неясный силуэт - сворачивает за угол и начинает подходить к Дэнни шаткой
походкой, от него пахнет кровью и гибелью. В одной руке он раскачивает из
стороны в сторону деревянный молоток (ТРЕМС), описывая не сулящие ничего
хорошего дуги, вбивая его в стены, разрывая шелковистые обои и выколачивая
призрачные облачка известковой пыли:
- ВЫХОДИ-КА, ПОЛУЧИ, ЧТО ЗАСЛУЖИЛ! КАК НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА!
Силуэт приближается, от него резко пахнет чем-то кисло-сладким, он
огромен; молоток со злобным свистом рассекает головкой воздух, а потом
врезается в стену, так, что вылетает облако пыли - при вдохе
обнаруживается, какая она сухая и колючая, - и раздается глухое громкое
"бумм!". Крошечные красные глазки горят в темноте. Чудовище идет за ним,
оно обнаружило его, зажало здесь спиной к голой стене. А люк на потолке на
замке.
Темнота. Ощущение, будто он плывет.
- Тони, пожалуйста, забери меня назад, пожалуйста...
И он вернулся, он, весь в поту, опять сидел на кромке тротуара
Арапаго-стрит, взмокшая рубашка прилипла к спине. В ушах еще стоял глухой
стук и пахло мочой, его собственной - в предельном ужасе он обмочил штаны.
Перед глазами стояла безвольная рука, перевесившаяся через край ванны;
кровь, сбегающая вниз по среднему пальцу и то непонятное слово, которое
было куда страшнее любого другого: ТРЕМС.
И вот - солнечный свет. Все реально. Кроме Тони, стоявшего на углу
шестью домами дальше, превратившегося в пятнышко, голос его был тихим,
тонким и приятным.
- "Осторожнее, док..."
Миг - и Тони исчез, а за угол завернул папин видавший виды "жук",
тарахтя, он проехал по улице, выбрасывая назад облака синего дыма. Дэнни
медленно вскочил на ноги с тротуара, размахивая руками, приплясывая с ноги
на ногу, вопя: "Пап! Эй, пап! Эй! Привет!"
Папа завернул фольксваген на тротуар, вырубил мотор и открыл дверцу.
Дэнни помчался к нему - и прирос к месту, широко распахнув глаза. Душа
мальчика ушла в пятки, он закаменел. Рядом с папой на переднем сиденье
лежал молоток с короткой ручкой, к покрытой запекшейся кровью головке
прилипли волосы.
В следующую минуту на этом месте оказалась сумка с продуктами.
- Дэнни... док, с тобой все в порядке?
- Угу. Все о'кей. - Он подошел к папе и зарылся лицом в отделанную
овечьей кожей вареную куртку, крепко-крепко-крепко обхватив его. Джек
обнял малыша в ответ, слегка недоумевая.
- Эй, док, не сиди столько на солнце. Ты весь потный, с тебя просто
капает.
- Кажется, я немного поспал. Пап, я люблю тебя. Я ждал.
- Я тоже люблю тебя, Дэн. Вот, привез вам кое-что. Как думаешь, ты
уже достаточно большой, чтобы отнести это наверх?
- А то!
- Док Торранс, самый сильный человек в мире, - сказал Джек, взъерошив
ему волосы. - Хобби которого - засыпать на углах улиц.
Потом они пошли к дверям, а мама уже спустилась на крыльцо встретить
их, и Дэнни стал на вторую ступеньку и смотрел, как они целуются. Они были
рады видеть друг друга. Они источали любовь - как источали ее парень с
девушкой, что прошли по улице, держась за руки. Дэнни обрадовался.
Сумка с продуктами, всего лишь сумка с едой, которую он держал в
охапке, захрустела. Все было в порядке. Папа дома. Мама его любит. Ничего
плохого. А потом, не все, что Тони показывает, непременно сбывается.
Но в сердце Дэнни поселился страх, глубокий, леденящий, он гнездился
вокруг сердца и того неподдающегося расшифровке слова, которое он увидел в
зеркале своего духа.
