ванну и, открыв горячую воду, почти кипяток, поскользнулась, упала, не
сумела выбраться) и пани Юлька в форме капитана КГБ, а рядом с нею -
семилетний мальчик, очень похожий на Арсения, тоже в кагебешной форме,
с погонами старшего лейтенанта, и еще внизу, перед стулом, рыбкою, -
пьяная голая Зинка, актриса ТЮЗа, с отвисшими, истрепанными грудями
(только Зинкино лицо все вибрирует, двоится, становится мгновеньями
лицом первой Арсениевой жены, Виктории); дальше - набеленная 6лядь -
мадонна из метрополитена; соседка по коммуналке в сиреневом белье,
тоже с телефонной трубкою в руке и с огромным, насосавшимся крови
клопом на лбу; двое Комаровых беседуют, прогуливаясь под руку
ДЕНЬ-НОЧЬ, ДЕНЬ-НОЧЬ, МЫ ИДЕМ ПО А-АФРИКЕ, - тот, что умер от
белокровия, и тот, что от инфаркта: оба в одинаковых русых бородках,
только тот, что от инфаркта, чем-то напоминает самого Арсения; а сзади
них вдовы: Лена Комарова, Наташка да две девочки из ресторана: с
родинкою и без; усатый мотоциклист с прозрачно-зелеными глазами;
старуха на венском стуле; рядом с нею, перепутав время своего
появления, старуха с пушкиногорской турбазы; нацмен держит за руку
Витьку Комарова, а тот вырывается; слепой баянист что-то беззвучно
наигрывает и напевает, вероятно, из времен войны; разумеется, он не
сможет водить машину: для дочки, надо полагать, записывается в очередь
или для внуков; несколько китайцев со значками ПРЕДСЕДАТЕЛЬ МАО на
серых френчах и с адскими машинками, упрятанными в Удипломатыы;
интеллигент с осколками стекла в портфеле и рядом - литсотрудник из
УСтроительной газетыы: что-то подрисовывает у интеллигента на лице;
группка алкашей из стекляшки и тот из них, что двинул Арсения под
локоть, здоровенный амбал, и еще другой: больной лейкемией пьяница в
потертой телогрейке и с глазами Христа; водитель рефрижератора у
догорающего остова Ужигулейы; бородатый Аркадий подле своего
изумрудного цвета автомобильчика; лысый Олег в заплатанных джинсах;
жирная птичка Люся в афганской дубленке; некто я в смирительной
рубахе: постановщик мюзикла-детектива по пьесе Александра Семеновича
Чехова-Куперник УПиковая дамаы, сопровождаемый
внимательно-доброжелательным Ъ с одной стороны и товарищем
Мертвецовым - с другой; Вера-Виктория: женщина с двумя лицами, столь
друг на друга похожими, что и не понять, какое из них потухло от
нервной горячки в провинциальной амбулатории, какое - с окончательною
усталостью носит владелица по парижским бульварам; Нонна с Нонкою и
Вольдемар Б. в лавровом венке - позади них; пьяный в дугу Леша
Ярославский за одним столиком с лысым, помятым сорокалетним мужчиною,
в котором, все с теми же грустью и удивлением, Арсений узна°т себя;
онанистка Ирина, вторая Арсениева жена, сидит рядом с поляком из
УСпутникаы в бронированном Ужигуленкеы под прикрытием Фишманов, папы и
мамы, а последняя не столько на, сколько в руках держит маленького
Дениса; обсыпанный перхотью Пэдиков однокурсник, автор комсомольской
песни про дальние края Целищев; Галя Бежина с легким идеологическим
блеском в глазах; партийный ответственный в розовых кальсонах и с
вызывающе непартийной бородкою; Арсениева сестра под руку с
мужем-подводником; зам из УКомсомолкиы; голый, раком, Ослов и Вика, со
вкусом, удовольствием и мастерством вылизывающая ему зад; Тот Кто
Висел На Стене с книгою УЦелинаы под мышкой; ископаемый Кретов - новый
Арсениев, вместо Аркадия, завотделом, хоть его назначат аж через
полгода и Арсений покуда с ним не знаком; Один Из Отцов с супругою
удобно устроились в обнимку в черном лимузине Лаврэнтия Павловича;
негр с необратимо висячим членом в обществе двух проституток, белого с
десятидолларовой бумажкою в руке и скучающей переводчицы, сквозь
капроновую кофточку которой проступает разноцветное белье; Юра Седых с
бедной своей Галею на руках, иссохшей, похожею на скелет, но с
огромными, заключающими надежду глазами (этим-то, думает Арсений,
машина зачем?!); физик-самоубийца с несколько криво приставленной к
