опасным. Каждый раз, опуская передние копыта, взбешенный
мустанг снова натыкался на рога и снова вставал на дыбы,
разъяряясь еще больше. Девушка изо всех сил старалась
удержаться в седле, иначе ее ждала страшная смерть под копытами
грузных, перепуганных быков. Она не знала, что делать; у нее
закружилась голова, рука, сжимавшая поводья, ослабела.
Задыхаясь от пыли, от запаха разгоряченных животных, она в
отчаянии чуть было не выпустила из рук поводья, как вдруг рядом
послышался ободряющий голос, и она поняла, что ей пришли на
помощь. И тотчас же смуглая мускулистая рука схватила
испуганного мустанга за уздечку, и незнакомый всадник,
протискиваясь между быков, вскоре вывел его на окраинную улицу.
-- Надеюсь, вы не пострадали, мисс? -- почтительно
обратился к Люси ее спаситель.
Взглянув в его энергичное смуглое лицо, она весело
рассмеялась.
-- Я ужасно струсила, -- наивно сказала она, -- вот уж не
думала, что мой Пончо испугается стада быков!
-- Слава Богу, что вы удержались в седле, -- серьезно
произнес всадник, высокий молодой человек в грубой охотничьей
куртке и с длинным ружьем за спиной. Лошадь под ним была
крупная, чалой масти.
-- Вы, должно быть, дочь Джона Ферье? -- спросил он. -- Я
видел, как вы выезжали из ворот его фермы. Когда вы его
увидите, спросите, помнит ли он Джефферсона Хоупа из
Сент-Луиса. Если он тот самый Ферье, то они с моим отцом были
очень дружны.
-- Почему жеее вам не зайти и не спросить об этом самому?
-- спокойно спросила девушка.
Молодому человеку, очевидно, понравилось это предложение
-- у него даже заблестели глаза.
-- Я бы с удовольствием, -- сказал он, -- но мы два месяца
пробыли в горах, и я не знаю, удобно ли в таком виде делать
визиты. Придется принять нас такими, как есть.
-- Он примет вас с огромной благодарностью, и я тоже, --
ответила Люси. -- Он очень любит меня. Если бы меня растоптали
эти быки, он горевал бы всю жизнь.
-- Я тоже, -- сказал молодой охотник.
-- Вы? Но вам-то что до меня? Ведь мы с вами даже не
друзья.
Смуглое лицо охотника так помрачнело, что Люси Ферье
громко рассмеялась.
-- О, не принимайте это всерьез, -- сказала она. --
Конечно, теперь вы наш друг. Приходите к нам непременно! А
сейчас я должна торопиться, иначе отец ничего не станет мне
поручать! До свиданья!
-- До свиданья! -- Он снял свое широкое сомбреро и
наклонился к ее маленькой ручке. Люси круто повернула мустанга,
стегнула его хлыстом и поскакала по широкой дороге, вздымая за
собой облако пыли.
Джефферсон Хоуп-младший вернулся к своим спутникам. Он был
угрюм и молчалив. Они искали в горах Невады серебро и
возвратились в Солт-Лейк-Сити, надеясь собрать денег для
разработки открытых ими залежей. Он был увлечен этим делом не
меньше остальных, пока внезапное происшествие не отвлекло его
мысли совсем в иную сторону.
Образ прелестной девушки, чистой и свежей, как ветерок
Сьерры, до глубины всколыхнул его пылкую, необузданную душу.
Когда она скрылась из виду, он понял, что отныне для него
началась новая жизнь и что ни спекуляции с серебром, ни любые
другие дела не могут быть для него важнее, чем это неожиданное
и всепоглощающее чувство. Это была не юношеская мимолетная
влюбленность, а бурная, неистовая страсть человека с сильной
волей и властным характером. Он привык добиваться всего, чего
хотел. Он поклялся себе, что добьется и теперь, если только
удача зависит от напряжения всех сил и от всей настойчивости,
на какую он способен.
