было.
Хорошо, слушай! (Никита понял по Лиде, что не уговорил ее, что как он
два часа назад покупал согласие Машки-какашки на непонятные ей действия,
так и тут придется чем-то платить; но сегодня Никита был беспредельно
щедр). Хорошо, сказал. Слушай. Если ты все сделаешь, как я тебя прошу, -
только имей в виду, я проверю (насчет проверю Никита, конечно, гнал кар-
тину: и теперь, и часом раньше, и двумя он поступал наугад, наудачу,
словно бутылку с письмом в море бросал) - если все сделаешь, как я тебя
прошу, - я вечером приду к вам и подробно расскажу про яузское заведе-
ние. Коль уж оно так крепко вас интересует. Можешь пригласить даже
иностранных корреспондентов. А пока, в качестве задатка, вот, получай:
Солженицын передает тебе привет!
Ну не тот Солженицын, а ты знаешь, о ком я говорю, прыщавый, хотел
было добавить Никита в пояснение, но понял по глазам сестры, что она и
так все на раз схватила, более того: понял, что именно ненамеренный, вы-
мышленный привет, случайно пришедший в голову, а вовсе не обещание отк-
рыть тайны мадридского двора, и решил дело; что, сама себе, может, не
давая отчета, приходила сюда Лида не ради голосов, не ради брата, но
чтоб хоть что-нибудь услышать о любовнике, - она порывисто обняла Ники-
ту, крепко, благодарно поцеловала и легкой, танцующей походкою, какой он
никогда не видел и даже не предполагал у этой грузной, давно не юной
женщины, быстро пошла, почти побежала к центру, к метро, вверх по Сре-
тенке.
Трупец Младенца Малого, проследив глазами сквозь окно кабинета за вы-
ходом из здания младшего лейтенанта Вялых: единственного человека, пос-
вященного в План и, следовательно, способного помешать делу в корне, так
сказать: превентивно, - безраздельно предался размышлениям. Задача на
поверку получалась не такою простой, как выглядела в предварительных,
когда Трупец травил генерала Малофеева, мечтаниях: под каким, например,
соусом попасть в студию? каким образом нейтрализовать звукооператора,
дежурного, контролера? - голова прямо-таки раскалывалась, а решений не
возникало. Но, видать, сама судьба задумала нынче сыграть с Трупцом на
лапу: в разгар размышлений дверь приоткрылась, явив хорошенькую женскую
головку в кудряшках: товарищ подполковник, разрешите? - сама судьба, по-
тому что головка оказалась принадлежащей как раз сегодняшней лейтенан-
точке-контролерше.
Ей, по ее словам, позарез надо было попасть на подружкину свадьбу, и
вот, поскольку старшим по званию и должности в "Голосе Америки" в насто-
ящий момент получился Трупец, лейтенанточка пришла отпрашиваться к нему:
через три часа выйдет, мол, Вася, вы его, дескать, знаете, а пока поде-
журьте, пожалуйста, за меня, товарищ подполковник; генерал Малофеев час-
то нас отпускал! и сделала глазки. Трупец Младенца Малого так обрадовал-
ся нежданной удаче, что даже испугался, как бы лейтенанточка не насторо-
жилась: кто этих, таинственных, с двенадцатого, разберет?! - посему тут
же обуздал себя, сдвинул брови, стал строгим: а мы еще удивляемся, что
плетемся у американцев в хвосте! Работать у нас не любят, работать!..
Кудрявенькая тут же привела лицо в еще более умильно-умоляющее состояние
и круглым своим, плотно обтянутым вязаной юбочкою задом примостилась на
подлокотник трупцова кресла, высокою грудью прижалась к области сердца
Трупца и пролепетала: ну товарищ подполковник, ну миленький! Можно я вас
поцелую? Трупец Младенца Малого забыл о Плане, обо всем на свете забыл,
задохся сладким парфюмерным запахом и хрипло выдавил, сам почти не пони-
мая, что отпустить лейтенанточку на руку ему, а не в пику: ладно. Иди
уж. Гуляй!
