значит.
Монах коротко пожал ладошку и отдернул руку. Мимо прошли двое долго-
полых, недлинно, но цепко посмотрели на парочку.
- У вас, наверное, неприятности будут, что я прям' сюда заявилась?
- Не будут. А что вы, Нина, собственно, хотели? - изо всех сил охлаж-
дал, бюрократизировал монах свой тон.
- Прощения попросить! - прошептала Нинка жарко. - И вот, вы забыли! -
вынула из кошелька перстень.
Монах отклонил ее руку:
- Оставьте. Мне его все равно носить больше нельзя.
- Нельзя?
- Это аметист, - покраснел вдруг монах. - Символ девственности. Цело-
мудрия.
- А!.. - прошептала-пропела Нинка. - Так вы и вправду - ни с кем ни-
когда?
Монах сквозь землю готов был провалиться от неловкости.
- Так у нас же с вами все равно ничего не было, - снова протянула
Нинка перстень.
- Нет, - покачал головою Агафангел. - Не не было.
Еще кто-то прошел в черном, оглянулся на них.
- Все-таки я ужасная дура, - сказала Нинка. - Вы здесь так все на ви-
ду!
- Неужели вы думаете, Нина, что мне важно хоть чье-нибудь о себе мне-
ние, кроме собственного? И потом - тут у нас не тюрьма. Я мог бы выйти
отсюда, когда захотел!
- Поняла, - ответила Нинка. - Я не буду к вам приставать больше. Ни-
когда, - и быстро, склонив голову, пошла к воротам.
- Нина! - окликнул, догнал ее монах. - Господи, Нина!
Неизвестно откуда, тьмою рожденный, возник старик, тогда, ночью, мо-
лившийся в келье:
- Считай себя хуже демонов, отец Агафангел, ибо демоны нас побеждают!
- сказал и растворился, как возник.
- Старец, - шепнул Сергей после паузы. - Мой духовник. Я должен ему
исповедоваться.
- Ты что?! - ужаснулась Нинка совершенно изменившимся вдруг, заговор-
щицким, девчоночьим тоном. - Ты все ему рассказал! про нас?
- Как я ему расскажу такое?! Никому, никому не могу! - в лад,
по-мальчишечьи, ответил Сергей.
- А мне? - спросила Нинка и посмотрела ясными невинными глазами. - А
я, знаешь, я бабульке все-все рассказываю. У меня родители погибли - мне
шести не было. Нефть качали в Африке!
Зазвонили колокола.
- К молитве, - пояснил Сергей.
- Иди, - отозвалась Нинка.
- Нет! Я буду тебе исповедоваться, - и, схватив за руку, монах пов-
лек, потащил ее по тропке к собору, к задней дверце.
- Не надо! - пыталась вырваться Нинка. - Не надо туда! Вообще - не
надо!
- Почему не надо? - задыхался Сергей и отпирал замок извлеченным
из-под рясы ключом. - Почему не надо?! Мы ж - исповедоваться!.. - и поч-
ти силою втолкнул Нинку внутрь, заложил дверь засовом.
Нинка притихла, шепнула в ужасе:
- А если войдет кто?
- До утра - вряд ли. А и войдет - что с того?..
Гулкие их шаги звенели, усиливаемые, размножаемые куполами-резонато-
рами. Уличный свет пробивался едва-едва, изломанными полосами. Сергей
зажигал свечу.
- Ой, что это?! - Нинка наткнулась на дерево и поняла вдруг сама: -
Покойница.
- Ну и ладно, - отвел ее от гроба Сергей. - Что ж, что покойница? Ты
что, мертвых боишься? - и усадил на ковер, на ступени какие-то, сам
опустился рядом.
Потянулась тишина, оттеняемая колоколами. Сергей гладил нинкину руку.
- Ну, - вымолвила Нинка наконец.
- Что? - не сразу отозвался Сергей.
- Ты ж хотел исповедоваться.
Сергей сдавленно хмыкнул - Нинке почудилась, что зарыдал, но нет:
засмеялся.
- Что с тобою, Сережа? Что с тобой?!
- Как я могу тебе исповедоваться, - буквально захлебывался монах от
хохота, - когда ты и есть мой грех! Ты! Ты!! Ты!!!
- Нет! - закричала Нинка. - Я не грех! Я просто влюбилась! Не трогай
меня! Не трогай!
- Ну почему, почему? - бормотал Сергей, опрокидывая Нинку, роясь в ее
одеждах.
- Здесь церковь! Ты себе не простишь!
- Я себе уже столько простил!
