футов, а дальше лежала земля, обнажившаяся от непрекращающегося ветра до
самой травы. Окна второго этажа загородил снег и вид из окна столовой, так
восхитивший Джека в день закрытия, теперь волновал не больше, чем вид
пустого киноэкрана. Телефон последние восемь дней не работал, и
единственной связью с внешним миром оставался приемник в конторке Уллмана.
Теперь ни один день не обходился без снегопада. Иногда падал только
легкий снежок, который быстро прекращался, припудрив сверкающую снежную
корку. Иногда дело принимало серьезный оборот: тихий свист ветра взлетал
до пронзительного женского вопля, заставляя старый дом даже в глубокой
снежной колыбели покачиваться и стонать, рождая тревогу у обитателей.
Ночью не бывало теплее десяти градусов и, хотя в первой половине дня ртуть
градусника у черного хода в кухню иногда добиралась до двадцати пяти,
из-за постоянного, как ножом режущего, ветра появляться на улице без
лыжной маски было крайне неприятно. Но в солнечные дни все они выбирались
из дома, обычно натянув по два комплекта одежки и митенки поверх перчаток.
Правда, крайне неохотно. Отель дважды охватывал кольцом след гибкого
флаера Дэнни. Тут перестановкам не было конца: Дэнни катался - родители
тащили; папа, смеясь, катался, а Венди с Дэнни тем временем пытались
тащить (они запросто катали Джека по ледяной корке, но на рыхлом снегу это
становилось невозможно); Дэнни катался с мамой; Венди каталась одна, а ее
мужички, пыхтя белыми облачками пара, тянули, как битюги, притворяясь,
будто она тяжелей, чем на самом деле. Во время таких вылазок, катаясь
вокруг дома, они много смеялись, но из-за громкого, безликого,
по-настоящему голодного воя ветра смех казался тоненьким и принужденным.
На снегу им попались следы карибу, а однажды они видели и их самих:
пять карибу группкой неподвижно застыли за сетчатой оградой. Чтобы
разглядеть их получше, все по очереди воспользовались цейссовким биноклем
Джека. При взгляде на животных Венди испытала странное, нереальное
чувство: олени стояли по брюхо в снегу, завалившем шоссе, и ей пришло в
голову, что до весенних оттепелей дорога принадлежит не столько их троице,
сколько карибу. Сейчас дела рук человеческих сошли на нет. Венди считала,
что олени это понимают. Опустив бинокль, она сказала что-то вроде "не
пообедать ли нам", а на кухне всплакнула, пытаясь избавиться от ужасного
ощущения что отбывает срок, которое иногда сжимало ей сердце огромной
ладонью. Она подумала про ос, которых Джек под огнеупорной миской вынес на
черный ход, чтоб те померзли.
В сарае с крюков свисало множество снегоступов, так что Джек каждому
подобрал пару. Правда, та, что досталась Дэнни, оказалась изрядно велика.
У Джека получалось хорошо. Хотя он не ходил на снегоступах с тех пор, как
мальчишкой жил в нью-хэмпширском Берлине, он быстро вспомнил, как это
делается. Венди снегоступы понравились не слишком - хотя бы пятнадцать
минут прошлепав на подвязанных к ногам шнурками пластинах, которые были ей
велики, она мучилась сильнейшими болями в икрах и голенях, но Дэнни
увлекся и изо всех сил старался научиться. Он все еще частенько падал, но
отец был доволен его успехами. По словам Джека, к февралю Дэнни должен был
закладывать виражи вокруг обоих родителей.
День был облачным, к полудню с неба посыпался снег. По радио
пообещали еще восемь-двенадцать дюймов, распевая осанну Осадкам, великому
божеству местных лыжников. Сидя в спальне за вязанием шарфа, Венди про
себя подумала, что точно знает, как лыжникам поступить со всем этим
снегом. Куда его себе засунуть.
Джек был в подвале. Он спустился проверить топку и котел (с тех пор,
как снег запер их в отеле, такие проверки превратились у него в ритуал) и,
убедившись, что все в порядке, прошел под аркой, подкрутил лампочку и
устроился на найденном им старом, затянутом паутиной, складном стуле. Он
пролистывал старые записи и документы, постоянно обтирая губы носовым
платком. Осенний загар в заточении поблек, а непокорно вздымающиеся надо
лбом светлые рыжеватые волосы придавали сгорбившемуся над пожелтевшими,
похрустывающими листками Джеку слегка безумный вид. Среди накладных,
счетов, квитанций он обнаружил засунутые к ним странные предметы. Они
тревожили. Окровавленный обрывок простыни. Плюшевый мишка без лап,
которого, похоже, изрезали в куски. Скомканный листок лиловой почтовой
бумаги, принадлежавшей какой-то леди; сквозь мускусный запах прошедших лет
до сих пор пробивался призрачный аромат духов. Записка была написана
выцветшими синими чернилами и обрывалась, неоконченная: "Томми, миленький,
задуматься так серьезно, как я надеялась, мне тут не удается - в смысле,
задуматься про нас с тобой, про кого же еще? Ха-ха. Что-то все время
мешает. Мне снятся странные сны, про какие-то непонятные, пугающие звуки,
можешь себе представить, и..." И все. Записка была датирована 27 июня 1934
года. Джек обнаружил куклу би-ба-бо, кажется, не то ведьму, не то
колдуна... существо с длинными зубами в остроконечном колпачке. Куклу
невероятным образом втиснули между пачкой квитанций за газ и пачкой
квитанций за воду виши. А еще - меню, на обратной стороне которого черным
карандашом было нацарапано что-то вроде стишка: "Мидок, здесь ли ты,
радость моя? Снова во сне бродила я. Растенья шевелятся под ковром". Ни
даты, ни названия стихотворения (если это было стихотворение) на меню не
оказалось. Однако в строчках присутствовало некое, хоть и неуловимое,
очарование. У Джека создалось впечатление, что эти предметы походят на
кусочки головоломки, которые образуют единое целое, если только правильно
подобрать соединяющие их промежуточные звенья. Поэтому он все искал и
искал, вздрагивая каждый раз, как позади него с ревом оживала топка, и
обтирая губы.