Лейтенанточка чмокнула Трупца в щеку, след помады вытерла кружевным
платочком, от духа которого совсем поплыла подполковничья голова, и
встала с подлокотника. Подожди меня в коридоре. Дверь закрылась за куд-
рявенькою, но Трупец не вдруг пришел в себя, когда же пришел - вскочил,
потер ручку об ручку и, разувшись, извлек из правого ботинка ключик. От-
пер им, прыгая на одной ноге, стенной сейф, достал заветный листок
объявления, писанный от руки, крупными печатными буквами, с орфографи-
ческими ошибками (ни одну машинистку не решился Трупец посвятить в тай-
ный свой замысел), и - на всякий пожарный - маленький бельгийский брау-
нинг. Запер сейф. Ключик положил назад в ботинок. Обулся. Наскоро перек-
рестился: с Богом!
Кудрявенькая пританцовывала в коридоре от нетерпения - видно, совсем
опаздывала на эту самую свадьбу. Трупец Младенца Малого, хоть и с брау-
нингом в кобуре под мышкою, хоть и в самом, так сказать, серьезном и ре-
шительном настроении, а снова поплыл: не удержался, уцепил лейтенанточку
под руку, влез ладошкою в горячую потную щель между бицепсом и грудью,
для чего Трупцу, едва доходящему кудрявенькой до подбородка, пришлось
чуть не на цыпочки стать, - так и зашагали они рядом, словно пара ковер-
ных!
Но оказалось, что попасть в студию - еще только полдела, даже, пожа-
луй, меньше, чем полдела: время Трупца Младенца Малого подходило к концу
- с минуты на минуту должен был явиться контролер Вася, - а как влезть в
эфир - оставалось совершенно непонятным. Уже не до "Программы для полу-
ночников" было Трупцу, - он соглашался на любую программу, - он действи-
тельно немного знал этого Васю, человека тупого, непреклонного и
непьющего, переведенного сюда из охраны мордовских лагерей как раз за
твердость и трезвость, - и не надеялся ни купить его за бутылку, ни
отослать домой, - но вот ведь штука! - и без Васи ничего покамест не по-
лучалось!
Все три часа, что Трупец просидел в студии, он исподлобья, короткими,
но профессионально внимательными взглядами оценивал предлагаемые обстоя-
тельства и действующих лиц планируемой драмы: и маленькую, пухлую, в ко-
роткой джинсовой юбочке дикторшу Таньку, каждые тридцать минут из звуко-
непроницаемой застекленной будочки выходящую в эфир с последними извес-
тиями; и Наума Дымарского: немолодого, заплывшего жиром, флегматичного
звукооператора в очках за импортным, кажется - американским, сплошь в
ползунках, верньерчиках, лампочках и стрелках - пультом; и, наконец,
мирно подремывающего в углу на стуле, привалясь к стене, - одни чуткие
руки не дремлют на взведенном, снятом с предохранителя автомате, - де-
журного офицера-татарина, - и оценки - если без благодушия - были явно
не в пользу трупцовой затеи. Тексты, что читала в микрофон Танька, с за-
веденной периодичностью доставлялись с двенадцатого этажа: на специ-
альных, чуть ли не с водяными знаками бланках, со штампами, с печатями,
с красными закорючками подписей, и, понятно, подсунуть меж них заготов-
ленное рукописное объявление и рассчитывать, что дикторша по инерции
прочтет его среди других сообщений, было нелепо: смысла, может, она и не
уловит, но форма, форма бумаги! Употребить власть? Какую власть? -
власть завхоза? Вооруженный татарин явно Трупцу не подчинится (часовые у
дверей, не офицеры - прапора! - и те пропустили Трупца в студию едва-ед-
ва, так сказать - по большому блату, по личной просьбе кудрявенькой лей-
тенанточки) - не подчинится и не позволит подчиниться ни звукооператору,
ни Таньке-дикторше, - на то тут и торчит.
Словом, следовало или отказаться на сегодня от своей идеи (но на се-
годня могло обернуться и навсегда), или уж играть ва-банк: обезоружить
татарина и, держа всех троих под прицелом, захватить микрофон, как гово-
рится, с боя. Операция получалась более чем опасная, но и отказаться не
было сил: за три часа Трупец столько успел наслушаться пакостей, беспре-
пятственно идущих в родной советский эфир, причем пакостей, изготовлен-
ных не в Вашингтоне сраном, что еще куда бы ни шло, - а здесь, на Яузе,
в недрах собственного детища! - что, честное слово, решительно предпочи-
тал погибнуть, чем участвовать во всем этом дальше. Погибнуть или уж по-
бедить! И пускай его выведут потом в отставку, пускай даже в Лефортово
посадят! - дело, сделанное им, бесследно не сгинет, даст свои результа-
ты, и рано или поздно, хоть бы и посмертно пусть - он не гордый! Трупца
Младенца Малого непременно реабилитируют и наградят орденом, а то еще и
поставят памятник. Когда Александр Матросов бросался на амбразуру - та-
кое поведение тоже на первый взгляд могло кой-кому показаться само-
вольством и мелким хулиганством.
