волна растерянности и гнева. Между тем Дюссандер нашел то, что искал, и в
этот момент Тодд с омерзением подумал: ну и запах... более зловонного
подвала, наверно, не бывает. Пахло мертвечиной.
- И тогда старик слез с кровати - что значит сон для старого
человека? - и примостился за тесной конторкой. Он сидел и думал о том, как
он хитро вовлек мальчика в свои преступления, за которые мальчик грозил
ему, старику, расправой. Он сидел и думал о том, какие усилия, почти
нечеловеческие, пришлось мальчику приложить, чтобы выправить положение в
школе. И что теперь, когда он его выправил, старик для него - ненужная
обуза. Смерть старика принесла бы ему желанное освобождение.
Дюссандер обернулся, держа за горлышко бутылку старого виски.
- Я все слышал, - сказал он миролюбиво. - Как отодвинул стул, как
поднялся. У тебя, ты знаешь, не получается ходить совершенно бесшумно.
ПОКА не получается.
Тодд молчал.
- Итак! - Дюссандер поднялся на ступеньку и плотно прикрыл за собой
дверь в погреб. - Старик все написал. От первого до последнего слова. К
тому времени почти рассвело, ныли пальцы, сведенные проклятым артритом, и
все же впервые за многие недели он чувствовал себя хорошо. Он чувствовал
себя - в безопасности. Старик снова лег в кровать и спал до полудня. Еще
немного, и он проспал бы свою любимую передачу "Больница для всех".
Дюссандер уселся в кресло-качалку, вооружился обшарпанным перочинным
ножом и начал долго и нудно соскабливать сургуч, которым была запечатана
бутылка.
- На следующий день старик надел свой лучший костюм и отправился в
банк, где лежали его скромные сбережения. Банковский служащий внес полную
ясность. Старик забронировал камеру в сейфе. Старику объяснили, что один
ключ будет у него, другой в банке. Чтобы открыть камеру, понадобятся оба
ключа. Воспользоваться ЕГО ключом можно будет лишь с его собственного
письменного разрешения, заверенного у нотариуса. За одним исключением. -
Дюссандер беззубо улыбнулся Тодду, чье лицо сейчас напоминало гипсовую
маску. - Исключение - это смерть вкладчика. - Продолжая улыбаться,
Дюссандер сложил перочинный нож и сунул в карман халата, после чего
отвинтил на бутылке колпачок и плеснул в кружку порцию виски.
- Что тогда? - спросил Тодд охрипшим голосом.
- Тогда камеру откроют в присутствии банковского служащего и
представителя налоговой инспекции. Сделают опись содержимого. В данном
случае - один-единственный документ на двенадцати страницах. Обложению
налогом не подлежит... хотя интерес безусловно представляет.
Пальцы мальчика сами сплелись намертво.
- Это невозможно, - произнес он с интонацией человека, на чьих глазах
другой человек разгуливает по потолку, - вы... вы не могли это сделать.
- Мой мальчик, - участливо сказал Дюссандер, - я это сделал.
- А как же... я... вы... - И вдруг отчаянное: - Вы же СТАРЫЙ! Старый,
неужели непонятно?! Вы можете умереть! В любую минуту!
Дюссандер поднялся. Он вытащил из шкафчика детский стаканчик. В таких
когда-то продавали желе. На стаканчике - хоровод мультяшек, знакомых Тодду
с детства. Тодд смотрел, как Дюссандер, словно священнодействуя, протирал
стаканчик полотенцем. Как поставил перед ним. Как налил символическую
дозу.
- Зачем это? - процедил Тодд. - Я не пью. Нашли себе собутыльника.
- Возьми. Есть повод, мой мальчик. Сегодня ты выпьешь.
Тодд, после долгой паузы, поднял стаканчик. Дюссандер весело чокнулся
с ним своей грошовой керамической кружкой.
- Мой тост - за долгую жизнь! Твою и мою! Prosit! - Он осушил кружку
одним залпом... и захохотал. Он раскачивался в кресле, топоча ногами в
шерстяных носочках по линолеуму, и хохотал, хохотал - диковинный
стервятник, утопающий в домашнем халате.
- Ненавижу, - прошептал Тодд.
И тут со стариком начался форменный припадок: он кашлял, хохотал,
давился - все разом. Лицо сделалось багровым. В испуге Тодд вскочил и
принялся стучать его по спине.
