говаривала моя теща.
Тодд нахмурился.
- Вы думаете, его отправили в лагерь? - подал голос Боуденстарший. -
Вашего... Хесслера?
- Хасслера, - деликатно поправил Дюссандер. И помрачнел. - Многих
постигла эта участь. Лагеря... позорная страница Германии, за которую наш
народ будет казниться тысячу лет. Вот оно, духовное наследие, оставленное
Гитлером.
- Ну, это уже вы чересчур, - заметил Дик Боуден, закуривая трубку и
выпуская ароматное облачко. - Насколько мне известно, большинство немцев
даже не подозревало о том, что происходит. В Аушвице, считали местные
жители, работает колбасный завод.
- Фу, какая мерзость. - Взгляд Моники, обращенный к мужу, призывал
его закрыть тему. - Вы любите запах табака? - улыбнулась она гостю. - Я
обожаю этот запах!
- Я тоже... - поспешил согласиться тот, подавляя непреодолимое
желание чихнуть.
Тут Боуден-старший перегнулся через стол и хлопнул сына по плечу.
Тодд подскочил.
- Ты у нас сегодня тихий какой-то. Не заболел, а?
Тодд странно улыбнулся, одновременно и отцу и гостю.
- Да нет, пап. Просто я слышал про все это.
- Слышал?! - изумилась Моника. - Тодд, что ты...
- Мальчик сказал правду, - вступился за него Дюссандер. - В этом
возрасте они могут себе позволить говорить правду. Нам, взрослым, это уже
бывает не под силу, не правда ли, мистер Боуден?
Дик засмеялся, кивая в знак согласия.
- А что если я предложу Тодду прогуляться со мной до дома? - спросил
Дюссандер. - Хотя ему, конечно, пора садиться за уроки.
- Тодд очень способный ученик, - словно по инерции похвалилась
Моника, озадаченно глядя на сына. - Одни пятерки и четверки. В последней
четверти он, правда, схватил тройку по французскому, но к марту, сказал,
все будет тип-топ. Да, Тодд с мыса Код?
Ответом ей была все та же странная улыбка и легкий кивок.
- Зачем идти пешком, - возразил Дик Боуден. - Буду рад вас
подбросить.
- Спасибо, но я предпочитаю пешие прогулки. Так как же?.. Нет, если
не хочется...
- Ну что вы, - Тодд поднялся, - я с удовольствием.
Отец и мать дружно наградили его поощрительной улыбкой.
Почти всю дорогу старик и мальчик хранили молчание. Накрапывал
дождик, и Дюссандер держал зонт над ними обоими. Поразительное дело,
артрит по-прежнему не подавал голоса.
- Ты вроде моего артрита, - нарушил молчание Дюссандер.
- Чего? - задрал голову Тодд.
- Оба помалкиваете. Что это сегодня с тобой, мой мальчик? Переел?
- Ничего, - буркнул Тодд.
Они свернули на улочку, где жил старик.
- А что если я угадаю? - Дюссандер произнес это не без скрытого
злорадства. - Когда ты зашел за мной, ты со страхом думал о том, как бы я
не допустил за обедом какой-нибудь оплошности... не "раскололся" - так,
кажется, вы выражаетесь? Но отступать было поздно, все предлоги, почему я
не могу к вам прийти, ты давно использовал. Теперь ты злишься, потому что
вечер прошел гладко. Я угадал?
- Не все ли равно, - огрызнулся Тодд.
- А почему, собственно, он не должен был пройти гладко? - не отступал
Дюссандер. - Тебя на свете не было, когда я играл и не в такие игры.
Вообще, ты тоже молодец, умеешь хранить тайну. Что да, то да. Но и ты
должен признать: сегодня я был хорош! Я просто очаровал твоих родителей.
Очаровал!
И вдруг Тодда словно прорвало:
- Никто вас не просил!
Дюссандер остановился.
- Не просил? Вот как? А я думал, ты в этом заинтересован, мой
мальчик. Вряд ли они теперь будут возражать против того, чтобы ты приходил
ко мне "почитать".
- Разбежались! - в запальчивости выкрикнул Тодд. - Может, мне от вас
ничего больше не нужно! Никто меня, между прочим, не заставляет торчать в
вашей конуре и смотреть, как вы поддаете не хуже, чем алкаши на вокзале.