В тот же вечер он пришел к Джону Ферье и потом навещал его
так часто, что вскоре стал своим человеком в доме. Джон целых
двенадцать лет не выезжал за пределы долины и к тому же был
настолько поглощен своей фермой, что почти ничего не знал о
том, что делается в мире. А Джефферсон Хоуп мог рассказать
немало, и рассказчик он был такой, что его заслушивались и отец
и дочь. Он был пионером в Калифорнии и знал много диковинных
историй о том, как в те безумные и счастливые дни создавались и
гибли целые состояния. Он был разведчиком необжитых земель,
искал в горах серебряную руду, промышлял охотой и работал на
ранчо. Если что-либо сулило рискованные приключения, Джефферсон
Хоуп всегда был тут как туг. Вскоре он стал любимцем старого
фермера, который не скупился на похвалы его достоинствам. Люси
при этом обычно помалкивала, но горячий румянец и радостно
блестевшие глаза ясно говорили о том, что ее сердце ей уже не
принадлежит. Простодушный фермер, быть может, и не видел этих
красноречивых признаков, но они не ускользнули от внимания
того, кто завоевал ее любовь.
Однажды летним вечером он подскакал верхом к ферме и
спешился у ворот. Люси, стоявшая на пороге дома, пошла ему
навстречу. Он привязал лошадь к забору и зашагал по дорожке.
-- Я уезжаю, Люси, -- сказал он, взяв ее руку в свои и
нежно глядя ей в глаза. -- Я не прошу вас ехать со мной сейчас,
но согласны ли вы уехать со мной, когда я вернусь?
-- А когда вы вернетесь? -- засмеялась она, краснея.
-- Самое большее месяца через два. Я приеду и увезу вас,
дорогая моя. Никто не посмеет стать между нами.
-- А что скажет отец?
-- Он согласен, если дела на рудниках пойдут хорошо. А я в
этом не сомневаюсь.
-- Ну, если вы с отцом уже столковались, что же мне
остается делать... -- прошептала девушка, прижавшись щекой к
его широкой груди.
-- Благодарю тебя, Господи! -- хрипло произнес он и,
нагнувшись, поцеловал девушку. -- Значит, решено! Чем дольше я
останусь с тобой, тем труднее будет уехать. Меня ждут в
каньоне. До свиданья, радость моя, до свиданья. Увидимся через
два месяца.
Он наконец оторвался от нее, вскочил на лошадь и бешеным
галопом поскакал прочь -- даже не оглянулся, словно боясь, что,
если увидит ее хоть раз, у него не хватит силы уехать. Стоя у
ворот, Люси глядела ему вслед, пока он не скрылся из виду.
Тогда она вошла в дом, чувствуя, что счастливее ее нет никого
во всей Юте.
ГЛАВА III. ДЖОН ФЕРЬЕ БЕСЕДУЕТ С ПРОВИДЦЕМ
С тех пор, как Джефферсон Хоуп и его товарищи уехали из
Солт-.Лейк-Сиги, прошло три недели. Сердце Джона Ферье
сжималось от тоски при мысли о возвращений молодого человека и
о неизбежной разлуке со своей приемной дочерью. Однако сияющее
личико девушки действовало на него сильнее любых доводов, и он
почти примирился с неизбежностью. В глубине своей мужественной
души он твердо решил, что никакая сила не заставит его выдать
дочь за мормона. Он считал, что мормонский брак -- это стыд и
позор. Как бы он ни относился к догмам мормонской веры, в
вопросе о браке он был непоколебим. Разумеется, ему приходилось
скрывать свои убеждения, ибо в стране святых в те времена было
опасно высказывать еретические мысли.
Да, опасно, и настолько опасно, что даже самые
благочестивые не осмеливались рассуждать о религии иначе, как
шепотом, боясь, как бы их слова не были истолкованы превратно и
не навлекли бы на них немедленную кару. Жертвы преследования
сами стали преследователями и отличались при этом необычайной
жестокостью. Ни севильская инквизиция, ни германский фемгерихт,
ни тайные общества в Италии не могли создать более мощной
организации, чем та, что темной тенью стлалась по всему штату
Юта.
Организация эта была невидима, окутана таинственностью и
поэтому казалась вдвое страшнее. Она была всеведущей и
всемогущей, но действовала незримо и неслышно. Человек,
высказавший хоть малейшее сомнение в непогрешимости мормонской
церкви, внезапно исчезал, и никто не ведал, где он и что с ним
сталось. Сколько ни ждали его жена и дети, им не суждено было
увидеть его и узнать, что он испытал в руках его тайных судей.
