так, как и ожидал того Билли, увидев у него в глазах этот сумасшедший
огонек.
- Теперь уже нет, - спокойно ответил Джинелли. - Ты болен, Уильям.
Насквозь болен. Нельзя доверять твоим суждениям о том, в чем состоят твои
интересы.
"Иными словами, ты тоже как бы подписал на меня бумаги". Билли
раскрыл рот, чтобы высказать эту мысль вслух, но тут же закрыл его. Потому
что Джинелли вовсе не имел в виду того, что сказал: просто звучало
более-менее разумно.
- И еще потому что это уже стало твоим личным делом, верно? - спросил
Билли.
- Да, - ответил Джинелли. - Для меня это теперь личное дело. Он ушел
в спальню, снял брюки и рубашку. Пять минут спустя он уже спал, лежа на
покрывалах.
Билли налил воды, проглотил таблетку эмпирина и затем допил стакан
воды, стоя возле двери. Его взгляд переместился с Джинелли к его штанам,
брошенным на кресло. Он прибыл в идеально отутюженных брюках, но где-то за
последние пару дней приобрел и стал носить голубые джинсы. В их карманах
наверняка находились и ключи от "Новы", припаркованной возле гостиницы.
Билли мог их взять и уехать прочь. Но, разумеется, так он ни за что не
поступит. Даже тот факт, что подобный шаг означал для него скорую смерть,
имел второстепенное значение. Самым важным было: как и где все это
закончится.
В полдень, пока Джинелли спал глубоким сном, Билли снова ощутил
аритмию. Потом и сам задремал. Ему приснился сон, правда, совсем короткий,
но наполнил его ощущением страха и дьявольского удовольствия одновременно.
Во сне он завтракал у себя дома вместе с Хейди. Между ними лежал пирог.
Она отрезала большой кусок и протянула Билли. То был яблочный пирог. "Он
тебе жирку прибавит", - сказала она. "Я не хочу быть толстым, - ответил
он. - Решил остаться худым. Ты ешь его". Он протянул ей кусок рукой, не
толще кисти. Она приняла его. Потом сидел и наблюдал, как она ест, и с
каждым ее укусом ощущение страха и, одновременно, радости возрастало.
Грязной радости.
Еще один приступ аритмии пробудил Халлека. Он некоторое время сидел,
разинув рот и ожидая, когда сердцебиение придет в норму. В итоге - сердце
успокоилось. У него возникло странное чувство уверенности в том, что это
был не просто сон, а некое пророчество. Но такое чувство нередко
сопровождает яркие сны. Сон постепенно меркнет, забывается, исчезает и это
чувство. Такое у него случалось уже не раз, и свое короткое сновидение он
вскоре забыл.
Джинелли проснулся в шесть часов вечера, принял душ, надел джинсы и
черную водолазку.
- О'кей, - сказал он. - Увидимся завтра утром, Билли. Тогда кое-что
узнаем.
Билли снова спросил, что он имеет в виду, и вообще, что произошло за
это время, и вновь Джинелли отказался отвечать.
- Завтра, - ответил он. - А пока передам ей твою любовь.
- Кому мою любовь?
Джинелли улыбнулся.
- Прекрасной Джине. Той самой суке, которая прострелила тебе ладонь.
- Оставь ее в покое, - сказал Билли. Когда он подумал о ее темных
глазах, ничего иного сказать не смог, несмотря на то, что она с ним
сделала.
- Никто не пострадает, - снова сказал Джинелли и быстро вышел.
Билли прислушался к звукам заводимой машины, мотор сильно шумел, и
шум этот, видимо, исчезал только на скорости минимум миль шестьдесят пять
в час. Он проследил в окно, как отъехал Джинелли, и подумал, что фраза
"никто не пострадает" вовсе не означала, что он оставит девушку в покое.
Совсем нет.
На сей раз Джинелли вернулся в полдень. На лбу его был глубокий порез
и другой на правой руке. Один рукав водолазки был разорван вдоль на две
полосы.
- Ты еще больше потерял в весе, - сказал он Билли. - Ты хоть поел?
- Попытался, - ответил Билли. - Но, знаешь, тревога отбивает аппетит.
А ты, я вижу, потерял кровь.
- Немножко. Со мной все в порядке.
- Ну, теперь-то ты мне расскажешь, что ты делал?
