Джейк взглянул на часы у кровати: двадцать минут седьмого. Пора
двигать, если есть желание выбраться из дома до того, как родители
проснутся. Школа на сегодня отменяется; может статься, подумал
Джейк, для меня школа уже отменилась навсегда.
Он откинул одеяло, живо спустил ноги на пол и увидел на обеих
коленках ссадины. Свежие ссадины. Вчера, когда он упал,
поскользнувшись на кирпичах, он расшиб левый бок, а потеряв сознание
рядом с розой, стукнулся головой, но колени остались целы.
- Это во сне,- прошептал Джейк и обнаружил, что ничуть не
удивлен. Он проворно начал одеваться.
5
В недрах шкафа, под набросанными как попало старыми
кроссовками без шнурков и кипой комиксов "Человек-Паук", Джейк
отыскал ранец, с которым ходил в начальную школу. Горе тому, кого
застукают с ранцем в школе "Пайпер" ("фи, голубчик, как вульгарно,
право!")... и схватившего свой старенький портфель Джейка мощной
волной захлестнула тоска по тем давним дням, когда жизнь казалась
такой простой.
Он затолкал в ранец чистую рубашку, чистые джинсы, немного
белья и носки, потом добавил "Угадай-дай-дай!" и "Чарли Чух-Чуха".
Чтобы откопать в шкафу старый ранец, Джейк положил ключ на
письменный стол, и голоса сразу вернулись, но далекие и приглушенные.
Кроме того, Джейк твердо верил, что, вновь взяв в руки ключ, сумеет
заставить их исчезнуть без следа, и это его успокаивало.
"Так,- подумал он, заглядывая в ранец. Даже после того, как он
положил туда книги, там оставалась уйма свободного места.- Что еще?"
На миг ему почудилось - ничего... и тут же он понял.
6
В кабинете отца витал аромат табака и честолюбия. Почти всю
комнату занимал огромный письменный стол тикового дерева. В стену
напротив, от пола до потолка разлинованную шеренгами книг, были
встроены три телемонитора "Мицубиси", настроенные на каналы-
конкуренты, каждый на свой. По вечерам все три монитора с
отключенным звуком разворачивали перед Элмером Чэмберсом каждый
свою последовательность кадров телепередач пикового
времени.<<*27>>
Шторы были задернуты и, чтобы видеть, Джейку пришлось
включить настольную лампу. Он нервничал - из-за самого факта своего
присутствия здесь. Если отец проснется и зайдет в кабинет (а это не
исключалось; Элмер Чэмберс, как бы поздно ни лег и сколько бы ни
выпил, спал чутко и поднимался чуть свет), он рассердится, и тогда
ускользнуть по-тихому будет в самом лучшем случае очень трудно. Чем
раньше Джейк выберется отсюда, тем скорее вздохнет свободно.
Стол оказался заперт, но отец никогда не делал тайны из того, где
держит ключ. Джейк подсунул пальцы под промокательную бумагу,
защищавшую крышку стола, и выудил его. Открыв третий ящик,
мальчик просунул руку за подвесную картотеку и коснулся холодного
металла.
В коридоре скрипнула половица. Джейк замер. Прошло несколько
секунд. Скрип не повторился, и Джейк вытащил из ящика пистолет,
который отец держал "для домашней обороны" - автоматический "Ругер"
сорок четвертого калибра. Это средство самозащиты отец, оставаясь
совершенно глух к нервным требованиям жены убрать страшное
приобретение от греха подальше, торжественно продемонстрировал
Джейку два года назад, в день покупки.
Сбоку отыскалась кнопка, высвобождавшая магазин. С
металлическим ~щелк!~, прозвучавшим в тиши кабинета очень громко,
магазин выпал мальчику в ладонь. Боязливо покосившись на дверь,
Джейк занялся им. Магазин оказался полностью снаряжен. Джейк хотел
поставить его на место, но, не задвинув до конца, снова вынул. Одно
дело держать заряженный пистолет в запертом ящике письменного
стола. Таскать его по всему Нью-Йорку - совсем другой коленкор.
Затолкав "Ругер" на самое дно ранца, он снова пошарил за
картотекой. На сей раз на свет была извлечена полупустая коробка
патронов - Джейк помнил, что когда-то отец стрелял по мишеням в
полицейском тире на Первой авеню. Потом, правда, он к этому охладел.
Опять скрипнула половица. Джейку захотелось поскорее
выбраться из этих стен.
