упомянули последних и были явно огорчены, когда Элвин прямо
затронул эту тему.
- Если Пришельцы еще существуют во Вселенной, - заявил
Элвин Совету, - то я, конечно, должен был бы встретить их в
самом ее центре. Но вокруг Семи Солнц нет разумной жизни; мы
догадались об этом еще до того, как получили подтверждение от
Ванамонда. Я уверен, что Пришельцы удалились много веков назад:
Ванамонд, возраст которого не уступает возрасту Диаспара,
ничего о них не знает.
- У меня есть предположение, - вдруг сказал один из
Советников. - Ванамонд может быть потомком Пришельцев в
недоступном нашему пониманию смысле. Он забыл о своем
происхождении, но это не означает, что когда-нибудь он не
станет вновь представлять опасность.
Присутствовавший лишь в качестве зрителя Хилвар
заговорил, не ожидая разрешения. Впервые Элвин увидел его
рассерженным.
- Ванамонд заглянул в мое сознание, - сказал он, - и я
уловил кое-что из его собственного. Мой народ выяснил о нем уже
немало, хотя еще неизвестно, что же он собой представляет. Но в
одном мы можем быть уверены - он настроен дружелюбен и был рад
обнаружить нас. Нам незачем опасаться его.
После этой вспышки наступила недолгая тишина, и
несколько смущенный Хилвар успокоился. Напряжение в Зале Совета
явно ослабло, словно у всех присутствующих полегчало на душе.
Президент даже и не подумал выносить Хилвару приличествующее
случаю порицание за это вторжение.
Слушая дебаты, Элвин уяснил себе, что в Совете
представлены три направления взглядов на действительность.
Консерваторы, находившиеся в меньшинстве, все еще надеялись
повернуть время вспять и каким-то образом восстановить старый
порядок. Вопреки здравому смыслу они цеплялись за надежду, что
Диаспар и Лис можно убедить забыть о существовании друг друга.
В таком же меньшинстве были и прогрессисты; Элвина
удивило и обрадовало то обстоятельство, что таковые вообще
имелись в Совете. Они не приветствовали это вторжение внешнего
мира прямо, но были полны решимости извлечь из него максимум
возможного. Некоторые из прогрессистов заходили весьма далеко,
допуская, что может существовать способ сломать психологические
барьеры, столь долго ограждавшие Диаспар не хуже настоящих
стен.
Большинство Совета, точно отражая настроения в городе,
заняло позицию настороженного ожидания. Представители
большинства понимали, что пока буря не уляжется, они не могут
строить дальних планов или проводить какую-либо определенную
политику.
Когда заседание окончилось, Джезерак присоединился к
Элвину и Хилвару. Он изменился со времени их последней встречи
и прощания в Башне Лоранна, над простиравшейся вокруг пустыней.
Элвин, однако, не ожидал перемены подобного рода; в последующем
ему пришлось наблюдать такие метаморфозы все чаще и чаще.
Джезерак казался помолодевшим, словно пламя жизни нашло
себе новую пищу и ярче заиграло в его жилах. Несмотря на
возраст, он был одним из тех, кто оказался в состоянии принять
вызов, брошенный Диаспару Элвином.
- У меня есть для тебя новости, Элвин, - сказал он. -
Полагаю, ты знаешь Сенатора Джерейна?
Элвину достаточно было сделать лишь небольшое усилие,
чтобы вспомнить.
- Да, конечно: он был одним из первых людей, встреченных
мною в Лисе. Он, наверное, член их делегации?
- Да; и мы теперь очень хорошо знаем друг друга. Он
блестящий человек и разбирается в проблемах, связанных с
человеческим сознанием, настолько хорошо, что это мне кажется
невероятным. Правда, по стандартам Лиса он лишь начинающий -
так он говорит. Находясь здесь, Джерейн разработал план,
который будет тебе по душе. Он надеется проанализировать то
принудительное начало, которое держит нас в городе, и уверен,
что как только выяснится, каким образом оно внесено, он сможет
удалить его. Около двадцати наших жителей уже сотрудничают с
Джерейном.
