры. Половина принадлежит вам,
другая половина -- мистеру Шолто. Каждому из вас приходится
около двухсот тысяч. Это десять тысяч фунтов годового дохода. В
Англии мало найдется девушек с таким приданым. Это ли не
прекрасно?
По-моему, я несколько переигрывал, стараясь выразить свой
восторг. Она почувствовала фальшь в моем голосе, когда я
рассыпался в поздравлениях, и, чуть-чуть подняв брови, с
удивлением посмотрела на меня.
-- Если я и получила их, -- сказала она, -- так только
благодаря вам.
-- Нет, нет, -- воскликнул я, -- не мне, а моему другу
Шерлоку Холмсу. Я бы никогда в жизни не решил этой загадки,
даже мощный аналитический ум моего друга и то не сразу решил
ее. Мы ведь в конце чуть не упустили их.
-- Ради Бога, садитесь, доктор Уотсон, и расскажите мне
все по порядку.
Я коротко рассказал ей, что произошло в то время, пока мы
не виделись: о переодевании Холмса, о розысках "Авроры", о
появлении Этелни Джонса на Бейкер-стрит, о нашей вечерней
экспедиции и, наконец, бешеной гонке по Темзе. Она слушала
рассказ о наших приключениях с блестящими глазами и
полуоткрытым ртом. Когда я дошел до отравленной стрелы,
пролетевшей мимо нас на расстоянии дюйма, она так побледнела,
что, казалось, вот-вот потеряет сознание.
-- Это ничего, -- сказала она, когда я поспешил протянуть
ей стакан с водой. -- Все уже в прошлом. Просто мне стало
страшно: ведь это из-за меня мои друзья подвергались
смертельной опасности.
-- Все страшное позади, -- сказал я. -- Дай опасности
особой не было. Не хочу я больше рассказывать обо всяких
ужасах. Давайте лучше поговорим о приятном. Видите, в этом
ларце сокровища. Как это замечательно! Холмс специально
отпустил меня, чтобы я привез его вам и вы первая открыли его.
-- Да, конечно, мне будет очень интересно посмотреть, --
сказала мисс Морстен, не проявляя, однако, энтузиазма. Она, без
сомнения, подумала, что бестактно оставаться равнодушной при
виде предмета, который стоил таких трудных и опасных поисков.
-- Какой хорошенький ларец! -- прибавила она, наклоняясь
над ним. -- Кажется, это настоящая индийская работа?
-- Да, производство бенаресских кустарей-литейщиков.
-- Какой тяжелый! -- попробовала она поднять его. -- Он
один, наверное, немало стоит. А где ключ?
-- Смолл выбросил его в Темзу, -- ответил я. -- Придется
попробовать кочергу миссис Форрестер.
У ларца был литой, массивный запор, изображавший сидящего
Будду. Под этот запор я всунул конец кочерги и нажал ее как
рычаг. Запор громко щелкнул и раскрылся. Дрожащими руками я
поднял крышку и откинул ее назад. Какое же изумление
изобразилось на наших лицах! Ларец был пуст.
Не мудрено, что он был очень тяжелый. Низ, стенки и крышка
были на две трети железные. Ларец был надежный, красивый и
прочный, видно, специально сделан для хранения драгоценностей,
но самых драгоценностей там не было. Хотя бы одна нить жемчуга,
или крупинка золота, или бриллиант. Ничего. Ларец был
совершенно, вопиюще пуст...
-- Сокровище пропало, -- спокойно заметила мисс Морстен.
Когда я услышал эта ее слова, когда до меня дошло, что они
значат, тень, все это время омрачавшая мою душу, рассеялась.
Вздохнув свободно, я только сейчас понял, какой тяжестью лежал
у меня на сердце этот клад. Это было низко, это было
эгоистично, но я знал, видел, чувствовал только одно --
золотого барьера, стоявшего между нами, не стало.
-- Слава Богу! -- воскликнул я от всего сердца.
Она удивленно посмотрела на меня и улыбнулась.
-- Почему вы так говорите? -- спросила она.
-- Потому что вы опять стали досягаемы для меня, --
ответил я, беря ее руку. Она не отняла ее. -- Потому что я
люблю вас, Мэри, люблю, как никто никогда на свете не любил!
Потому что эти сокровища, эти несметные богатства наложили
печать на мои уста. Но теперь их нет, и я могу сказать вам
смело, что я люблю вас. И я еще раз повторяю: "Слава Богу".
-- Тогда и я скажу: "Слава Богу", -- прошептала она, и я
привлек ее к себе. Может, кто и потерял какие-то там сокровища,
но я в эту ночь стал самым богатым человеком на земле.