- Prosit, - повторил Дюссандер, прокашлявшись. - Да ты выпей. Хуже не
будет.
Тодд последовал совету. Жидкость, напоминающая микстуру от кашля в ее
худшем варианте, обожгла ему все внутри.
- И эту мерзость вы пьете?! - Его даже передернуло. Он поставил
стаканчик. - Может, хватит, а? Заодно бы и курить бросили.
- Какая трогательная забота о моем здоровье. - Из кармана, в котором
исчез складной нож, Дюссандер достал мятую пачку сигарет. - А я, мой
мальчик, о твоем беспокоюсь. Как ни открою газеты - "Велосипедист сбит на
оживленном перекрестке". Брось ты это дело. Ходи пешком. Или, как я, -
автобусом.
- Катитесь вы со своим автобусом знаете куда...
- Знаю, мой мальчик, - Дюссандер засмеялся и плеснул себе еще виски,
- только покатимся мы туда вместе.
Осенью 1977-го Тодд, к тому времени старшеклассник, вступил в
стрелковый клуб. В тот год он прогремел в футбольном чемпионате, помог
своей бейсбольной команде выиграть пять матчей из шести и при всем при
этом окончил, колледж с третьим результатом в его истории. Он послал
документы в университет Беркли и был принят с распростертыми объятьями.
Однажды, незадолго до окончания колледжа, на него вдруг нашло
странное желание, столь же пугающее, сколь и необъяснимое. Он без особого
труда подавил его в себе, и слава богу, но уже одно то, что подобная мысль
могла возникнуть, встревожило его. А ведь жизнь, казалось бы, опять бежала
по накатанным рельсам. Ее можно было сравнить с просторной светлой кухней
Моники, где все блестело и где каждый агрегат исправно начинал работать,
стоило только нажать на соответствующую кнопку.
В четверти мили от дома Боуденов проходило восьмирядное скоростное
шоссе. К шоссе спускался косогор, поросший густым кустарником, словно
созданным для засады. На Рождество отец подарил ему "винчестер" с
оптическим прицелом. В часы пик, когда шоссе напоминало растревоженный
муравейник, можно было спрятаться в кустарнике и... а что, очень даже
просто...
- О Господи!
Тодд остановился на пороге кухни, как громом пораженный. Локти
Дюссандера разъехались, голова лежала на столе, глаза закрыты, веки -
цвета пурпурных астр.
- Дюссандер! - заорал Тодд, чувствуя во рту противный привкус страха.
- Только посмей умереть, старый хрыч!
- Тише, - прошептал старик, не открывая глаз. - Соседи сбегутся...
Тодд бросился в прихожую, к телефону, да так и застыл с трубкой в
руке. Мысль, что он может упустить из виду какуюнибудь мелочь, занозой
застряла в мозгу. Но что? Как назло раскалывалась голова. Видит бог, он
никогда не страдал забывчивостью, а тут... Он набрал три двойки. После
первого же гудка в трубке прорезался голос:
- Санто-Донато, "скорая". Чем могу помочь?
- Меня зовут Тодд Боуден. Клермонт-стрит, 963. Скорее приезжайте.
- А что случилось, парень?
- Мой друг, мистер Дю... - Он прикусил губу до крови. ДЮССАНДЕР. Еще
секунда, и он бы назвал настоящее имя.
- Успокойся, парень, все будет хорошо. Давай еще разок попробуем.
- Мой друг, мистер Денкер, - сказал Тодд. - У него, кажется,
сердечный приступ.
- Какие симптомы?
Тодд только начал объяснять, как его остановили. Машина, сказали,
будет через десять-двадцать минут, в зависимости от дорожной ситуации.
Тодд повесил трубку и закрыл глаза ладонями.
- Ну что, вызвал? - еле слышно спросил Дюссандер.
- Да! - заорал Тодд. - Вызвал, вызвал! А вы заткнитесь, если не
хотите сразу подохнуть!
Все, сказал он себе. Все, Тодд с мыса Код, спокуха. Как будто это нас
не колышет. А сейчас самое трудное. Звонок домой. Он набрал номер.
- Алле? - раздался в трубке вкрадчивый голос Моники. В эту секунду он
был готов придушить ее.
- Мамочка, это я. Дай-ка мне отца, только быстро.
