куртки, и молча глядела вокруг широко раскрытыми глазами.
Пришельцам быстро удалось убедить несчастных, что их
появление не галлюцинация. Один из них поднял девочку и посадил
себе на плечо, а двое других, поддерживая изможденного путника,
помогли ему спуститься вниз и подойти к каравану.
-- Меня зовут Джоном Ферье, -- сказал он. -- Нас было
двадцать два человека, остались в живых только я да эта
малютка. Остальные погибли от голода и жажды еще там, на юге.
-- Это твоя дочь? -- спросил кто-то.
-- Теперь моя! -- вызывающе сказал путник. -- Моя, потому
что я ее спас. Никому ее не отдам! С этого дня она -- Люси
Ферье. Но вы-то кто? -- спросил он, с любопытством глядя на
своих рослых загорелых спасителей. -- Похоже, вас тут целая
туча!
-- Почти десять тысяч! -- ответил один из молодых людей.
-- Мы божьи чада в изгнании, избранный народ ангела Мерена.
-- В первый раз о таком слышу, -- сказал путник. --
Порядочно же у него избранников, как я погляжу!
-- Не смей кощунствовать! -- строго прикрикнул его
собеседник. -- Мы те, кто верит в святые заповеди, начертанные
египетскими иероглифами на скрижалях кованого золота, которые
были вручены святому Джозефу Смиту в Палмайре. Мы прибыли из
Нову в штате Иллинойс, где мы построили свой храм. Мы
скрываемся от жестокого тиранства и от безбожников и ищем
убежище, пусть даже среди голой пустыни.
Название "Нову", видимо, что-то напомнило Джону Ферье.
-- А, теперь знаю, -- сказал он. -- Вы мормоны12.
-- Да, мы мормоны, -- в один голос подтвердили незнакомцы.
-- Куда же вы направляетесь?
-- Мы не знаем. Нас ведет рука Господа в лице нашего
Провидца. Сейчас ты предстанешь перед ним. Он скажет, что с
тобой делать.
К этому времени они уже спустились к подножию горы; их
ждала целая толпа пилигримов -- бледные, кроткие женщины,
крепенькие, резвые дети и озабоченные мужчины с суровыми
глазами. Увидев, как изможден путник и как мала шедшая с ним
девочка, они разразились возгласами удивления и сочувствия. Но
сопровождающие, не останавливаясь, вели их дальше, пока не
очутились возле повозки, которая была гораздо больше остальных
и украшена ярче и изящнее. Ее везла шестерка лошадей, другие же
повозки были запряжены парой и лишь немногие -- четверкой.
Рядом с возницей сидел человек лет тридцати на вид; такая
крупная голова и волевое лицо могли быть только у вождя. Он
читал толстую книгу в коричневом переплете; когда подошла
толпа, он отложил книгу и со вниманием выслушал рассказ о
происшедшем. Затем он повернулся к путникам.
-- Мы возьмем вас с собой, -- торжественно произнес он, --
лишь в том случае, если вы примете нашу веру. Мы не потерпим
волков в нашем стаде. Если вы окажетесь червоточиной,
постепенно разъедающей плод, то пусть лучше ваши кости истлеют
в пустыне. Согласны вы идти с нами на этих условиях?
-- Да, я пойду с вами на каких угодно условиях! -- с такой
пылкостью воскликнул Ферье, что суровые старейшины не могли
удержаться от улыбки. И только строгое выразительное лицо вождя
не изменило прежнего выражения.
-- Возьми его к себе, брат Стэнджерсон, -- сказал он, --
накорми и напои его и ребенка. Поручаю тебе также научить их
нашей святой вере. Но мы слишком долго задержались. Вперед,
братья! В Сион!
-- В Сион! В Сион! -- воскликнули стоявшие поблизости
мормоны. Этот клич, подхваченный остальными, понесся по
длинному каравану и, перейдя в неясный гул, затих где-то в
дальнем его конце. Защелкали кнуты, заскрипели колеса, Повозки
тронулись с места, и караван снова потянулся через пустыню.
