вьющемуся в нижней части шара. Стены коридора излучали мягкий
рассеянный свет, не уступавший по силе солнечному. Наконец коридор
кончился, и мы очутились в огромном сферическом зале.
Гиганты осторожно положили академика на ложе и повернулись ко мне.
Я включил лингвистический прибор и спросил:
- Что вы будете делать с моим другом?
Они не ответили и по-прежнему молча смотрели на меня. Потом один
из них издал непонятный певучий возглас. Со всех сторон вдруг
появились такие же гиганты и молча обступили меня. Ни один звук не
нарушал всеобщую тишину. Меня стало угнетать это загадочное молчание.
- Что это за сооружение? Почему вы молчите?! - не вытерпев больше
воскликнул я.
Десятки участливых, внимательных глаз устремились на меня, словно
о чем то спрашивая. Мой спутник (вероятно, их руководитель) снова
что-то произнес, и гиганты осторожно извлекли Самойлова из скафандра.
- Что вы с ним собираетесь делать? - бросился я к академику.
Я боялся, что они, вроде биопсихологов, начнут производить
какие-то эксперименты над моим умершим другом. Один из гигантов шутя
остановил меня. В его мускулах я почувствовал чудовищную силу.
Встревоженный, я тихо пошел вслед за ними, не упуская из виду
академика.
В одной из стен открылась дверь, она привела нас в четырехугольную
каюту, в которой стоял загадочный прибор, отдаленно напоминавший
анабиозную ванну. К большому прозрачному цилиндру из неведомого
материала, похожего на пластмассу, подходили десятки, если не сотни,
блестящих трубок. По периферии цилиндр окружали аппараты. Они
напоминали электронные пушки или биоизлучатели. Все сооружение сверху
освещалось каким-то особым проникающим светом из причудливых
светильников, вероятно генераторов лучистой энергии.
Один из гигантов нажал рычаг, часть цилиндра раскрылась. Академика
поместили внутрь, цилиндр снова сомкнулся. И вдруг полилась мощная
торжественная музыка приборов. Мерно загудели биоизлучатели, замерцали
серии разноцветных лампочек на пульте управления установкой. И - о
чудо! Или это была только галлюцинация? - я увидел, как лицо академика
стало розоветь. Я не мог поверить этому. Тем не менее академик
постепенно оживал.
Вот он открыл глаза, шевельнул рукой и вдруг сел, удивленно
осматриваясь. Очевидно, он никак не мог сообразить, где он и что
происходит с ним. Гиганты с доброй улыбкой смотрели на ученого. Один
из них нажал кнопку, створки цилиндра раскрылись. Ничего не понимая, с
изумлением разглядывая необычную обстановку и этих колоссальных людей,
Петр Михайлович неуверенно вышел из аппарата. Тут я не выдержал и
бросился ему навстречу.
- Петр Михайлович! Вы же были мертвы! Убиты!
- Как убит?! - изумился Самойлов и опасливо ощупал себя. - Да...
Но ведь я жив?
- Ну да, вы живы. То есть вы были мертвы... Но вы живы!
Самойлов пожал плечами. Тут я, наконец, сообразил, что получается,
действительно, не совсем понятно, и коротко рассказал ученому о
пережитых нами событиях. Самойлов остался верен себе. Он сразу
атаковал гигантов.
- Мы не гриане, мы с другой планеты, которая находится на окраине
Галактики. Здесь мы недавно, всего несколько месяцев. А теперь
расскажите о себе вы. Кто вы такие? Откуда прилетели?
Опять загадочное молчание. Никто не ответил ученому. Он удивленно
посмотрел на меня:
- Они что, немые?
- Да нет, я слышал несколько фраз, которые произнес вот тот гигант
с золотым треугольником на груди. Это он доставил нас сюда.
Гиганты часто обращали лица к друг другу, как это делают земляне
при оживленном разговоре. Потом гигант с золотым треугольником стал
пристально всматриваться в меня. Я почувствовал легкую головную боль -
вернее, какое-то непонятное давление на свой мозг. Точно маленькие
тупые иголочки настойчиво покалывали голову, как будто стремясь
проникнуть внутрь, к мозговым центрам. Мне стало не по себе.