- И ты - один из них?
- Да, - ответил Джезерак, приняв при этом такой
застенчивый вид, какого Элвин не видел у него ни до, ни после
этого разговора. - Это нелегко и, уж конечно, неприятно, - но
возбуждает.
- И как же работает Джерейн?
- С помощью саг. Он построил целый ряд саг и изучает нашу
реакцию. Я никогда не думал, что я, в моем возрасте, снова
вернусь к детским забавам!
- А что это такое - саги? - спросил Хилвар.
- Воображаемые миры мечты, - воскликнул Элвин. - По
крайней мере большинство из них - воображаемые, хотя часть,
вероятно, основана на исторических фактах. В блоках памяти
города они хранятся миллионами; ты можешь выбрать любые
приключения или происшествия, и, пока импульсы будут поступать
в твое сознание, они покажутся тебе совершенно реальными.
Он обратился к Джезераку:
- В какого рода саги вовлекает тебя Джерейн?
- Большая их часть относится, как и следовало ожидать, к
выходу из Диаспара. Некоторые уносят нас назад, к самым ранним
нашим жизням, настолько близко к основанию города, насколько мы
можем к нему подобраться. Джерейн надеется, что чем ближе он
подойдет к происхождению принуждающего начала, тем легче он
сможет подавить его.
Элвин был очень воодушевлен этой новостью. Его дело
удалось бы лишь наполовину, если б он раскрыл врата Диаспара и
обнаружил, что никто не хочет проходить сквозь них.
- А тебе и в самом деле нужна возможность покинуть
Диаспар? - лукаво спросил Хилвар.
- Нет, - ответил Джезерак без колебаний. - Эта идея меня
ужасает. Но я понимаю, что мы совершенно ошибались, думая, что
один лишь Диаспар в целом мире достоин внимания, и логика
подсказывает мне, что для исправления ошибки необходимо что-то
делать. Эмоционально я все еще совершенно не в состоянии выйти
из города; возможно, так всегда и будет. Джерейн считает, что
сумеет доставить кое-кого из нас в Лис, и я надеюсь помочь ему
в эксперименте - даже несмотря на то, что часть моего "я"
надеется на его провал.
Элвин с возросшим уважением взглянул на своего старого
учителя. Он более не преувеличивал силу убеждения и по
достоинству оценивал силы, которые могут заставить человека
действовать наперекор логике. Он не мог не сопоставить
спокойную храбрость Джезерака и паническое бегство Хедрона в
будущее - хотя, научившись лучше понимать человеческую натуру,
он уже не осуждал Шута за этот поступок.
Элвин был уверен, что Джерейн добьется задуманного.
Возможно, Джезерак слишком стар, чтобы переменить образ жизни,
несмотря на все свое желание. Это, впрочем, неважно - другие,
под умелым руководством психологов Лиса, преодолеют барьер. И
как только хотя бы немногим удастся выскользнуть из
устоявшегося за миллиард лет шаблона, за ними последуют
остальные. Это лишь вопрос времени.
Интересно, что произойдет с Диаспаром и Лисом, когда
барьеры исчезнут без остатка. Лучшее в обоих городах должно
быть каким-то образом сохранено и объединено в новую, более
здоровую культуру. Эта невероятно тяжелая задача потребует всей
полноты мудрости и терпения жителей двух городов.
Некоторые из трудностей предстоящей адаптации уже
проявились. Гости из Лиса достаточно вежливо отказались жить в
предоставленных им в городе домах. Они устроили себе временный
приют в парке, среди пейзажа, напомнившего им Лис. Хилвар
явился единственным исключением: хотя ему и не нравилось жить в
доме с неопределенными стенами и эфемерной мебелью, он отважно
принял гостеприимное предложение Элвина, когда тот заверил, что
долго они там не останутся.