Он сто лет не называл ее мамочкой. Это должно было ее сразу
насторожить... и насторожило.
- А что такое? Что-нибудь случилось, Тодд?
- Дай мне его!
- Но...
В трубке загромыхало. Мать что-то говорила отцу. Тодд собрался.
- Пап, мистер Денкер... у него, наверно, сердечный приступ... то есть
наверняка.
- Он жив? Или уже...
- Жив. Он в сознании.
- Ну, слава богу. Вызови "скорую".
- Уже.
- Три двойки?
- Да. Они скоро будут, только... я немного испугался, пап. Если бы
ты...
- Какой разговор. Через пять минут приеду.
Там еще что-то говорила Моника, но отец повесил трубку.
Пять минут. Пять минут на все. Вспоминай, не забыл ли ты чего. Почему
я должен был что-то забыть? Это все нервишки. Дурак, на кой ты позвонил
отцу? Первое, что пришло в голову. Ладно, проехали. А что тебе НЕ пришло в
голову? Что ты...
- Кретин! - внезапно взвыл он и кинулся обратно в кухню. Голова
старика по-прежнему лежала на столе, полуоткрытые глаза застил туман.
- Дюссандер! - Тодд грубо встряхнул его, старик застонал. - Эй,
слышишь! Слышишь, сукин ты сын!
- Что? "Скорая"?
- Письмо! Где это чертово письмо?!
- Письмо... какое письмо?..
- Вы позвонили, сказали, что вам плохо, сказали - передай своим, что
я получил важное письмо... - У Тодда упало сердце. - Я ляпнул, что письмо
из Германии... О, ч-черт!
- Письмо. - Дюссандер с трудом приподнял голову. По лицу разлилась
мертвенная желтизна, одни глаза голубели. - От Вилли. Вилли Франкель.
Дорогой... дорогой мой Вилли...
Тодд глянул на часы: две минуты долой. За пять минут отец, конечно,
не доберется, но, как ни крути, приедет он быстро. Вот именно - быстро.
Все происходит слишком быстро.
- Так, годится. Я вам читал письмо от Вилли, вы разволновались,
схватило сердце. Хорошо. Где оно?
Дюссандер тупо глядел на него.
- Где письмо, я спрашиваю?
- Какое письмо? - из своего тумана недоумевал Дюссандер. Тодд едва
удержался от того, чтобы не придушить старого пьянчужку.
- Которое я вам читал! От Вилли Как-его-там! Где оно?
Оба уставились на стол, словно ожидая, что вот сейчас письмо
материализуется.
- Наверху, - наконец выговорил Дюссандер. - В комоде. Третий ящик.
Маленькая такая шкатулка. Разобьешь... я потерял ключ. Там старые письма.
Без подписи, без даты. Все на немецком. Что-нибудь выберешь. Иди...
- Совсем, что ли, рехнулись?! - в бешенстве заорал Тодд. - Я ж не
понимаю по-немецки! Как я мог читать вам его, дурья башка!
- Почему Вилли должен был писать по-английски? - заупрямился
Дюссандер. - ТЫ не понимаешь, а Я понял. Ты, конечно, коверкал слова, но я
догадался...
Прав, опять прав. Инфаркт, а голова варит лучше моей. Тодд рванулся к
лестнице. Он притормозил в прихожей ровно на одну секунду, прислушиваясь,
не подъезжает ли отцовский "порш". Не слыхать. Но время уже взяло его в
тиски: пять минут долой.
Осилив лестницу единым махом, он ворвался в спальню старика. Он
никогда здесь не был - зачем? - и теперь обводил обезумевшим взглядом
незнакомую территорию. Вот он, комод. Дешевка в стиле, который отец
называет "комиссионным модерном". Упав на колени перед комодом, Тодд
рванул на себя третий ящик сверху. Ящик, вылезая наполовину, скособочился
и намертво застрял.
- Вот гад, - процедил Тодд сквозь зубы. - Ну, я тебя сейчас...
Он дернул с такой силой, что едва не опрокинул на себя комод. Ящик с
треском выскочил из пазов. Носки, белье, носовые платки разлетелись
веером. Он разворошил остатки барахла и наткнулся на деревянную шкатулку.
Он попытался открыть ее. Как же. Ну да, она и должна быть заперта. Такой
нынче день - все заперто.
Он затолкал вещи в ящик комода. На этот раз ящик отказывался входить