телу окровавленной головою и его Анечка (белая мышка торчит изо рта,
помахивая хвостиком); Анечкины родители на вишневом Ужигуленкеы; Шеф с
пропитым лошадиным лицом; ожившая Т. в костюме из УТалантов и
поклонниковы опирается на своего генерала; Марк; угреватый Вовка;
Хымик в форме (сколько уже звездочек набежало - издалека не
разглядеть) - все трое беззвучно исполняют какую-то жуткую
сатирическую миниатюру, так что окружающие просто покатываются от
беззвучного же хохота; полковник Горюнов (или Горбунов из М-ского КГБ,
отец одноклассницы?) в сером драповом пальто - наборная рукоятка
из-под лопатки; певица Хэлло, Долли; прекрасная ударница в красной
раковой скорлупке за установкою; Лика (нет, снова не Лика, снова
показалось: киноартистка Любовь Орлова, похожая на дешевую
облупившуюся куклу); красивый дебил с одуванчиком в руке; Виолончелист
с переломанными ногами и обрубленным пальцем левой руки в правой;
Художник напряжением взгляда держит в воздухе гирю, на что окружающие
не обращают ни малейшего внимания; Ия с Феликсом под руку поднимаются
по трапу самолета Москва -Вена; Режиссер в рваном заскорузлом ватнике;
грузин у парничка с розами; женщина с едой и туалетной бумагою в
авоське, с едой и туалетной бумагою; Н.Е.; Куздюмов; Калерия; прыщавые
батрацкие сыны наяривают про Щорса; геморроидальный исполнитель,
Куздюмов-прим, меняет свое лицо от писателя до Предкомитета и назад;
нервный мальчик-психиатр, сам явно сумасшедший, стоит на крыше
автомобиля и призывает собравшихся к покаянию; Яшка в синем жалком
Умосквичкы сидит в компании Венус - будущей своей неофициальной вдовы,
а Тамара с Региною моют машину, словно надеясь придать ей хоть отчасти
престижный, благопристойный вид, теплой водою из полиэтиленового
ведерка; Пэдик во всем своем великолепии; его обставленная засосами,
как банками, и измазанная черной икрою супруга; поэтический
диван-кровать, весь, целиком, вместе с обитателями, въезжает на
гаишную площадку, словно печка из сказки про Емелю; интеллектуал
Владимирский оседлал бутафорский картонный айсберг и что-то вещает;
Иван Говно в джинсовом костюме; глуховатый Арсениев тезка; Юра Жданов,
опасливо оглядываясь по сторонам, жадно жует довесочек; антисоветчик
Писин потрясает ста томами своих партийных книжек; двое с гитарами:
девочка в терновом венце из колючей проволоки и бард и менестрель,
автор песенки УМы встретились в раюы; и - на корточках, по-зэчьи,
Венчик; пьяный Каргун верхом на Коне Чапая; юморист Кутяев лежит прямо
тут, на асфальте, в луже масла АС-8, в обществе горбатого Яшки и
пэтэушниц; Яшкины губы шевелятся - и уж наверное словами: УРАДИ БОГА,
НЕ ПИШИ ПРОЗЫ!ы; еще двое с гитарами, но неясные, как за дымкою, за
занавеской: оба грустные, оба - с усиками, оба лысоватые, немолодые;
двое мальчиков-красавчиков: Максим и второй, из КГБ, тот, что брал
убийцу шведов; прыщавая девица с огромным папье-машевым членом в
руках; снова Лика - в вечернем платье - нет-нет, и это не Лика! -
женщина с лошадиным, почти как у Шефа, лицом и в голубых джинсах, та,
что исчезнет скоро - исчезла недавно - в глубинах Арсениевой
коммуналки; Черников тупо твердит: УКАК ТЫ МОЖЕШЬ ЖИТЬ С ТАКОЙ
ФИЛОСОФИЕЙ?ы; прекрасная кукольница; Урыльников в бронированном ЗИЛе;
перед бородатым Игорем Сосюрой пляшет на капоте Упобедыы длинноногая
Саломея: подружка Лены, Леночки, Леночки Синевой, ленинградской
Арсениевой любови, Ностальгии, и сама она, не постаревшая вовсе, не
родившая еще сына и не вскрывшая вены в коммунальной ванной;
саратовская Валя, аспиранточка из парадного, так и сидит враскоряку на
Бог весть откуда появившемся здесь пыльном, окованном по углам
сундуке, так и сидит, как Арсений оставил ее сто лет назад; печальный
еврей Нахарес; шестеро детей: трое мальчиков и три девочки, - не
по-сегодняшнему одетых, гарцуют на пони и стреляют друг в друга из
игрушечных ружей монте-кристо самыми настоящими пулями; даже Арсениев
дед тут: эдакий Чеховский герой в летнем парусинковом костюме, но в