- Петр Михайлович, вы что-нибудь чувствуете? Словно гипноз.
- Я, кажется, догадываюсь, в чем дело, - медленно произнес
Самойлов. У него был странный вид: подняв руки к лицу, он хотел
удержать что-то ускользающее. Напряженный взгляд ученого был устремлен
в пол. - Довольно сильные биоколебания возбуждают и мои мозговые
клетки. Они пытаются спросить нас...
- Они ни о чем не спрашивают, - с тревогой возразил я академику. -
Они по прежнему молчат!
- Ты стал недогадлив! - воскликнул Петр Михайлович. - Они читают
мысли друг друга и не нуждаются в несовершенном способе общения
посредством звуков.
- Как же тогда объясняться с ними?
Петр Михайлович стал отчаянно жестикулировать, обращаясь к
гиганту, показал на свой язык, потом на голову, давая понять, что мы
объясняемся только с помощью языка.
Гигант усмехнулся, взял нас за руки, как маленьких детей, и,
пройдя в сферический зал, подвел к вогнутому экрану в центре
полукружия, образованного огромными креслами. Сев в эти кресла, мы
совсем утонули в них.
Сферический зал представлял собой, вероятно, Централь управления
кораблем. Поражали ее размеры: противоположная стена находилась от нас
на расстоянии триста метров, если не больше, а своды терялись где-то в
вышине. Стены Централи отсвечивали слегка фосфоресцирующим сиянием.
Как мы узнали впоследствии, это были экраны обзора и фиксации событий.
Позади нас возвышалось причудливое сооружение, напоминающее живое
существо, со множеством различных указателей, приборов, блестящих
дисков, клавишей и кнопок. Возможно, это был Электронный Мозг корабля.
По окружности стен шли ряды электронно-вычислительных машин сложнейшей
конструкции. Большинство же установок и сооружений в Централи было
абсолютно незнакомо мне, и ничто не давало возможности догадаться об
их назначении.
Справа от Электронного Мозга раскинулся гигантский пульт
управления с рядом высоченных кресел для операторов. В глазах рябило
от множества приборов и экранов различной формы, смонтированных на
пульте.
С нами остался лишь один гигант - наш первый знакомый. Остальные,
мысленно посовещавшись, поднялись вверх к куполу зала и скрылись там в
люках, ведущих, очевидно, к двигательной системе корабля. Вскоре
оттуда раздались ритмичные звуки, гудение моторов, скрежет и басовитый
гул. "Ремонтируют, наверное", - подумал я.
Гигант кончил настраивать странный вогнутый экран, так не похожий
на все остальные, укрепил на голове блестящий сетчатый шлем, от
которого к панели экрана тянулась густая сеть проводников, и знаками
попросил нас надеть такие же шлемы. Затем он вопросительно посмотрел
на нас. Предположив, что он настраивал переводную машину, я внятно и
раздельно спросил о том, что мне казалось волшебным чудом:
- Как вы сумели вернуть к жизни моего друга?
Однако гигант отрицательно покачал головой и показал на экран,
светившийся пепельно-серебристым блеском. И вдруг на экране появились
картины событий, пережитых нами в последнее время: побег из Трозы,
плавание с Джиргом на электромагнитном корабле, ураган, подход к
большому Юго-Западному Острову, встреча с гигантом на берегу и полет
от побережья к шару.
- Это невероятно! - воскликнул Самойлов. - На экране отражаются
мысли и воспоминания гиганта. В нем скрыта чудесная машина: приемник и
преобразователь биоволн, идущих от мозга. Это то, о чем на Земле в
наше время только смутно мечтали!
Гигант снова вопросительно посмотрел на нас.
- Давайте мысленно рассказывать ему о себе, - предложил я
академику. - Смотрите, я сейчас вспоминаю отлет "Урании".