Беда была в том, что, хоть она точно знала, что нельзя, Нинке тоже
хотелось - поэтому искреннее ее сопротивление оказалось все-таки недос-
таточным. Все закончилось быстро, в одно мгновение, но и Нинке, и монаху
его оказалось довольно, чтобы, как лампочным нитям, на которые синхронно
подали перенапряжение, раскалиться, расплавиться и испариться, сгореть!
Они лежали, обессиленные, опустошенные, а эхо, казалось, еще повторя-
ло нечеловеческие крики, а свечка, догорая, выхватывала предсмертно из
темноты суровый лик.
- Не бойся, - обреченно произнес монах, когда пламя погасло совсем. -
Я не буду плакать. Не буду кричать на тебя. Просто я ничего не знал о
человеке. Ничего не знал о себе. Если это возможно, ты уходи сейчас,
ладно? Зажечь тебе свет?
- Не стоит, - отозвалась Нинка. - Я привыкла, я уже вижу, - и встала;
неловко, некрасиво принялась приводить в порядок одежду. - Мы что, не
встретимся больше?
- Я напишу тебе. На Главпочтамт, ладно?
- Ладно.
- Извини!
- Бог простит, - незнамо откуда подхваченное, изверглось из Нинки.
Она отложила засов, вышла на улицу, постояла, стараясь не заплакать.
Вернулась вдруг к собору, распахнула дверцу, крикнула в гулкую темноту:
- Ты же не знаешь моей фамилии! Как ты напишешь?! - и побежала прочь.
Всю следующую неделю Нинка мучилась, страдала, переживала примерно
так:
!паранойяльно накручивая на наманикюренный пальчик дешевую цепочку с
дешевым крестиком, читала Евангелие, отрываясь от него время от времени
то ли для осмысления, то ли для мечтаний!
!назюзюкавшись и нарыдавшись со страшненькой Веркою, глядела, как та
гадает ей засаленными картами и все спорила, настаивала, что она не пи-
ковая дама, а вовсе даже бубновая!
!выходя из метро, оглядывалась с надеждою увидеть в толпе лицо монаш-
ка!
!бегала даже на Главпочтамт, становилась в очередь к окошку под лите-
рою "Н", спрашивала, нет ли письма просто на Нину!
!сама тоже, черновики марая, писала монаху письмо и ограничилась в
конце концов простой открыткою с одним своим адресом!
!лежа в постели, вертела в руках монахов перстень и вдруг, разозлясь,
швырнула его о стену так, что аметист полетел в одну сторону, оправа в
другую, и зарыдала в подушку!
!а назавтра ползала-искала, сдавала в починку, -
все это в смазанных координатах времени, с большими провалами, про
которые и вспомнить не могла, что делала, словом, как говорят в кино: в
наплыв, - пока, наконец, снова не оказалась у монастырской проходной!
Листья уже прираспустились, но еще не потеряли первоначальной, клей-
кой свежести. Монахи, которых она останавливала, отвечали на нинкины
вопросы "не знаю" или "извините, спешу", и все это было похоже на сго-
вор.
Наблюдали за Нинкою двое: Арифметик, поплевывающий в тени лаврских
ворот, и сухорукий страж, который, выждав в потоке монахов относительное
затишье, украдкою стукнул в окно, привлекая нинкино внимание.
- Уехал, - сказал, когда она подошла.
- Куда?
Страж пожал здоровым плечом, но версию высказал:
- К матери, наверное, на каникулы. Они все раз в год ездют.
- А где у него мать?
Тут не оказалось и версии:
- Я даже не послушник. По найму работаю. Присматриваются. Благосло-
венья пока не получил.
Нинка потерянно побрела к выходу.
- Эй, девушка! - страж, высунувшись в окошко, показывал письмо.
- Мне? - вмиг расцветшая, счастливая подбежала Нинка.
- Не-а. Ему. Вчера пришло. Может, от матери? Тут внизу адрес. Хочешь
- спиши, - и подал клок бумаги, обкусанный карандаш.
- Санкт-Петербург, - выводила Нинка, а Арифметик знай поплевывал,
знай поглядывал.
Она шла узкой, в гору, улочкою, когда, въехав правыми колесами на
безлюдный тротуар, бежевая "девятка" прижала Нинку к стене. Распахнулась
задняя дверца.
- Не боись, - сказал Арифметик и кивнул приглашающе. - Тебя - не тро-
нем, - а, увидев в нинкиных глазах ужас, добавил довольно: - Надо было б
- нашли б где и когда. Бегать-то от нас все равно - без пользы. Ну!
Нинка села в машину.
- В Москву, что ли, собралась? Подвезти?
