начальник. А кстати, это Ильза Кох придумала делать абажуры из
человеческой кожи?
- Я не знаю, о чем ты, - сказал Дюссандер. На "ящике" лежала пачка
"Кулз", без фильтра. Он протянул пачку.
- Хочешь? - Его лицо исказила жутковатая ухмылка.
- Нет. Это может кончиться раком легких. Мой папа раньше курил, а
потом бросил. Даже вступил в общество некурящих.
- Ну-ну. - Дюссандер как ни в чем не бывало извлек спичку из кармана
халата и чиркнул ею о пластиковую поверхность "ящика". Затянувшись, он
сказал:
- Лично я не вижу причин, почему бы мне сейчас же не позвонить в
полицию и не рассказать, какую чудовищную напраслину тут на меня возводят.
А ты видишь? Только отвечай быстро, мальчик. Телефон в прихожей.
Представляю, как тебя выпорет отец. Неделю будешь подкладывать под себя
подушечку.
- Мои родители всегда были против порки. Телесные наказания не решают
проблемы, а только усугубляют ее. - Внезапно глаза Тодда заблестели. - А
вы их пороли? Женщин? Раздевали их догола и...
Дюссандер издал какой-то сдавленный звук и направился в прихожую.
- Я бы не советовал, - произнес Тодд ледяным голосом.
Дюссандер повернулся. Он заговорил четко и размеренно. Если что и
смазывало эффект, так это отсутствие вставной челюсти.
- Еще раз, последний, повторяю: меня зовут Артур Денкер. Артуром,
кстати, отец меня назвал в честь Конан-Дойля, чьи рассказы приводили его в
восхищение. Я никогда не был Дюзандером, или Гиммлером, или Дедом Морозом.
В войну я был лейтенантом запаса. Я никогда не принадлежал к нацистской
партии. Мое участие в боевых действиях ограничилось тремя неделями боев в
Берлине. Не скрою, в конце тридцатых, еще в первом браке, я симпатизировал
Гитлеру. Он покончил с депрессией и в каком-то смысле восстановил нашу
национальную гордость, которую мы потеряли в результате унизительного и
бесчестного Версальского мира. Тогда, в тридцатых, он казался мне великим
человеком. Он и был по-своему великим. Но под конец он безусловно
свихнулся - посылать в бой несуществующие армии по указке звездочета!
Отравить Блонди, свою любимую собаку! Поступки безумца. Они все обезумели
- заставляли собственных детей глотать капсулы с ядом и при этом распевали
"Хорст Вессель". Второго мая сорок пятого года мой полк сдался
американцам. Помню, как солдат по фамилии Хакермейер угостил меня
шоколадом. Я даже заплакал. Меня поместили в лагерь для интернированных в
Эссене. К нам хорошо относились. Мы следили за Нюрнбергским процессом по
радио, и когда Геринг покончил с собой, я обменял американские сигареты на
бутылку шнапса и напился на радостях. После освобождения я устроился на
завод "Эссен Мотор" - ставил колеса на автомобили. В шестьдесят третьем
вышел на пенсию и вскоре переехал в Соединенные Штаты. Это была мечта моей
жизни. В шестьдесят седьмом я получил гражданство. С тех пор я американец.
Голосую на выборах. Никакого Буэнос-Айреса. Никакой торговли наркотиками.
И Западного Берлина не было. И Кубы... А теперь иди, иначе я звоню в
полицию.
Тодд не двигался с места. Старик вышел в прихожую, снял трубку. Тодд
словно застыл возле настольной лампы.
Дюссандер начал набирать номер. Тодд не отрываясь смотрел на него, и
сердце готово было выпрыгнуть из груди. После четвертой цифры Дюссандер
обернулся и встретился с ним взглядом. Вдруг плечи старика поникли. Он
положил трубку на рычаг.
- Как ты узнал?
- Много труда и чуть-чуть удачи, - скромно ответил Тодд, озаряя
собеседника дружелюбной улыбкой. - У меня есть друг, Хэролд Пеглер, но
вообще-то все его зовут Лис. У него нюх. Мы, когда играем в бейсбол,
ставим его на вторую базу. А у отца Лиса не гараж, а клад. Горы журналов,
и все про войну. Фотографии фрицев, в смысле немецких солдат, и япошек,
пытающих разных женщин. Статьи про концлагеря. Я от всего этого прямо
балдею.
