подействовали на Валю. Лицо ее нахмурилось, словно у нее болит голова. Грудь
девушки судорожно поднимается и опускается, как-будто ей не хватает воздуха.
"Скажи, Гриша, - что такое счастье?" - спрашивает она, не оборачиваясь.
"Счастье? Счастье - это способность человека довольствоваться тем, что он
имеет."
"А если он ничего не имеет?"
Валя поворачивается ко мне лицом. Ее глаза серьезны и смотрят на меня в упор,
требуя ответа. Между бровей залегла легкая морщинка.
Я молчу не зная что ответить.
4.
Человек, вышедший из тюрьмы после долгого заключения, в первое время не может
привыкнуть к свободе, он боится пространства. Есть даже специальный термин -
аэрофобия. Такое-же своеобразное ощущение было и у нас в первое время пребывания
в оккупированной Германии.
Мы пользовались абсолютной свободой, свободно посещали сектора западных
союзников. Спустя год об этом можно было только вспоминать. Для нас были открыты
двери союзных солдатских и офицерских клубов в западных секторах, нас всегда
встречали как желанных гостей. Надо к стыду признаться, что гости часто вели
себя таким образом, что хозяева вскоре вынуждены были стать осторожнее.
В Карлсхорсте пользовалась успехом следующая история:
Однажды советский солдат, находившийся проездом в Берлине, заблудился и по
ошибке попал в американские казармы. Американцы очень обрадовались редкому гостю
и затащили перепугавшегося на смерть Ивана к себе. Сняли с него вещевой мешок.
Что может быть у советского солдата в мешке - буханка черного хлеба, да пара
портянок. Американцы усадили Ивана за стол, накормили и напоили его так, как ему
и во сне не снилось, вечером оставили его ночевать в казарме. Некоторые остряки
уверяют, что гостеприимные американцы позаботились, чтобы Иван не скучал один в
постели. На утро Ивану набили полный мешок всяких заморских диковинок и
проводили за ворота.
Некоторые уверяют, что Иван даже пытался записаться в американскую армию. Каждый
из рассказчиков клятвенно божился, что лично встретился с этим Иваном
непосредственно за воротами американской казармы.
Не для кого из нас не прошло незамеченным, что союзные солдаты обмундированы
несравненно лучше советских солдат, что они пользуются значительно большей
личной свободой. Не без улыбки офицеры, работающие в Контрольном Совете,
рассказывали своим друзьям, что американские солдаты курят те-же сигареты, что и
американские генералы. В Красной Армии солдат, младший офицер, старший офицер,
генерал - каждый получает различные, соответствующие его чину, табак или
сигареты. И все это под знаменем всеобщего равенства и братства.
Первое время мы жили как на забытом острове. Поскольку считалось, что мы
находимся "заграницей", с нас не брали никаких советских налогов, нас даже не
беспокоили обязательными в Советском Союзе добровольными займами. И что уж
совсем поразительно - мы были свободны даже от политзанятий и... самой великой,
самой мудрой, самой осточертелой каждому советскому человеку книги - "Краткий
Курс Истории ВКП(б)".
Сталин совершил величайшую ошибку, показав советским людям Европу, а Европе
советские порядки. Советские люди стали гораздо более критически смотреть на то,
что происходит у них за спиной в Советском Союзе. Запад, увидев подлинное лицо
сталинского коммунизма, потерял значительную часть своих иллюзий и излечился от
розовых тенденций. Для обеих сторон эта встреча послужила на пользу.
Первые месяцы оккупации были очень характерны.
Среди хаоса капитулировавшей Германии, в руинах Берлина, в жизни людей, которые
еще вчера были для нас вратами, мы увидели некоторые вещи, которые сначала
только удивляли нас. Затем мы понемногу стали оценивать их и соответственно
этому менять взгляды на вещи.
Приходилось преодолевать оставшееся от военного времени чувство внутренней
неприязни ко всему тому, что связано с именем Германия. Приходилось искать новые
масштабы измерений. Кроме того, нелегко реконструировать нормальную жизнь немца,
Германии и Европы, - того, что противостоит советским формам жизни, - из под
праха долгих лет гитлеровского режима, тотальной войны и безоговорочной
капитуляции.