Никто, понятно! - В его голосе, пронзительном, дрожащем, звучали
истерические нотки. - Хочу - прихожу, не захочу - не приду.
- Не кричи. Мы не одни.
- А мне плевать! - с вызовом бросил Тодд и зашагал дальше,
демонстративно избегая зонта.
- Ты прав, никто тебя не заставляет. - Дюссандер помедлил, а затем
рискнул пустить пробный шар: - Не хочешь - не приходи. Я ведь могу пить и
в одиночестве, мой мальчик. Могу, представь себе.
Тодд злобно посмотрел на него.
- Знаю, к чему вы клоните.
Дюссандер изобразил на лице улыбку.
- Все, разумеется, будет зависеть от тебя.
Они остановились перед цементной дорожкой, что вела к дому старика.
Дюссандер нашаривал в кармане ключ. Артрит напомнил о себе мгновенной
вспышкой в суставах и тут же затаился в ожидании. Дюссандер начинал
догадываться, чего он ждет: он ждет, когда я останусь один, вот тут-то он
и развернется.
- Между прочим... - начал Тодд, словно задыхаясь, - если б мои про
вас узнали... если бы я им только рассказал, они бы плюнули вам в лицо...
они бы вам так накостыляли...
Дюссандер в упор разглядывал мальчишку. Тодд - бледный, осунувшийся,
с воспаленными от бессонницы глазами - выдержал его взгляд.
- Ну что ж, я бы скорее всего вызвал у них отвращение, - промолвил
Дюссандер, хотя у него было такое чувство, что Боуденстарший сумел бы,
вероятно, на какое-то время подавить в себе отвращение, хотя бы затем,
чтобы задать ему несколько вопросов... вроде тех, которые ему задал
Боуден-младший. - Да, отвращение. Но любопытно, какие чувства вызовет у
них сообщение, что их сын, все эти восемь месяцев зная, кто я есть, не
сказал никому ни слова?
Тодд молчал.
- Короче, захочешь - приходи, - равнодушно сказал Дюссандер, - а нет
- сиди себе дома. Спокойной ночи, мой мальчик.
Он повернулся и пошел к дому. Тодд, потерявший дар речи стоял под
моросящим дождем и тупо смотрел ему вслед.
Март 1975
В тот день мальчик пришел раньше обычного, гораздо раньше чем
заканчивались занятия в школе. Дюссандер в кухне пи свое виски из щербатой
пивной кружки, на ободке которой было написано: "Кофейку не желаете?" Он
перенес кресло-качалку на кухню, и теперь он пил и качался, качался и пил,
отбивая такт шлепанцами по линолеуму. Он уже, что называется, "плавал".
Ночные кошмары давно его не мучили. Но сегодня приснилось что-то
чудовищное. Такого еще не было. Он успел вскарабкаться до середины холма,
когда они настигли его и поволокли вниз. Чего только с ним не проделывали!
Он проснулся - точно по нему прошлась молотилка. Но на этот раз
самообладание быстро к нему вернулось: он знал противоядие от ночных
кошмаров.
Тодд ворвался в кухню - бледный, возбужденный, с перекошенным лицом.
Дюссандер про себя отметил, как заметно мальчик похудел. Но, главное,
глаза у него словно побелели от ненависти, и это не понравилось
Дюссандеру.
- Сами заварили, теперь расхлебывайте! - с порога выкрикнул Тодд.
- Что я заварил? - осторожно спросил старик, внезапно догадываясь, в
чем дело. Однако он не подал виду, даже когда Тодд с размаху обрушил на
стол учебники. Какая-то книжка, скользнув по клеенке, шлепнулась на пол.
- Да, вы! - пронзительно крикнул Тодд. - А то кто же? Вы заварили эту
кашу! Вы! - Щеки у него пошли пятнами. - И расхлебывать это придется вам,
или я вам устрою! Вы у меня тогда попляшете!
- Я готов тебе помочь, - спокойно промолвил Дюссандер. Он вдруг
заметил, что скрестил руки на груди, в точности как когда-то, его лицо
выражало озабоченность и дружеское участие. Ничего больше. - А что,
собственно, случилось?