Он вынул из ранца прихваченную в дорогу рубашку, разложил на
отцовском столе, завернул в нее пистолет и коробку с патронами, наново
уложил рубашку в ранец и плотно закрыл крышку-клапан на обе
застежки. Уже собравшись уходить, мальчик вдруг уперся взглядом в
невысокую стопку письменных принадлежностей, расположившуюся по
соседству с бюваром. Стопку венчали солнцезащитные очки с
зеркальными стеклами - отцовы любимые. Джейк взял листок бумаги, а
после секундного размышления прихватил и очки. Их он сунул в
нагрудный карман. Потом вынул из подставки тонкое золотое перо и
написал на листе под грифом: "Дорогие папа и мама".
Перо замерло. Джейк перечитал обращение и нахмурился. Что
дальше? Что, собственно, следует сказать? Что он их любит? Да, любит,
но эта истина не была исчерпывающей и, как клубок пряжи - спицами,
щетинилась всевозможными другими, неприятными, истинами. Что он
будет по ним скучать? А будет ли? Джейк не знал, и это в своем роде
было чудовищно. Что он надеется - ~они~ затоскуют без ~него~?
Джейк вдруг понял, где собака зарыта. Если бы речь шла об
исчезновении только на сегодняшний день, он что-нибудь да сумел бы
написать. Но мальчик был почти уверен, что покидает дом ~не только~
на день, неделю, месяц или на лето. Джейку казалось: сегодня он выйдет
за порог родной квартиры, чтобы уже не возвращаться.
Джейк готов был скомкать листок, но передумал и вывел:
"Пожалуйста, берегите себя. С любовью, Дж.". Довольно коряво, но все
же лучше, чем ничего.
~Прекрасно. Может, теперь ты перестанешь нарываться и уйдешь
отсюда?~
Так он и поступил.
В квартире стояла почти мертвая тишина, слышно было только,
как дышат во сне родители: тихонько похрапывала мать; тоненько
присвистывая носом на каждом вдохе, сопел отец. Джейк на цыпочках
прошел через гостиную. У самой прихожей мальчик на миг застыл с
тяжело колотящимся сердцем: в кухне громко затарахтел холодильник.
Вот и дверь. Стараясь производить как можно меньше шума, Джейк
отпер ее, вышел и осторожно закрыл за собой.
Со щелчком замка у мальчика будто камень с души скатился. Его
охватило радостное предчувствие. Он не знал, что ждет впереди; у него
были причины думать, что события примут опасный оборот... но
одиннадцать лет - слишком мало, чтобы противиться переполняющему
вас небывалому восторгу. Под ноги Джейку стелилась потаенная дорога,
уводившая в глубь неведомой земли. Там жили тайны; немного
смекалки, немного везения - и они могли бы открыться ему... В
томительном свете утренней зари Джейк покинул отчий дом,
пустившись навстречу неизвестному Великому Приключению.
"Если выстою, если не сломаюсь, увижу розу,- думал он, нажимая
кнопку лифта.- Я знаю... а еще увижу ~его~".
Эта мысль привела мальчика в величайшее нетерпение,
граничившее с исступлением.
Три минуты спустя Джейк вышел из тени козырька над подъездом
здания, где прожил всю свою жизнь. Секунду помедлив, он повернул
налево. Это решение не казалось - и не было - случайным. Джейк
двигался на юго-восток, вдоль Луча, возобновив собственные
прерванные поиски Темной Башни.
7
Минуло два дня с тех пор, как Эдди вручил Роланду
незаконченный ключ. Три путешественника - разгоряченные, потные,
усталые и в дурном расположении духа,- пробиваясь сквозь особенно
цепкие и непролазные заросли кустарника и деревьев второго яруса,
обнаружили нечто, поначалу показавшееся им двумя еле видными
тропками, бегущими бок о бок под пологом сплетенных ветвей древних
деревьев, плотной стеной встающих с обеих сторон. После нескольких
секунд внимательного изучения Эдди решил, что перед ними не просто
тропинки, а останки давным-давно заброшенной дороги. На месте
бывшего большака, точно размочаленные иглы на хребте у дикобраза,
поднимались кусты и деревца-недомерки. Заросшие травой канавы были
колеями - достаточно широкими, чтобы вместить инвалидное кресло
Сюзанны.
- Аллилуйя! - воскликнул он.- Выпьем по такому случаю!