Советских людей поразил незнакомый для них высокий жизненный уровень среднего
человека Запада. Уже вошли в поговорку слова советского солдата, смотрящего на
квартиру европейского рабочего: "Ты - капиталист?!" В годы оккупации тот-же
солдат начал интерпретировать эти слова в обратном направлении, оглядываясь на
свою собственную жизнь. Каждый советский человек, увидевший Европу своими
глазами - это потерянный для советской власти гражданин. Он, как механизм,
продолжает исполнять свои функции, но яд познания истины не прошел бесследно.
Спустя несколько лет сотрутся впечатления первых дней встречи. Все будет
казаться более обыденным, контрасты выровняются и люди привыкнут к ним. Боевые
солдаты и офицеры, составляющие сегодня костяк оккупационных войск, со временем
будут заменены другими. Тем, кто вернется на родину, трудно будет делиться
своими впечатлениями о Германии. Кому охота получить десять лет за
"антисоветскую агитацию".
Однажды я еще с тремя офицерами сидел в полупустом зале столовой. Было девять
часов вечера, ужин окончился, но так-как никому из нас не хотелось идти домой,
то мы остались за столом, потягивая пиво и ведя беспредметный разговор.
"Я представлял себе немцев совсем иначе," - говорит капитан Кап. - "Я думал - не
люди, а так..." - он пощелкивает пальцами, не находя подходящего выражения.
"А вчера вот был я в Трептове," - продолжает он - "Карусель там, лодочки всякие.
И знаете - удивился. Оказывается, немцы веселый народ. И старые и малые на
карусели катаются. Меня аж самого забрало - полез на карусель".
Характерно, что каждому из нас бросаются в глаза одни и те-же факты.
Действительно, то что мы видим в Берлине, совершенно не соответствует нашему
представлению о немцах. Простой немецкий народ ведет себя гораздо непринужденнее
и беззаботнее, скажем веселее, чем соответствующие слои населения в Советском
Союзе. Казалось бы немцам сегодня нечего особенно веселиться. И, несмотря на
это, мы видим, что они беззаботнее нас - победителей. Советская жизнь наложила
отпечаток на наши души.
"В Трептове еще не так весело," - кивает головой майор Жданов. - "Я вот как-то
на днях во французский сектор забрался. И интересно и боязно что-то, все-таки
один среди чужих. И там тоже ярмарка со всякими увеселениями, французы со своими
девочками. И так там весело, что мне как-то странно стало, даже тоскливо."
Майор наливает из бутылки пива, затем продолжает: "И нашего там одного встретил
- пьяный в дым, фуражку потерял, пистолет на заду и две б... под руки. Тоже
веселится! Дорвался до свободы."
"Водка - великое дело!" - улыбается лейтенант Беренс. - "Пропустил пол-литра - и
чувствуешь себя королем. Вот ты во французском секторе чего-то боялся, а тот -
ничего не боялся."
"Водка освобождает человека," - размышляет он дальше. - "Когда человек в жизни
чувствует себя рабом, напившись, он старается наверстать недостающую ему свободу
- дерется, бьет посуду, хулиганит - и чувствует себя выше других, думает что он
свободен."
"Ты уже, кажется, сам хватил больше, чем нужно," - замечает Кац.
"Привет победителям!" - поднимает свой стакан Беренс. - "Слава Богу, хоть водка
дешевая."
Первое знакомство с побежденным врагом открыло нам глаза на многие вещи, - мы
начали ощущать наше место в мире. Мы почувствовали нашу силу и нашу слабость.
Впечатления первых послевоенных месяцев в свете последующих событий составляют
своеобразный этап в жизни Советских Оккупационных Войск в Германии. Это был
как-бы мимолетный период послевоенной демократии.
Никто из советских людей не ощущал так Победу" как мы - люди Оккупационных
Войск. Мы видели Победу в лицо, мы грелись в лучах Победы. Победа обдавала нас
своим теплым дыханием, баюкала нас на своих крыльях.
Вместе с тем Победа и встреча с Западом будили в нас сомнения старые и порождали
сомнения новые. Эти сомнения, в свою очередь, усиливали желание, потребность и
надежду на возможность чего-то иного, чем то, что мы знали до войны. В лучах
Победы мы жили надеждой на лучшее будущее.