- Вот что! - Тодд швырнул в него распечатанный конверт - не такой уж
легковесный прямоугольник плотной бумаги кольнул его в грудь и упал на
колени. Первым побуждением Дюссандера было встать и залепить мальчишке
пощечину, он даже сам поразился силе вспыхнувшего в нем гнева. В лице он,
однако, не изменился... То был, наверно, школьный аттестат, не делавший,
надо думать, школе большой чести. Нет, это был не аттестат, а не вполне
обычный табель с оценками, озаглавленный "Прогресс в учебной четверти".
Дюссандер хмыкнул. Из развернутого листка выпала бумажка с печатным
текстом. Дюссандер временно отложил ее и пробежал глазами оценки.
- По-моему, ты увяз по самую макушку, - произнес он не без скрытого
злорадства. Лишь две оценки в табеле - по английскому языку и по истории
США - были удовлетворительные. Все остальные - двойки.
- Это не я, - сквозь зубы процедил Тодд. - Это вы! Вы и ваши
россказни! Они мне уже снятся. И учебник открываю, а в голове - они,
только оглянулся - пора спать. Так кто виноват? Я, что ли? Я, да? Вы,
может, оглохли?
- Я тебя хорошо слышу, - ответил Дюссандер и начал читать бумажку,
выпавшую из табеля.
"Уважаемые мистер и миссис Боуден!
Настоящим уведомляю вас, что вы приглашаетесь для обсуждения
успеваемости вашего сына во второй и третьей четверти. Поскольку еще
недавно Тодд учился хорошо, его нынешние отметки наводят на мысль, что
существует причина, отрицательно влияющая на его успеваемость. Откровенный
разговор мог бы устранить эту причину.
Следует сказать, что, хотя Тодд закончил полугодие удовлетворительно,
его отметки за год по ряду предметов могут оказаться ниже существующих
требований. В этом случае придется подумать о летней школе, чтобы не
потерять год и тем самым не осложнить еще больше создавшуюся ситуацию.
Следует также заметить, что Тодд находится в числе учеников,
рекомендованных для получения среднего образования, однако его нынешняя
успеваемость никак не отвечает требованиям колледжа. Она также не отвечает
показателям, определяемым ежегодным тестированием.
Готов предварительно согласовать удобный день и час для нашей
встречи. Ситуация такова, что чем раньше это произойдет, тем лучше. С
уважением
Эдвард Фрэнч".
До чего профессионально эти американцы умеют пудрить мозги, подумал
Дюссандер. Такое трогательное послание вместо одной фразы: ваш сын может
вылететь из школы) Он вложил бумажку вместе с табелем в конверт и снова
скрестил руки на груди. Никогда еще предчувствие катастрофы не говорило в
нем так остро, и, несмотря на это, он отказывался признать, что это конец.
Год назад, когда Тодд ворвался в его жизнь, он мог бы, наверное, признать
это, год назад он был готов к катастрофе. Сейчас он не был к ней готов, и
тем не менее проклятый мальчишка, судя по всему, устроит ему катастрофу.
- Кто этот Эдвард Фрэнч? Ваш директор?
- Кто, Калоша Эд? Какой он директор - классный наставник.
Своим прозвищем Эдвард Фрэнч был обязан привычке надевать в слякоть
калоши. Еще он взял себе за правило появляться в школе исключительно в
кедах, а их в его распоряжении было пять пар, от небесно-голубых до
ядовито-желтых. Подобный демократизм, по его разумению, должен был
расположить в его пользу добрую сотню учеников двенадцати-четырнадцати
лет, которых он в поте лица своего наставлял на путь истинный.
- Школьный наставник? Это чем же он занимается?
- А то вы не поняли. - Тодд готов был сорваться в любую секунду. -
Писульку-то его прочли! - Кружа по кухне, он метал в Дюссандера
уничтожающие взгляды. - Так вот, я не допущу этой лажи. Не допущу,
слышите! Ни в какую летнюю школу я не пойду. Летом родители улетают на
Гавайи, и они берут меня с собой. - Он вдруг показал пальцем на конверт,
лежавший на столе. - Знаете, что будет, если отец увидит его?
Дюссандер покачал головой.
- Он из меня все вытрясет. Все! Он поймет, что это все - вы! Больше
не на кого подумать. Он меня так обработает, что я все выложу за милую