Старейшина, попечениям которого Провидец поручил двух путников,
отвел их в свой фургон, где их накормили обедом.
-- Вы будете жить здесь, -- сказал он. -- Пройдет
несколько дней, и ты совсем окрепнешь. Но не забывай, что
отныне и навсегда ты принадлежишь к нашей вере. Так сказал
Бригем Янг13, а его устами говорил Джозеф Смит, то есть глас
Божий.
ГЛАВА II. ЦВЕТОК ЮТЫ
Здесь, пожалуй, не место вспоминать все бедствия и
лишения, которые пришлось вынести беглым мормонам, пока они не
нашли свою тихую пристань. С беспримерным в истории упорством
они пробирались от берегов Миссисипи до западных отрогов
Скалистых гор. Дикари, хищные звери, голод, жажда, изнеможение
и болезни -- словом, все препятствия, которые природа ставила
на их пути, преодолевались с чисто англосаксонской стойкостью.
И все же долгий путь и бесконечные беды расшатали волю даже
самых отважных. Когда внизу перед ними открылась залитая
солнцем широкая долина Юты, когда они услышали от своего вождя,
что это и есть земля обетованная и что эта девственная земля
отныне будет принадлежать им навеки, все, как один, упали на
колени, в жарких молитвах благодаря Бога.
Янг оказался не только смелым вожаком, но и толковым
управителем. Вскоре появились карты местности и чертежи с
планировкой будущего города. Вокруг него были разбиты участки
для ферм, распределявшиеся соответственно положению каждого.
Торговцам предоставили возможность заниматься торговлей,
ремесленникам -- своим ремеслом. Городские улицы и площади
возникали словно по волшебству. В долине осушали болота,
ставили изгороди, расчищали поля, сажали, сеяли, и на следующее
лето она золотилась зреющей пшеницей. В этом необычном
поселении все росло, как на дрожжах. И быстрее всего вырастал
огромный храм в центре города; с каждым днем он становился все
выше и обширней. С ранней зари до наступления ночи возле этого
монумента, воздвигаемого поселенцами тому, кто благополучно
провел их через множество опасностей, стучали молотки и визжали
пилы.
Два одиноких путника, Джон Ферье и маленькая девочка,
делившая его судьбу в качестве приемной дочери, прошли с
мормонами до конца их трудных странствий. Маленькая Люси удобно
путешествовала в повозке Стэнджерсона, где вместе с нею
помещались три жены мормона и его сын, бойкий, своевольный
мальчик двенадцати лет. Детская душа обладает упругостью, и
Люси быстро оправилась от удара, причиненного смертью матери;
вскоре она стала любимицей женщин и привыкла к новой жизни на
колесах под парусиновой крышей. А Ферье, окрепнув после
невзгод, оказался полезным проводником и неутомимым охотником.
Он быстро завоевал уважение мормонов, и, добравшись наконец до
земли обетованной, они единодушно решили, что он заслуживает
такого же большого и плодородного участка земли, как и все
прочие поселенцы, разумеется, за исключением Янга и четырех
главных старейшин -- Стэнджерсона, Кемболла, Джонстона и
Дреббера, которые были на особом положении.
На своем участке Ферье поставил добротный бревенчатый
сруб, а в последующие годы делал к нему пристройки, и в конце
концов его жилище превратилось в просторный загородный дом.
Ферье обладал практической сметкой, любое дело спорилось в его
ловких руках, а железное здоровье позволяло ему трудиться на
своей земле от зари до зари, поэтому дела на ферме шли отлично.
Через три года он стал зажиточнее всех своих соседей, через
шесть лет был состоятельным человеком, через девять -- богачом,
а через двенадцать лет в Солт-Лейк-Сити не нашлось бы и десяти
человек, которые могли бы сравняться с ним. От Солт-Лейк-Сити
до далекого хребта Уосатч не было имени известнее, чем имя
Джона Ферье.