буденновском шлеме со звездою; военный врач в форме русской армии;
молоденькая Арсениева мать со значками КИМ и ВОРОШИЛОВСКИЙ СТРЕЛОК на
груди и со счетами под мышкой; бритый наголо следователь Слипчак в
сапогах и расшитой украинской рубахе о чем-то мирно беседует с
начлагом, Арсениевым отцом, первой его женою, певицею из театра
Станиславского, и дядей Костею; двое восставших из мертвых изможденных
зеков-доходяг: родные Арсениевы дядья, еще какие-то зеки позади -
одной, не поддающейся детализации массою, - и чистенький благообразный
старичок прохаживается перед их строем с ладненьким серебряным
топориком в руке: другой Слипчак, Егор Лукич; лысый, беззубый,
полуоглохший Тавризян пытается, вероятно, обрести смысл собственной
жизни, напряженно вглядываясь в Того Кто Висел На Стене; рядом -
женщина пишет цифрами горькую свою прозу; а вот и душка Эакулевич в
канареечного цвета ноль-третьем Ужигуленкеы, что облеплен со всех
сторон раздетыми и полураздетыми женщинами: лесбияночками из Магадана,
Олей в наволочке, Галочкою, кем-то там, плохо различимым, еще;
муж-инженер ресторанной мадонны; мент из метро; служительница;
неуловимый Колобков, - он и здесь вертится, бегает среди народа, так
что и здесь его как следует не разглядеть, да и не хочется; всмерть
избитый ступенями пьяный с эскалатора; Профессор с расстегнутой на
Умилтонсеы ширинкою, откуда высовывается, поводя головкою, маленькая
гадючка; прыщавая рыженькая из Челябинска, и рядом скрючился Сукин,
обеими руками держится за отбитые яйца; гинеколог из Лебедя; карла с
хвостиком; ведающий списком коротышка в обнимку со своею двадцать
первою Уволгойы и тут же - черный с погончиками, в бескозырке УАВРОРАы
и с бронзового цвета наганом, точная копия одного из четверых
матросиков с УПлощади Революцииы: выпрямился, сбежал, надул кого-то -
уговорил постоять за себя! Забитая до полусмерти вокзальная
проститутка из Ленинграда; Лена в болотной блузе, ой, пардон! - Лена в
этот миг только выбирается из такси, и потому Арсению не видна; однако
Ленин одноглазый зверь, десять минут назад оставленный с сухим баком
и, кажется, даже незапертыми дверцами у заправки на Беговой - уже
где-то здесь, на площадке, и Ленин муж - горбун с огромной головою -
притулился внутри салона: что-то не то пишет, не то рисует; еще один
самоубийца: Золотев, - бутылка валяется на асфальте, из нее толчками,
булькая, выливается бензин, а сам Золотов ласкает, гладит по голове -
нет, не Ауру! - она тут же, рядом, но одна: беременная, в рабочей
спецовке фирмы УЛеви страусеы, - а свою измученную абортами маленькую
несчастную жену; грустный усатый художник, ныне фарцовщик и валютчик,
в обнимку с двумя афганскими борзыми, двумя Маринами Влади;
задроченный диссидент строчит на подножке УНивыы в позе Того Кто Висел
На Стене в Разливе письмо гражданину прокурору; Вовка Хорько в форме
сержанта милиции прижигает раскаленными шомполами спину розовому
младенчику с нимбом; преподаватель О-го пединститута принимает из
стеклянного пенальчика разноцветные таблетки; остриженный наголо
уголовник уходит вдаль под автоматом молоденького, тоже остриженного
наголо солдатика срочной службы, а их провожает взглядом, вся в
слезах, тушь размазана по щекам. Галка, Арсениева соседка по площадке;
еще один милиционер с ускользающим от воспоминания восточным лицом,
старший лейтенант, причем вроде бы гаишник, - ага, вот и черно-белая
регулировочная палочка на поясе; и кто-то там еще, еще, еще, и все они
вертятся вокруг небольшого обелиска, удлиненной пирамидки,
фаллического символа эпохи, повершенного жестяной пятиконечной
звездочкою.
На лицевой стороне символа - выцветшая фотография женщины и ниже
надпись: ТРАЙНИНА, НОМЕР ТРИСТА ДВЕНАДЦАТЫЙ. 11 АПРЕЛЯ 1943 ГОДА - и,
через тире - дата романных суток, заполуночной их части. Еще ниже:
ПАЛА СМЕРТЬЮ ХРАБРЫХ ЗА ПРАВОЕ (или ЛЕВОЕ - в полутьме не разобрать)
ДЕЛО, а на боковых гранях пирамидки, словно две гробовые змеи,