5. ТЕЛЕФОННАЯ БУДКА
Поставив фольксваген перед универмагом "Тейбл-Меса", Джек дал мотору
заглохнуть. Он снова задумался, не стоит ли съездить и поменять
бензонасос, и снова сказал себе, что им это не по средствам. Если
автомобильчик сумеет добегать до ноября, можно будет со всеми почестями
отправить его на покой. К ноябрю здесь, в горах, будет столько снега, что
"жук" утонет целиком... а может, утонут и три "жука", поставленные друг на
дружку.
- Я хочу, чтоб ты остался в машине, док. А я принесу тебе конфету.
- А почему мне нельзя с тобой?
- Мне надо позвонить по личному делу.
- Поэтому ты не позвонил из дома?
- Точно.
Несмотря на их тающие финансы, Венди настояла на том, чтобы телефон
был. Она доказывала, что с маленьким ребенком - особенно с таким малышом,
как Дэнни, который иногда страдает обмороками - нельзя позволить себе не
иметь телефона. Поэтому Джек раскошелился на тридцать долларов за
установку аппарата - уже скверно, - и на девяносто за страховку, что
нанесло по бюджету действительно ощутимый удар. Но до сих пор телефон
молчал, как рыба, не считая двух раз, когда ошибались номером.
- Пап, а можно мне "Бэби Рут"?
- Можно. Сиди спокойно и не балуйся с переключением передач. Ладно?
- Ладно. Я карты посмотрю.
- Давай.
Джек вылез из машины, а Дэнни открыл бардачок "жука" и вытащил пять
потрепанных карт расположения бензоколонок: Колорадо, Небраска, Юта,
Вайоминг и Нью-Мексико. Он обожал дорожные карты, обожал водить пальцем
вдоль трасс. По мнению Дэнни, в переезде на Запад самым хорошим были новые
карты.
Джек сходил к аптечному прилавку, купил Дэнни конфету, а себе газету
и экземпляр октябрьского "Писательского дайджеста". Дав девушке пятерку,
он попросил сдачу четвертаками. Зажав серебро в руке, он направился к
стоявшей возле изготовляющего ключи автомата телефонной будке и
протиснулся внутрь. Отсюда через три стекла был виден сидящий внутри
"жука" Дэнни. Голова мальчика прилежно склонилась над картами. Джек
чувствовал, как его захлестнула волна граничащей с отчаянием любви к
мальчугану, отчего лицо приняло каменно-угрюмое выражение.
Он полагал, что выразить Элу обязательную благодарность можно и из
дома - разумеется, он не собирался говорить то, что могло вызвать у Венди
возражения. Но гордость Джека сказала: нет. Теперь он почти всегда
прислушивался к тому, что подсказывала ему гордость, ведь кроме жены с
сыном, шестисот долларов на текущем счету и потрепанного фольксвагена 68
года у него осталась только гордость. Да и счет-то был объединенным. Год
назад он преподавал английский в одной из лучших частных школ Новой
Англии. И друзья там были - правда, не совсем такие, с которыми Джек
знался до того, как бросил пить, но посмеяться было с кем; были приятели -
коллеги по факультету, восхищавшиеся его искусным обращением с классом и
личным пристрастием к писательскому ремеслу. Шесть месяцев назад дела шли
очень хорошо. Вдруг оказалось, что каждые две недели от жалованья остается
достаточно денег, чтобы начать делать небольшие сбережения. В дни, когда
Джек пил, ни разу не удавалось отложить ни гроша, хотя выпивку почти
всегда ставил Эл Шокли. Джек с Венди начали осторожно поговаривать, не
поискать ли дом и не выплатить ли примерно в течение года первый взнос.
Ферма в деревне. Шесть или восемь лет на то, чтоб полностью ее обновить -
да черт возьми, они были молоды, у них было время.
Потом он вышел из себя.
Джордж Хэтфилд.
Запах надежды обернулся запахом старой кожи в кабинете Кроммерта, все
вместе напоминало одну из сцен его собственной пьесы: на стенах - старые
портреты прежних директоров Стовингтона, чеканки с изображением школы,
какой та была в 1879 году, когда ее только построили, и в 1895, когда
деньги Вандербильда позволили выстроить закрытый манеж - он до сих пор
стоял на западном краю футбольного поля, приземистый, необъятный, одетый
плющом. Апрельский плющ шелестел за приоткрытым окном у Кроммерта, из
радиатора шел навевающий дремоту шум парового отопления. Джек вспомнил,
что думал тогда: "Это не на сцене. Это по-настоящему. Моя жизнь. Как можно
было пустить ее коту под хвост?"