Неосторожное слово или необдуманный поступок неизбежно вели к
уничтожению виновного, но никто не знал, что за страшная сила
гнетет их. Не удивительно, что люди жили в непрерывном страхе,
и даже посреди пустыни они не смели шептаться о своих тягостных
сомнениях.
Поначалу эта страшная темная сила карала только непокорных
-- тех, кто, приняв веру мормонов, отступался от нее или
нарушал ее догмы. Вскоре, однако, ее стали чувствовать на себе
все больше и больше людей. У мормонов не хватало взрослых
женщин; а без женского населения доктрина о многоженстве теряла
всякий смысл. И вот поползли странные слухи -- слухи об
убийствах среди переселенцев, о разграблении их лагерей, причем
в тех краях, где никогда не появлялись индейцы. А в гаремах
старейшин появлялись новые женщины -- тоскующие, плачущие, с
выражением ужаса, застывшим на их лицах. Путники, проезжавшие в
горах поздней ночью, рассказывали о шайках вооруженных людей в
масках, которые бесшумно прокрадывались мимо них в темноте.
Слухи и басни обрастали истинными фактами, подтверждались и
подкреплялись новыми свидетельствами, и наконец эта темная сила
обрела точное название. И до сих пор еще в отдаленных ранчо
Запада слова "союз данитов" или "ангелы-мстители" вызывают
чувство суеверного страха.
Но, узнав, что это за организация, люди стали бояться ее
не меньше, а больше. Никто не знал, из кого состояла эта
беспощадная секта. Имена тех, кто участвовал в кровавых
злодеяниях, совершенных якобы во имя религии, сохранялись в
глубокой тайне. Друг, которому вы поверяли свои сомнения
относительно Провидца и его миссии, мог оказаться одним из тех,
которые, жаждая мести, явятся к вам ночью с огнем и мечом.
Поэтому каждый боялся своего соседа и никто не высказывал вслух
своих сокровенных мыслей.
В одно прекрасное утро Джон Ферье собрался было ехать в
поля, как вдруг услышал стук щеколды. Выглянув в окно, он
увидел полного рыжеватого мужчину средних лет, который
направлялся к дому. Ферье похолодел: это был не кто иной, как
великий Бригем Янг.
Ферье, дрожа, бросился к двери встречать вождя мормонов --
он знал, что это появление не сулит ничего хорошего. Янг сухо
ответил на приветствия и, сурово сдвинув брови, прошел вслед за
ним в гостиную.
-- Брат Ферье, -- сказал он, усевшись и сверля фермера
взглядом из-под светлых ресниц, -- мы, истинно верующие, были
тебе добрыми друзьями. Мы подобрали тебя в пустыне, где ты
умирал от голода, мы разделили с тобой кусок хлеба, мы привезли
тебя в Обетованную долину, наделили тебя хорошей землей и,
покровительствуя тебе, дали возможность разбогатеть. Разве не
так?
-- Так, -- ответил Джон Ферье.
-- И взамен мы потребовали только одного: чтобы ты
приобщился к истинной вере и во всем следовал ее законам. Ты
обещал, но если то, что говорят о тебе, правда, значит, ты
нарушил обещание.
-- Как же я его нарушил? -- протестующе поднял руки Ферье.
-- Разве я не вношу свою долю в общий фонд? Разве я не хожу и
храм? Разве я...
-- Где твои жены? -- перебил Янг, оглядываясь вокруг. --
Пусть придут, я хочу с ними поздороваться.
-- Это верно, я не женат. Но женщин мало, и многие среди
нас нуждаются в них больше, чем я. Я все-таки не одинок -- обо
мне заботится моя дочь.
-- Вот о дочери я и хочу поговорить с тобой, -- сказал
вождь мормонов. -- Она уже взрослая и слывет цветком Юты; она
пришлась по сердцу некоторым достойнейшим людям.
Джон Ферье насторожился.
-- О ней болтают такое, чему я не склонен верить. Ходят
слухи, что она обручена с каким-то язычником. Это, конечно,
пустые сплетни. Что сказано в тринадцатой заповеди святого