Краткий период послевоенной демократии позволял нам надеяться. Это можно понять
только оглядываясь назад.
Глава 9. ГЛАВНЫЙ ШТАБ
1.
Пробыв несколько месяцев в Карлсхорсте, я довольно хорошо ознакомился со
строением Главного Штаба Советской Военной Администрации в Германии. Работа в
непосредственной близости к верхушкам командования СВА давала мне возможность
заглянуть за кулисы механизма Главного Штаба.
Главноначальствующий СБА в Германии маршал Жуков одновременно совмещает пост
Главнокомандующего Группой Советских Оккупационных Войск в Германии, сокращенно
ГСОВ. Исходя из этого, он имеет вторую штаб-квартиру в Потсдаме, где расположен
Главный Штаб ГСОВ.
Маршал Жуков пользуется заслуженным авторитетом и его назначение на пост
военного губернатора капитулировавшей Германии было вполне естественным. Это
была заслуженная награда блестящему полководцу, сыгравшему в войне одну из
главных ролей. В том, что маршал Жуков популярен, сомневаться не приходится. Об
этом свидетельствует масса рассказов о личности маршала и его отношении к
солдатам. Вот один из них.
Однажды во время очередного наступления маршал Жуков решил проверить положение
на фронтовых дорогах. Накинув поверх маршальской формы солдатскую шинель, с
потертой шапкой-ушанкой на голове и вещмешком за плечами, он выехал на
прифронтовую дорогу и остался стоять один-одинешенек, опираясь на палку и
разыгрывая роль раненого солдата. Когда мимо проезжали легковые автомобили с
офицерами, маршал каждый раз делал сигналы, тщетно прося помощи. Ни одна из
машин не останавливалась. Зато все они были остановлены у следующего
контрольно-пропускного пункта - КПП, имевшего на то особый приказ. Офицеры
яростно ругались, досадуя на неожиданную задержку.
Вскоре на КПП прибыл и сам маршал в своей солдатской шинели.
"Какой идиот отдал приказ закрыть КПП?" - наседали офицеры на непреклонных
часовых регулировщиков.
"Это я приказал," - спокойно заметил Жуков, по-прежнему опираясь на палочку.
"А ты кто такой?" - грубо огрызнулись офицеры.
"Кто я? Я - русский солдат!" - с тем-же зловещим спокойствием произнес маршал и
как-будто случайно расстегнул крючки на шинели. Излишне описывать ужас офицеров,
увидевших под солдатской шинелью маршальский мундир и узнавших Командующего
Фронтом.
"Отобрать у всех документы. Передать дело в Военный Трибунал," - скомандовал
маршал своему подоспевшему адъютанту.
В своих позднейших мемуарах генерал Эйзенхауер, первый американский
генерал-губернатор Германии, неоднократно высказывал свое удивление
поразительной для американского главноначальствующего несамостоятельностью
маршала Жукова в принятии решений во время их совместной работы. По американским
понятиям столь несамостоятельный военный губернатор Германии должен был-бы быть
смещен с должности, как не справляющийся со своими обязанностями. По советским
понятиям маршал Жуков был слишком самостоятелен и это было одной из причин,
послуживших поводом к его последующему смещению с поста Главноначальствующего
СВА.
Действительно, маршал Жуков, как это заметил генерал Эйзенхауэр, никогда не
принимал решений на месте, не запросив предварительно Москву. Но его вина
заключалась в том, что он, даже исправно выполняя все директивы Кремля, имел
смелость высказывать собственное мнение по тем или иным вопросам. Нередко он
просил о пересмотре руководящих указаний, поступавших ему из Москвы, считая их
преждевременными или нецелесообразными. Этого было для Кремля достаточно, чтобы
заподозрить маршала в склонности к мятежу.
Когда в марте 1946 года маршал Жуков был отозван из Германии и потонул в
сравнительной неизвестности на посту командующего одним из военных округов Сов.
Союза, еще раз наглядно показали себя методы кремлевской диктатуры. Маршал Жуков
был слишком авторитетен и популярен в послевоенном СССР. Даже одного этого