И только одно-единственное обстоятельство огорчало и
обижало его единоверцев. Никакие доводы и уговоры не могли
заставить его взять себе, по примеру прочих, несколько жен. Он
не объяснял причины отказа, но держался своего решения твердо и
непреклонно. Одни обвиняли его в недостаточной приверженности к
принятой им вере, другие считали, что он просто скупец и не
желает лишних расходов. Некоторые утверждали, что всему
причиной старая любовь и что где-то на берегах Атлантического
океана по нему тоскует белокурая красавица. Но как бы то ни
было, Ферье упорно оставался холостяком. В остальном же он
строго следовал вере поселенцев и слыл человеком набожным и
честным.
Люси Ферье росла в бревенчатом доме и помогала приемному
отцу во всех его делах. Мать и нянек ей заменяли свежий горный
воздух и целительный аромат сосен. Время шло, и с каждым годом
она становилась все выше и сильнее, все ярче рдел ее румянец, и
все более упругой делалась походка. И не в одном путнике,
проезжавшем по дороге мимо фермы Ферье, оживали вдруг давно
заглохшие чувства при виде стройной девичьей фигурки,
мелькавшей на пшеничном поле или сидевшей верхом на отцовском
мустанге, которым она правила с легкостью и изяществом
настоящей дочери Запада. Бутон превратился в цветок, и в тот
год, когда Джон Ферье оказался самым богатым из фермеров, его
дочь считалась самой красивой девушкой во всей Юте.
Конечно, не отец был первым, кто заметил превращение
ребенка в женщину. Отцы вообще замечают это редко. Перемена
совершается так постепенно и неуловимо, что ее невозможно
определить точной датой. Ее не сознает даже сама девушка, пока
от звука чьего-то голоса или прикосновения чьей-то руки не
затрепещет ее сердце и она вдруг с гордостью и страхом не
почувствует, что в ней зреет что-то новое и большое. Редкая
женщина не запомнит на всю жизнь тот пустяковый случай, который
возвестил ей зарю новой жизни. Для Люси Ферье этот случай был
отнюдь не пустяковым, не говоря уже о том, что он повлиял на ее
судьбу и судьбы многих других.
Стояло жаркое июньское утро. Мормоны трудились, как пчелы,
-- недаром они избрали своей эмблемой пчелиный улей. Над
полями, над улицами стоял деловитый гул. По пыльным дорогам
тянулись длинные вереницы нагруженных тяжелой поклажей мулов --
они шли на запад, ибо в Калифорнии вспыхнула золотая лихорадка,
а путь по суше проходил через город Избранных. Туда же
двигались гурты овец и волов с дальних пастбищ, тянулись
караваны усталых переселенцев; нескончаемое путешествие
одинаково изматывало и людей и животных.
Сквозь эту пеструю толчею с уверенностью искусного
наездника скакала на своем мустанге Люси Ферье. Лицо ее
раскраснелось, длинные каштановые волосы развевались за спиной.
Отец послал ее в город с каким-то поручением, и, думая лишь о
деле и о том, как она его выполнит, девушка с бесстрашием
юности врезалась в самую гущу движущейся толпы. Охотники за
золотом, обессиленные долгой дорогой, с восторженным изумлением
глазели ей вслед. Даже бесстрастным индейцам, обвешанным
звериными шкурами, изменила их привычная выдержка, и они
восхищенно разглядывали эту бледнолицую красавицу.
У самой окраины города дорогу запрудило огромное стадо
скота, с ним еле справлялись пять-шесть озверевших пастухов.
Люси, горевшей нетерпением, показалось, что животные
расступились, и она решила ехать напрямик сквозь стадо. Но едва
она успела въехать в образовавшийся проезд, как ряды животных
снова сомкнулись, и она очутилась в живом потоке, со всех
сторон окруженная длиннорогими быками с налитыми кровью
глазами. Девушка привыкла управляться со скотом и, ничуть не
растерявшись, при каждой возможности подгоняла лошадь, надеясь
пробиться вперед. К несчастью, один из быков случайно или
намеренно боднул мустанга в бок, и тот мгновенно пришел в
неистовство. Храпя от ярости, он взвился на дыбы, загарцевал,
заметался так, что, будь Люси менее искусной наездницей, он
непременно сбросил бы ее с седла. Положение становилось