- Да. Я расскажу тебе все, как только приму душ и сделаю себе
перевязку. А сегодня вечером, Билли, тебе предстоит встреча с ним. Это
очень важно, и ты психологически подготовься.
Страх и волнение больно сжали желудок.
- С ним? С Лемке?
- С ним, - ответил Джинелли. - А пока дай-ка я приму душ, Уильям. Я,
оказывается, не такой молодой, каким себя считал. Устал дико. - Обернулся
из двери ванной и попросил: - Закажи кофе. Скажи, пусть оставят его у
двери снаружи, а чек подпиши и сунь под дверь.
Билли, разинув рот, смотрел, как он скрылся в ванной. Когда
послышался шум душа, он закрыл рот и пошел к телефону, чтобы заказать
кофе.
22. РАССКАЗ ДЖИНЕЛЛИ
Сначала он говорил отрывистыми фразами, делая паузы и обдумывая, что
сказать дальше. Джинелли явно по-настоящему устал с тех пор, как появился
в Бар Харборе в понедельник днем. Раны его оказались несерьезными - просто
глубокими царапинами, но Билли видел, что его друг основательно потрясен.
Однако тот сумасшедший огонек в глазах начал мало-помалу
возвращаться: так мигает неоновая трубка, прежде чем ровно засветит.
Джинелли извлек плоский флакон из кармана пиджака и налил одну пробку
виски в свой кофе. Предложил флакон Билли, но тот отклонил: неизвестно,
как виски подействует на его сердце. После кофе Джинелли выпрямился в
кресле, откинул прядь волос со лба и начал наконец рассказывать более
подробно.
В три часа ночи, во вторник, Джинелли припарковал машину на лесной
дороге, ответвлявшейся от шоссе 37-а, неподалеку от цыганского табора.
Некоторое время возился с бифштексами, потом взял сумку с продуктами и
пошел обратно по шоссе. Высокие облака закрывали ущербную луну, как шторы.
Подождал, пока облака уплыли, и тогда увидел круг автомашин. Он пересек
шоссе и направился в сторону табора по травянистому склону.
- Я хоть и городской парень, но ориентируюсь на местности неплохо, -
сказал он. - Идти туда, как пошел ты, я не хотел, Уильям.
Он прошел через пару полей, через редколесья, миновал в темноте
какое-то смердящее место, словно там находилось великое скопище дерьма. В
одном месте порвал сзади штаны, зацепившись за какую-то старую колючую
проволоку, которую во мраке было не разглядеть.
- Такова сельская жизнь, Уильям. Она - для деревенщины, а не для
меня, - сказал он.
От собак табора он неприятностей не ждал. Пример Билли был для него
показателен. Собаки не издали ни звука, хотя, видимо, запах его почуяли.
Он даже наступил в круг потухшего костра.
- Я ожидал, что у цыган сторожевые псы будут получше, чем эти, -
прокомментировал Билли. - По крайней мере, я так считал.
- Нет, - сказал Джинелли. - Цыган ничего не стоит застать врасплох.
- То же самое, когда собаки брешут всю ночь.
- Точно. Тот же эффект. А ты умнеешь, Уильям. Скоро люди станут
думать, что ты итальянец.
И все же Джинелли решил не рисковать без нужды. Он осторожно прошел
позади круга автомашин, обходя стороной фургоны, где могли спать люди.
Заглядывал только в легковые машины. Через пару-тройку машин нашел то, что
искал. На заднем сиденье "понтиака" валялось старое пальто.
- Машина не была закрыта, - сказал он. - Пальто, в общем-то, было
неплохим, но от него воняло так, словно в карманах лежали дохлые хорьки.
На полу в машине была также пара поношенных туфель. Оказались малость
тесноваты, но я их все же надел. Еще через две машины нашел шляпу, похожую
на гриб, и надел ее на голову.
Джинелли объяснил, что хотел пахнуть цыганом, но не для тех дворняг,
что дремали у потухшего костра, а для совсем других собак. Ценных собак -
пит-буль-терьеров. Пройдя три четверти круга, он увидел трейлер, у
которого задняя фара была покрыта проволочной сеткой вместо стекла.
Заглянул внутрь - фургон оказался пустым.
- Но от него несло собачьим духом, Уильям, - сказал Джинелли. -
Посмотрел по сторонам, рискнул даже зажечь на мгновение свой фонарик.