- Что ты от них... балдеешь? - Дюссандер оторопело смотрел на него,
потирая ладонью щеку. Звук был такой, будто он проходился по ней наждачной
бумагой.
- Ну да. В смысле ловлю кайф. Получаю удовольствие.
"Это может произойти совершенно для вас неожиданно, -
разглагольствовала миссис Андерсон, учившая их в пятом классе. - Вы
столкнетесь с чем-то новым и вдруг поймете: вот он, мой ГЛАВНЫЙ ИНТЕРЕС.
Это все равно что повернуть ключ в замке. Или в первый раз влюбиться. Вот
почему, дети, так важен День выбора профессии - в этот день вы, может
быть, найдете главный интерес в своей жизни". Тогда Тодд отнесся к словам
миссис Андерсон как к полной галиматье, но много позже, в гараже у Лиса,
ему вспомнились эти слова, и он подумал, что она была, возможно, не так уж
далека от истины. Он переворачивал страницы старых слежавшихся журналов, и
от смешанного чувства отвращения и непреодолимого любопытства у него
разболелась голова, глаза же от напряжения начали слезиться, но он
продолжал читать, и вдруг из текста под фотографией усеянного трупами
места под названием Дахау на него выскочила цифра:
6 000 000
Он подумал: тут что-то напутали, кто-то по ошибке прибавил один-два
нуля, во всем Лос-Анджелесе живет вдвое меньше людей! Но вот другой
журнал, и вновь эта цифра: 6 000 000. Голова разболелась пуще прежнего. Во
рту пересохло. Как в тумане он услышал, что Лису пора идти ужинать. Тодд
спросил, можно ли ему пока почитать в гараже. Лис удивленно взглянул на
него и сказал: "Валяй!". И Тодд снова с головой ушел в старые журналы,
пока в конце концов мать до него не докричалась.
ЭТО ВСЕ РАВНО ЧТО ПОВЕРНУТЬ КЛЮЧ В ЗАМКЕ...
В журналах говорилось, как это ужасно - все, что творили немцы. Но
слова о том, как это было ужасно, терялись среди рекламы, предлагавшей
немецкие финки, и ремни, и каски бок о бок с заговорной травой и
чудо-средством для восстановления волос. Рекламировались флаги со
свастикой, и пистолет "люгер", и игра под названием "Танковая атака", в
которой участвовали немецкие "пантеры", а рядом печатались уроки
правильного ведения корреспонденции и дурацкие советы: "Хотите разбогатеть
- продавайте специальные тапочки для лифта". Да, везде говорилось, как это
было ужасно, однако создавалось впечатление, что все же не стоит по такому
поводу огород городить.
ИЛИ В ПЕРВЫЙ РАЗ ВЛЮБИТЬСЯ...
Снова вспомнились слова миссис Андерсон. Она оказалась права. Он
нашел в жизни свой ГЛАВНЫЙ ИНТЕРЕС.
... Дюссандер долго смотрел на Тодда. Затем пересек гостиную и тяжело
опустился в кресло-качалку. И снова вглядывался в Тодда, пытаясь что-то
разгадать в чуть отрешенном, чуть ностальгическом выражении его лица.
- Ну вот, - словно очнулся Тодд. - Началось с журналов, только я
тогда подумал, что там половина фактов - липа. И я пошел в библиотеку.
Сначала эта поганка не хотела ничего мне давать, у них такую литературу
выдают только взрослым. Но я сказал, что мне надо для школы. Если для
школы, они обязаны выдавать. А эта - сразу звонить отцу. - В глазах Тодда
вспыхнуло презрение. - Испугалась, поганка, что он не в курсе, видали!
- А он был в курсе?
- Ясное дело. Чем раньше, говорит отец, дети познают жизнь, тем
лучше... и хорошее, и плохое. Тогда они будут во всеоружии. Жизнь, говорит
он, это тигр, и его нужно ухватить за хвост, а не знаешь его повадки, так
он слопает тебя в два счета.
- М-м-м, - неопределенно промычал Дюссандер.
- И мама считает так же.
- М-м-м, - опять промычал Дюссандер, точно его ударили по голове и он
пока не может сообразить, где находится.
- Короче, у них там этой литературы навалом. И, знаете, она
пользуется большим спросом. Картинок, правда, поменьше, чем в журналах у
отца Лиса, зато чернухи хватает. Стулья с таким сиденьем, утыканным
шипами. Золотые коронки, вырванные плоскогубцами. Отравляющий газ, который
вдруг пускали из душа вместо воды. - Тодд тряхнул головой. - Вы, конечно,
все были шизанутые, тут и думать нечего.