- Джек, положение серьезное. Страшно серьезное. Совет попросил меня
сообщить вам, что они решили.
Совет желал, чтобы Джек оставил должность, и Джек пошел им навстречу.
В иных обстоятельствах срок его пребывания в ней закончился бы в июне
этого года.
За беседой в кабинете Кроммерта последовала самая темная, самая
страшная ночь в жизни Джека. Желание, нужда напиться никогда еще не были
столь сильны. Руки тряслись. Он бродил, натыкаясь на предметы,
переворачивая их. А еще его не покидало желание сорвать все на Венди с
Дэнни. Его норов был подобен злобному зверю на перетершейся привязи.
Перепугавшись, как бы не ударить их, Джек сбежал из дома. Кончилось все у
входа в бар. От того, чтобы зайти внутрь, Джека удержало только одно: он
понимал, что сделай он это - и Венди, наконец, уйдет, а Дэнни заберет с
собой. Он же со дня их ухода превратиться в мертвеца.
Вместо того, чтобы зайти в бар, где темные силуэты смаковали приятные
воды забвения, он направился домой к Элу Шокли. Совет проголосовал: шесть
- против, один - за. Этим одним и был Эл.
Сейчас Джек набрал номер оператора, и та сообщила, что за один доллар
восемьдесят центов можно на три минуты связаться с Элом. "Время, детка,
штука относительная", - подумал он и бросил в автомат восемь четвертаков.
Пока его вызов пробирался на восток, слышались то высокие, то низкие
электронные гудки.
Отцом Эла Шокли был Артур Лонгли Шокли, стальной барон. Своему
единственному сыну, Элберту, он оставил состояние и огромное количество
разнообразнейших капиталовложений и директорских постов в различных
советах. В том числе - в Совете директоров Стовингтонской подготовительной
академии, любимого объекта благотворительности старика. И Артур, и Элберт
Шокли были ее бывшими питомцами, вдобавок Эл жил в Барре, достаточно
близко, чтобы лично проявлять интерес к школьным делам. В течение
нескольких лет Эл работал в Стовингтонской школе тренером по теннису.
Джек подружился с Элом самым естественным и неслучайным образом: на
всех факультетских и школьных вечеринках, которые оба посещали во
множестве, они неизменно оказывались самыми пьяными. Шокли разошелся с
женой, да и семейная жизнь Джека медленно катилась под горку, хотя он все
еще любил Венди и не один раз искренне обещал измениться ради нее и малыша
Дэнни.
Много раз после преподавательской вечеринки оба упорно гнули свое,
перебираясь из бара в бар, пока те не закрывались, а потом останавливались
у какой-нибудь семейной лавчонки купить ящик пива, чтоб выпить его,
остановив машину в конце какой-нибудь объездной дороги. Случалось, Джек,
спотыкаясь, вваливался в домик, который снимал, когда утренняя заря уже
разливалась по небу, и обнаруживал: Венди с малышом спят на кушетке, Дэнни
- всегда у спинки, сунув Венди под подбородок крошечный кулачок. Он
смотрел на них и отвращение к себе подкатывало к горлу горькой волной,
перешибавшей даже вкус пива, сигарет и мартини - "марсиан", как называл их
Эл. В такие минуты мысли Джека вполне разумно и трезво сворачивали на
пистолет, веревку или бритву.
Если попойка приходилась на вечер выходного, он часа три спал,
вставал, одевался, глотал четыре таблетки экседрина и, не протрезвев,
отправлялся к девяти часам давать уроки американской поэзии. Здравствуйте,
ребята, сегодня Красноглазое Чудо расскажет вам, как во время великого
пожара Лонгфелло лишился жены.
"Я не верил, что я алкоголик", - подумал Джек, слушая, как зазвонил
телефон Эла Шокли. Пропущенные уроки или уроки, на которых от небритого
Джека все еще разило ночными "марсианами". Только не я - я-то могу бросить
в любой момент. Ночи, которые они с Венди провели в разных постелях.
Слушай, я в порядке. Разможженное крыло машины. Конечно, я в состоянии