Роланд кивнул и отцепил бурдюк, который нес обвязанным вокруг
пояса. Сперва он подал его Сюзанне, ехавшей в своей подвеске у него на
закорках. При каждом его движении под рубахой покачивался ключ
Эдди, висевший теперь на сыромятном шнурке, обвивающем шею
стрелка. Сделав глоток, Сюзанна передала бурдюк Эдди. Молодой
человек утолил жажду и принялся раскладывать кресло, к которому уже
успел проникнуться ненавистью: это громоздкое норовистое
приспособление вечно задерживало их не хуже чугунного якоря. Если не
считать пары сломанных спиц, оно было в отличном состоянии. Порой
Эдди думал, что проклятая штука переживет их всех. Теперь, однако,
кресло могло пригодиться... хотя бы на какое-то время.
Эдди помог Сюзанне выбраться из переплетения ремешков и
пересадил ее в кресло. Сюзанна уперлась ладонями в поясницу,
потянулась и от удовольствия сморщилась. И Эдди, и Роланд услышали
тихий хруст ее распрямившегося позвоночника.
Впереди из-за деревьев на дорогу вперевалку вышел довольно
крупный зверек, похожий на помесь барсука с енотом. Он посмотрел на
путешественников большими глазами, обведенными золотистой
каемкой, презрительно дернул острым усатым рыльцем - "Ха!
Подумаешь!", протопал на другую сторону и вновь скрылся в лесу. Но
Эдди успел заметить хвост - длинный, свернутый тугими кольцами, он
напоминал пушистую матрасную пружину.
- Кто это, Роланд?
- Косолап.
- Есть его можно?
Роланд отрицательно покачал головой.
- Жесткий. Кислый. Я уж лучше собаку съем.
- А тебе приходилось? - поинтересовалась Сюзанна.- Есть собак, я
хочу сказать.
Роланд кивнул, но не стал вдаваться в подробности. Эдди
обнаружил, что в голове у него вертится фраза из старого фильма с
Полом Ньюменом: "Твоя правда, хозяйка. И жрали собачатину, и жили,
как собаки".
В кронах деревьев весело пели птицы. Над дорогой веял легкий
ветерок. Эдди с Сюзанной запрокинули лица, благодарно подставляя их
свежему дуновению, переглянулись, улыбнулись. Эдди вдруг вновь
почувствовал к Сюзанне глубокую признательность: любить
страшновато, но и прекрасно. Он спросил:
- Кто проложил эту дорогу?
- Люди, давно исчезнувшие с лица земли,- ответил Роланд.
- Те, что сделали плошки и миски, которые мы нашли? - спросила
Сюзанна.
- Нет... не они. Мне думается, это дорога почтовая, проезжая, а
коль она уцелела после стольких лет забвения - дорога поистине
великая... быть может, ~та самая~ Великая Дорога. Полагаю, раскопав
землю, мы найдем под поверхностью щебенку, а то и дренажную
систему. Давайте-ка, покуда мы здесь, заморим червячка.
- Еда! - воскликнул Эдди.- Шамовка! Несите же, несите! Цыплят
по-флорентийски! Полинезийских креветок! Телятину, припущенную с
грибами, и...
Сюзанна ткнула его локтем.
- Смени пластинку, бледнолицый.
- Что поделаешь, у меня живое воображение,- бодро парировал
Эдди.
Роланд спустил с плеча кошель, присел на корточки и принялся
собирать скромную полуденную трапезу - сушеное мясо, завернутое в
листья оливкового цвета. Эдди с Сюзанной обнаружили, что вкусом эти
листья отдаленно напоминают шпинат, но значительно более жестки.
Эдди подвез Сюзанну к стрелку. Роланд протянул ей три, как
называл их Эдди, "буррито <<*28>> по-стрелковски", и она принялась
за еду.
Эдди обернулся. Роланд протягивал ему три завернутых в листья
кусочка мяса... а с ними еще что-то. Ясеневый чурбачок с возникающим
из него ключом. На грудь стрелку свисали концы развязанного кожаного
шнурка.
- Эй, эй, вещь-то тебе нужная? - удивился Эдди.
- Когда я снимаю его, голоса возвращаются, но чрезвычайно
далекие,- объяснил Роланд.- Мне по силам справиться с ними.
Собственно, я слышу их, даже когда ключ у меня на шее - точно голоса
людей, что вполголоса переговариваются за соседним пригорком. Я
думаю, это оттого, что ключ все еще не завершен. Ты не работал над ним
с тех пор, как отдал его мне.
- Ну... он был у тебя, и мне не хотелось...
Роланд ничего не сказал, но блекло-голубые глаза, устремленные
на Эдди, смотрели внимательно и по-учительски терпеливо.