Хилвар в течение всей жизни ни разу не ощущал себя
одиноким, но в Диаспаре он познал одиночество. Для него город
был более необычен, чем Лис для Элвина, и Хилвар был подавлен и
ошеломлен его бесконечной сложностью и мириадами незнакомцев,
которые, казалось, заполняли каждый клочок окружающего
пространства. В Лисе он, хотя и не всегда хорошо, знал каждого
жителя, независимо от того, встречался он с ним или нет. В
Диаспаре же он не смог бы познакомиться со всеми и за тысячу
жизней; подобное ощущение вызывало у Хилвара неясную депрессию,
хотя он и понимал всю иррациональность этого чувства. Только
верность Элвину удерживала его здесь, в мире, не имевшем ничего
общего с его собственным.
Он часто пытался анализировать свои чувства по отношению
к Элвину. Его собственное дружелюбие, насколько он сознавал,
исходило из того же источника, что и симпатия ко всем
маленьким, беспомощно барахтающимся существам. Подобное
отношение удивило бы тех, кто считал Элвина волевым, упрямым и
сосредоточенным на самом себе человеком, не требующим любви от
кого бы то ни было и неспособным на ответное чувство.
Хилвар знал Элвина лучше; он инстинктивно уловил его
суть с самого начала. Элвин был исследователем, а все
исследователи ищут то, чего им недостает. Редко они находят
искомое, и еще реже это приобретение доставляет им счастье
большее, нежели сами поиски.
Хилвар не знал, что ищет Элвин. Его другом двигали силы,
приведенные в движение давным-давно теми гениями, что
спланировали Диаспар со столь извращенным умением - или еще
более великими гениями, противостоявшими первым. Подобно любому
человеку, Элвин был в какой-то степени машиной, действия его
предопределялись наследственностью. Но это не умаляло его
потребности в понимании и симпатии и не делало его
невосприимчивым к одиночеству или разочарованию. Для своего
собственного народа он был существом совершенно необъяснимым, и
это заставляло соотечественников иногда забывать о том, что он
по-прежнему разделяет их чувства. Чтобы увидеть в нем человека,
потребовался незнакомец из абсолютно другого окружения.
В течение нескольких дней по прибытии в Диаспар Хилвар
повстречал больше людей, чем за всю прежнюю жизнь. Но почти
никого из этих людей он не узнал по-настоящему. Скученные на
небольшой площади, обитатели города удерживали за собой уголок,
куда трудно было проникнуть. Единственным доступным им способом
уединения было уединение сознания, и они держались за него даже
в гуще безгранично сложной общественной жизни Диаспара. Хилвар
чувствовал к жителям Диаспара жалость, хотя и знал, что они не
нуждаются в его сочувствии. Они не сознают, чего лишены: они не
могут понять теплого чувства сообщества, ощущения
принадлежности друг другу, связывающего воедино всех в
телепатическом обществе Лиса. В сущности, несмотря на всю свою
вежливость, они, в свою очередь, также не могли скрыть, что
относятся к нему с состраданием - как к ведущему невероятно
унылое и однообразное существование.
Эристона и Этанию, опекунов Элвина, Хилвар быстро отверг
как добрых, но совершенно разочаровывающих ничтожеств. Он был
очень смущен, услышав, как Элвин назвал их отцом и матерью -
словами, которые в Лисе по-прежнему сохраняли свое древнее
биологическое значение. Требовалось постоянное умственное
усилие, чтобы помнить: законы жизни и смерти были отменены
создателями Диаспара. Временами Хилвару казалось, что несмотря
на все окружающее оживление город наполовину пуст, ибо в нем не
было детей.
Он раздумывал над тем, что произойдет с Диаспаром
теперь, по окончании долгой изоляции. Самое лучшее, что, с
точки зрения Хилвара, мог предпринять город - это уничтожить
Банки Памяти, столько тысячелетий удерживавшие его в
зачарованном состоянии. Пусть они были чудом - возможно,
величайшим триумфом сотворившей их науки - но они были