- Как ты сказал?.. Чернуха? - с трудом выдавил из себя Дюссандер.
- Я даже написал реферат, - увлеченно продолжал Тодд, - и знаете, что
я за него получил? Пять с плюсом. Пришлось, конечно, попотеть... Все эти
авторы, они так пишут... ну, вроде как эта писанина у них весь сон отбила,
и чтобы, значит, и мы не спали, а то еще те ужасы опять повторятся. Я тоже
написал в таком духе, и вот результат! - Лицо Тодда озарила торжествующая
улыбка.
Дюссандер делал затяжку за затяжкой. Кончик сигареты подрагивал. Он
выпустил из носа дым и вдруг закашлялся постариковски.
- Вы знали Ильзу Кох? - спросил Тодд.
- Ильзу Кох? - едва слышно переспросил Дюссандер. И после паузы
сказал: - Да, я знал ее.
- Она была красивая? - оживился Тодд. - Я имею в виду... - Он
изобразил в воздухе подобие песочных часов.
- Разве ты не видел ее фотографий? - спросил Дюссандер. - Ты же у нас
в этом деле гурман.
- Кто я?
- Гурман. Тот, кто любит получать удовольствие... ловить кайф.
- А-а. Клевое словечко. - Угасшая было улыбка вновь расцвела. - Еще
бы не видел. Но все эти перепечатки, не мне вам говорить... - Интонация
была такая, словно их у Дюссандера была целая коллекция. - Черно-белые,
нечеткие... что вы хотите, любительские снимки. Кто тогда знал, что это,
можно сказать, история... Что, она правда была пышка?
- Толстая, мосластая, со скверной кожей. - Дюссандер раздавил
недокуренную сигарету в вазочке, наполненной бычками.
- Да-а? Надо же. - Лицо у Тодда вытянулось.
- Не все такие везучие, - раздумчиво произнес Дюссандер, глядя на
Тодда. - Увидел мою фотографию в старом журнале - и на тебе!
- Ошибаетесь, мистер Дюссандер. Не все так просто. Я долго не верил,
что вы это он, не верил, пока не увидел однажды, как вы садитесь в автобус
в своем блестящем черном дождевике...
- Вот оно что, - выдохнул Дюссандер.
- Ага. У Лиса в гараже, в одном из журналов, вы были сфотографированы
в таком же точно дождевике. И в библиотеке я раскопал книжку, вы там в
эсэсовском плаще вроде этого. Я сразу сказал себе: "Курт Дюссандер, один к
одному". Вот тут уже я сел вам на хвост...
- Что ты сделал?
- Сел на хвост. Начал следить за вами. Я, знаете, мечтаю стать
детективом, таким, как Сэм Спэйд в книжках... или как Мэнникс в
телесериале. Я принял все меры предосторожности... Показать фотографии?
- Ты меня фотографировал?!
- А то как же. У меня "Кодак", помещается в кулаке. Если
насобачиться, раздвинул пальцы - и вы в объективе. Остается нажать большим
пальцем. - На этот раз улыбка Тодда как бы говорила, что сам он оценивает
свои успехи достаточно скромно. - Поначалу, конечно, в кадр попадали одни
пальцы. Но я настырный. Если стараться вовсю - чего хочешь добьешься.
Звучит занудно, но верно.
Курт Дюссандер заметно побледнел и весь как-то усох.
- Ты что же, отдал проявлять пленку в фотоателье?
- Чего? - Тодд не сразу сообразил, а сообразив, презрительно
скривился. - Вот еще! Что я, придурок? У отца есть темная комната. Я с
десяти лет сам проявляю пленку.
Дюссандер ничего не сказал, однако спина его несколько расслабилась и
кровь снова прилила к щекам.
Тодд достал сложенный вдвое конверт из заднего кармана и вынул из
него несколько глянцевых фотографий с неровно обрезанными краями, что
доказывало их домашнее происхождение. Дюссандер разглядывал снимки с
мрачной сосредоточенностью. Вот он сидит, совершенно прямой, в автобусе у
окна, в руках у него последний роман Джеймса Миченера. Вот он ждет
автобуса на Девон-авеню, под мышкой зонтик, подбородок вздернут - ни дать