Смотрю - трава кругом затоптана и такой затоптанной полосой, как тропа,
уходит куда-то за пределы табора. Тут не надо было быть знаменитым сыщиком
Дэниелом Буном, чтобы все разглядеть. Они этих своих бесценных собак
упрятали подальше на случай, если кто-то проболтается, и друзья животных
подымут шум. Но только, дураки, оставили такой след, что и городскому
мужику все стало ясно с одного взгляда. В тот самый момент я поверил, что
мы сможем их скрутить. Дураки они потому что.
Джинелли прошел по тропе. Там был небольшой холм, а за ним снова
лесок.
- Тропинку я потерял, - сказал он. - Стоял там с минуту, раздумывая,
куда двинуть дальше. И тут услышал, Уильям, четко и ясно. Все же Господь
помогает.
- Что ты услышал?
- Один пес там перднул, - ответил Джинелли. - Хорошо так, громко.
Вроде как кто-то сыграл под сурдинку.
Буквально шагах в двадцати, в лесочке, оказался на полянке
огороженный загон. Загородка простая - колья да ветки, вбитые в землю и
оплетенные колючей проволокой. А внутри семь пит-буль-терьеров. Пятеро
крепко спали, двое других сонно смотрели на Джинелли.
А сонно смотрели потому, что им подсыпали кое-что в еду специально.
- Я думал, они будут полностью под кайфом, хотя на это рассчитывать
опасно. Когда таких псов научат драться, они - как гвоздь в заднице,
сплошное беспокойство. Друг друга пожрут насмерть, и весь бизнес - коту
под хвост. Тут их либо сажают в отдельные клетки, либо дают наркотики.
Последние - дешевле, и прятать их проще. Если бы псы не были под кайфом,
им никакая загородка с проволокой не была бы преградой. Когда какого-то из
них начинают жрать, он даст деру сквозь любые колючки, хоть полшкуры на
них оставит. Им дают очухаться, только когда появляются приличные ставки
на собачий бой и риск оправдан. Сперва сражение, потом снова под кайф. -
Джинелли рассмеялся. - Ты понял? Эти пит-були вроде наших звезд рока. И
всегда новых можно приобрести.
Джинелли раскрыл там магазинную сумку и вытащил бифштексы. Еще
припарковавшись на лесной дороге, он их освободил от оберток и вогнал в
каждый шприцем то, что он назвал "Пит-Буль-коктейль Джинелли": смесь
мексиканского коричневого героина со стрихнином. Теперь он размахивал в
воздухе своим угощением и наблюдал, как спящие псы медленно приходили в
себя. Один из них глухо тявкнул - прозвучало, как храп человека с сильным
насморком.
- Заткнуться, а то ужина не будет, - спокойно скомандовал Джинелли.
Тот пес, что гавкнул, сел, но тут же его снова повело ко сну, вот-вот
завалится на бок.
Джинелли бросил один бифштекс за загородку. Секунда, две, три - и все
они заворочались. Кто-то слегка гавкал, но так невнятно, что можно было
этим пренебречь. Кроме того, если бы кто-то появился из табора, то шел бы
с фонарем, - достаточно времени, чтобы смыться в лесу. Но никто не
появился.
Билли зачарованно слушал, пока Джинелли спокойно вел свой рассказ. Он
присел в сторонке, закурил "Кэмел" и наблюдал, как умирают собаки.
Большинство из них умерло очень тихо, говорил он. (Нет ли хоть намека на
сожаление в его голосе? - подумал Билли с беспокойством). У пары из них
были конвульсии, но не сильные. Только и всего. Джинелли подумал, что не
так уж и плохо для псов: цыгане для них готовили участь куда страшнее. В
общем, в пределах часа все было сделано.
Когда итальянец убедился, что сдохли все собаки, вынул из кармана
доллар, взял ручку и написал на нем: В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ЭТО МОГУТ БЫТЬ ТВОИ
ВНУКИ, СТАРИК. УИЛЬЯМ ХАЛЛЕК ГОВОРИТ, ЧТОБЫ ТЫ СНЯЛ С НЕГО САМ ЗНАЕШЬ ЧТО.
Он сбросил вонючее пальто, повесил его на жердь ограды, сверху надел на
него шляпу, снял цыганскую обувь и переоделся в свои кеды, которые держал