Трупец взглянул на часы: минут пять у него еще, пожалуй, было, - дос-
тал записную книжку, нацарапал: если погибну - прошу продолжать считать
коммунистом и, вырвав листок, аккуратно сложил его и спрятал в левый
нагрудный карман: записка вдруг вообразилась Трупцу рядом с партбилетом:
пробитые одной пулею, залитые кровью, которую время превратило в ржавчи-
ну - под витринным стеклом музея КГБ.
На этом внутренние приготовления окончились - пора было приступать к
операции непосредственно. Краем глаза наблюдая за дремлющим татарином,
Трупец Младенца Малого залез себе под мышку и, упрятав его в полусогну-
той ладони, как цирковые иллюзионисты прячут карты, вытащил браунинг.
Браунинг, в сущности, был игрушкою: прицельная стрельба не далее пяти
метров, пульки со спичечную головку, - может, и брать-то его с собою не
стоило, но лишь с оружием в руках привык Трупец чувствовать себя настоя-
щим мужчиною.
Потом, впервые за эти мучительные, напряженные часы, в течение кото-
рых не раз тянулась к нему рука - столь невыносимы были потоки клеветы,
льющейся в эфир, - дотронулся Трупец до тумблерочка общего глушения:
микрофон включен, Танька-дикторша вовсю поливает голосом Леокадии Джорд-
жиевич о протестах западной общественности против американских военных
баз, и совсем не обязательно, нежелательно даже, чтобы шум потасовки,
сколь короткой она бы ни вышла, проник в приемники, насторожив слушате-
лей, возбудив их недоверие, а, возможно, и призвав в студию кого-нибудь
бдящего, с двенадцатого этажа, - дотронулся, нажал, щелкнул. И, на нич-
тожные доли секунды замерев, чтобы собраться окончательно, тонко, прон-
зительно заорал: й-о-а-а-а-а! и одним прыжком, буквально воздушным поле-
том, одолел несколько метров до сидящего на стуле татарина, впился ему в
пах напряженным носком тяжелого ботинка. Татарин повалился вместе со
стулом, но успел нажать на спуск автомата, и пущенные веером пули отме-
тились на белых плитках звуконепроницаемого финского потолка. Трупец
грациозно, словно балерун, подпрыгнул на месте и опустился ногами точно
на запястья татарина, как раз в тот момент коснувшегося ковра; что-то
хрустнуло, наверное - кость; татарин взвизгнул и, катаясь по ковру, за-
вел волчье, душераздирающее у-у-у-у-у-у! С подхваченным автоматом в руке
Трупец, наконец, обернулся: Танька, отворив рот и выпучив глаза, оцепе-
нело смотрела сквозь двойное аквариумное стекло своей будочки, звукоопе-
ратор крался на полусогнутых к дверям и, кажется, испускал запахи,
свойственные медвежьей болезни. Ни с места! прикрикнул на него Трупец, -
тот замер мгновенно, только еще сильнее присел и дрожащие пальцы попы-
тался завести за голову. Татарин почти затих и уже не катался по ковру,
а, словно полупустая бочка в узком коридорчике трюма, качался вокруг
продольной своей оси: туда-назад, туда-назад.
В общем, все шло вроде нормально, а что-то, однако, мешало Трупцу,
что-то его тревожило. Браунинг! понял он наконец: браунинга не было ни в
руках, ни на полу рядом. Опасный, опасный непорядок, напрасно Трупец
притащил этот дурацкий браунинг сюда! но заниматься поисками было неког-
да: дверь студии предусмотрительно не запиралась изнутри, а большие нас-
тенные часы показывали без семи минут десять, - и передача последних из-
вестий кончалась, и Вася должен был появиться вот-вот. Ти-и-ха-а! истош-
но заорал Трупец, хотя все молчали и так, даже подвывания татарина пе-