- Мне! до станции.
- Сбежал, значит, Сергуня! - не столько вопросил, сколько утвердил
Арифметик. - А куда - ты, конечно, не знаешь.
Нинка мотнула головою.
- Или знаешь?
Нинка замотала головою совсем уж отчаянно.
- Адресок-то списала, - возразил Арифметик. - Пощупать - найдем. Най-
дем, Санек? - обратился к водителю.
- Запросто, - отозвался Санек.
Нинка напряглась, как в зубоврачебном кресле.
- Ладно, не бзди. Я этот адресок и без тебя знаю. Питерский, точно?
Нинка прикусила губу.
- Мы ведь с Сергуней, - продолжил Арифметик, которому понравилось,
что Нинка прикусила губу, - мы ведь с ним старые, можно сказать, друзья.
Одноклассники. И по этому адреску сергунина мамаша не один раз чаем меня
поила. Ага! Со сладкими булочками. Только вряд ли Сергуня там. Он ведь
мальчик сообразительный. Знает, что я адресок знаю. Но если уж так полу-
чится! хоть, конечно, хрен так получится! что повстречаешь старого моего
дружка раньше, чем я, - передай, что зря он от сегодняшней нашей встречи
сбежал. Мы с ним так не договаривались. Не сбежал - может, и выкрутился
бы, а теперь!
Весомо, всерьез, были сказаны Арифметиком последние фразы, и Нинка
рефлекторно бросилась на защиту монаха, сама не подозревая, как много
правды в ее словах:
- Да не от вас! Не от вас он сбежал! От меня!
- Телка ты, конечно, клевая, - смерил ее Арифметик сомневающимся
взглядом. - Только слишком много на себя тоже не бери. Не надо.
- А! что он! сделал? - спросила Нинка.
- Он? - зачем-то продемонстрировал Арифметик удивление. - Он заложил
шестерых. Усекла? Да ты у него у самого и спроси - наверное, расскажет,
- и хохотнул. - Так чо? - добавил. - Не страшно на электричке-то пилить?
Санек, как думаешь? Ей не страшно? - подмигнул обернувшемуся Саньку. - А
то давай с нами.
Нинка снова помотала головою.
- Тогда - привет, - и Арифметик распахнул перед Нинкою дверцу. - Да!
- добавил вдогонку. - Напомни, в общем, ему, что в задачке, в арифмети-
ческой, которую я задал, ответ получился: две жизни. А он, будем по
дружбе считать, расплатился в электричке за одну. Так что пусть готовит-
ся к встрече со своим Богом. Без этих! как его! без метафор. Короче:
чтоб соблазна от нас бегать больше не было - убьем! Дешевле выйдет. И
для него, и для нас.
Нинка хотела было сказать что-то, умолить, предложить любую плату, -
только выпросить у Арифметика монахову жизнь, - но прежде, чем успела
раскрыть рот, машина сорвалась с места и скрылась в проулке.
- До Санкт-Петербурга есть? - Нинка стояла в гулком, пустом полунощ-
ном кассовом зале Ленинградского вокзала.
- СВ, - ответила кассирша. - Один, два? - и принялась набивать на
клавиатуре запрос.
- А! сколько? - робко осведомилась Нинка.
- Сто сорок два, - ответила кассирша. - И десять - постель.
- Извините, - качнула Нинка головою. - А чего попроще! не найдется?
Красавец-блондин, перетаптывающийся в недлинном хвосте у соседнего
окошечка - сдавать лишний - прислушался, положил на Нинку глаз.
- Попроще нету, - презрительно глянула кассирша. - Так чт, не берешь?
Нинка снова качнула головою, отошла.
- Я сейчас, - бросил блондин соседу по очереди и подвалил к Нинке. -
У меня есть попроще: совсем бесплатный. Но вместе.
Нинка посмотрела на блондина: тот был хорош и, кажется, даже киноар-
тист.
- Вместе так вместе!
В синем, почти ультрафиолетовом свете гэдээровского вагонного ночника
красавец-блондин стоял на коленях перед диванчиком, где лежала за малым
не полностью раздетая, равнодушная Нинка, и ласкал ее, целовал, пытался
завести.
- Ну что же это такое?! - вскочил, отчаявшись, рухнул на свой диван-
чик. - Мстишь, что ли? За билет?! Да как ты не понимаешь - одно с дру-
гим!
- Все я понимаю, - отозвалась Нинка. - Все я, Димочка, хороший мой,
понимаю. И трахаться люблю побольше твоего. Только кайф исчез куда-то.
Ушел. И не мучайся: ты здесь не-при-чем!..