И действительно, на экране появился Главный Лунный космодром,
огромный силуэт нашей "Урании", толпы землян в громоздких космических
скафандрах. Затем люди исчезли, и вот уже "Урания" взлетает в Космос,
окутанная чудовищными вихрями энергетической отдачи. Но странная
особенность: едва я ослаблял напряжение воспоминаний, картины начинали
бледнеть и расплываться. Я понял, что надо мыслить четко и
последовательно, не отвлекаясь, ибо получалась такая несуразица: на
фоне летящей "Урании" вдруг возникали то фигура, то лицо Лиды.
Самойлов недовольно поморщился:
- Не увлекайся, Виктор, не увлекайся. Сейчас буду рассказывать я.
Он стал напряженно смотреть на экран. И тотчас на нем обрисовался
шар Земли, потом план Солнечной системы, положение Солнца в Галактике,
- короче говоря, целая лекция на астрономические темы. Затем по экрану
помчались ряды тензорных уравнений, знаменитая формула Эйнштейна
Е=МС^2, преобразования Лоренца, наконец ряд громадных вопросительных
знаков над формулой "скорость света равна константе". Свою мысленную
речь академик закончил этой формулой и почти с мольбой смотрел уже не
на экран, а на гиганта.
- Почему так? - страстно воскликнул он. - Почему скорость света
есть постоянная величина во Вселенной? Эта мысль не дает мне покоя!
Узнаю ли я когда-нибудь причину постоянства и предельности скорости
света?! И как представить себе конкретно кривизну
пространства-времени?
Глубоко задумавшись, гигант следил за бегом мыслей Самойлова на
"экране памяти". Его лицо жило и дышало в такт этим мыслям.
Чувствовалось, что великие вопросы естествознания, мучившие академика,
для гиганта - открытая книга. Но как их разъяснить нам? Вот, вероятно,
над чем он задумался.
Еще с полчаса Самойлов "рассказывал" о Земле, о ее общественной
жизни, о науке и технике землян двадцать третьего века. На экране
оживала земная история, жизнь и быт людей, уровень развития техники в
разные эпохи, достижения человека в господстве над природой.
По лицу гиганта проходили сотни разнообразных чувств. Особенный
восторг вызывали у гиганта картины земной истории: борьба человека с
природой на заре цивилизации, великие общественные и революционные
движения, яростный накал крестьянских восстаний и пролетарских
революций, экспедиции мореплавателей и землепроходцев, победа над
силами материи и прорыв на просторы Космоса. Можно было предположить,
что внутренний дух и ритм жизни землян, так резко отличавшийся от
неживой, скучно-размеренной грианской цивилизации, был наиболее
созвучен природе гигантов неведомого мира.
Когда академик окончил свой "рассказ", гигант порывисто встал,
дружелюбно улыбаясь, и показал на биоэкран. На пепельном фоне появился
размытый диск Земли. Академик снова сделал жест, напоминающий попытку
удержать что-то в мозгу, и, облегченно вздохнув, сказал:
- Хотим ли мы увидеть родную планету сейчас? О, конечно!
Гигант полуобнял нас и повел в спиральный тоннель. Мы долго
петляли по боковым коридорам, пока не попали в небольшой зал, во всю
стену которого высился огромный экран. От него расходилось ажурное
плетение волноводов. Взглянув вверх, я разглядел слабо
фосфоресцирующий свод.
Внезапно наступил полный мрак. В то же мгновение свод засверкал
звездами. Я замер в восхищении. Звезд становилось все больше и больше.
Сгущаясь, они превратились в сплошной сияющий рой. Обозначилась
спиральная система - наша Галактика.
Самойлов не отрывал глаз от поверхности свода. Галактика росла,
увеличиваясь в размерах. Свод заполнялся мощными спиральными ветвями,
которые на глазах распадались на мельчайшие пылинки - звезды.
Непрерывно вращая диски настройки на панели под экраном, гигант
следил за причудливой игрой звездных роев. Спирали бледнели, гасли. И
вдруг появились искаженные за десятки тысячелетий, но все же до боли
знакомые созвездия.
- Смотрите, Петр Михайлович! Вот Орион, Плеяды, а там Кассиопея,