Дэнни опять стоял под дверью номера 217.
В кармане лежал ключ-универсал. Мальчик пристально смотрел на дверь с
некой алчностью, притупившей все прочие чувства, плечи и грудь под
фланелевой рубашкой как бы подергивались и дрожали. Дэнни тихо,
немузыкально гудел себе под нос.
Ему не хотелось возвращаться сюда, особенно после пожарного шланга.
То, что он пришел, пугало его. Пугало и то, что он снова взял ключ,
нарушив запрет отца.
Придти сюда хотелось. Любопытство
(кот от любопытства сдох, мучаясь, загнулся, но, узнавши, в чем
подвох, к жизни он вернулся)
рыболовным крючком впилось в мозг, ни на миг не отпуская, наподобие
дразнящего русалочьего пения, которое не унять. А разве мистер Холлоранн
не сказал: "Не думаю, что здесь что-нибудь может причинить тебе вред?"
(Ты обещал.)
(Слово дают для того, чтоб нарушать.)
Тут Дэнни подскочил. Мысль, казалось, пришла извне, она жужжала, как
насекомое, потихоньку сбивая с толку.
(Обещания дают, чтобы нарушать, милый мой тремс, чтобы нарушать,
разрушать, разбивать вдребезги, на мелкие кусочки, дробить. В ПЕРВУЮ
ОЧЕРЕДЬ!)
Нервное похмыкивание превратилось в негромкое, монотонное пение: "Лу,
беги ко мне скорей, ну, скорей, мой ми-илый".
Разве мистер Холлоранн ошибался? В конце концов, разве не по этой
причине Дэнни хранил молчание и позволил снегу запереть их здесь?
Просто зажмурься - и все исчезнет!
То, что Дэнни увидел в Президентском люксе, исчезло. А змея оказалась
просто пожарным шлангом, который свалился на ковер. Да, безобидной была
даже кровь в Президентском люксе - такая старая, пролитая задолго до того,
как Дэнни родился или хотя бы наметился, что о ней раз и навсегда
позабыли. Она напоминала фильм, который мог смотреть только Дэнни. В отеле
нет ничего - в самом деле, ничего - способного причинить ему вред и, если,
чтобы доказать себе это, надо зайти в этот номер, разве он не сделает
этого?
Лу, беги ко мне скорей...
(кот от любопытства сдох, мучаясь, загнулся, милый мой тремс, тремс,
милый мой, но, узнавши в чем подвох, к жизни он вернулся. От хвоста и до
усов был котяра жив - здоров. Он узнал, что это)
(все равно, как страшные картинки, они не могут причинить вред, но, о
Господи)
(бабушка, бабушка, какие у тебя большие зубки, уж не волк ли это в
костюме СИНЕЙ БОРОДЫ, а может, СИНЯЯ БОРОДА в костюме волка, а я так)
(рад, что ты спросил, ведь кот от любопытства сдох, мучаясь,
загнулся, и только НАДЕЖДА на то, что удастся узнать, в чем подвох,
вернула его)
в коридор, синий ковер с извивающимися джунглями глушил шаги. Возле
огнетушителя Дэнни остановился, сунул латунный наконечник назад в раму, а
потом с колотящимся сердцем принялся тыкать в него пальцем, шепча: "Ну,
давай, укуси. Ну, укуси, укуси, хрен дешевый. Не можешь, да? А? Ты просто
пожарный шланг, дешевка. Только и можешь, что лежать тут. Ну, давай,
давай!" Он почувствовал, как теряет рассудок от подобной бравады. Но
ничего не произошло. В общем-то, это был всего лишь шланг - полотно да
латунь; можно раздирать его на кусочки, а он и не пикнет, не начнет
извиваться и дергаться, пуская на синий ковер зеленую слизь - это же
просто огнетушитель, не ужасный Джек-Потрошитель и уж, конечно, не
змей-душитель... и Дэнни заспешил дальше, потому что был
("Опаздываю, ах, как я опаздываю", - сказал белый кролик)
белым кроликом. Да. Теперь во дворе рядом с детской площадкой сидел
белый кролик - некогда он был зеленым, но сейчас побелел, словно
ветреными, снежными ночами что-то раз за разом до смерти пугало его и он
состарился...
Дэнни вытащил из кармана ключ и вставил его в замок.
"Лу, Лу..."
(белый кролик спешил на крокет, на крокет к Черной Королеве, фламинго
- молотки, ежи - мячики)
Он дотронулся до ключа, рассеянно ощупывая его пальцами. Голова
кружилась, во рту пересохло. Он повернул ключ, и замок с глухим щелчком
открылся, как по маслу.
(ГОЛОВУ ЕМУ С ПЛЕЧ! ГОЛОВУ ЕМУ С ПЛЕЧ! ГОЛОВУ ЕМУ С ПЛЕЧ!)
(хотя эта игра - не крокет, у молотков слишком короткие ручки, эта
игра)
(БА-БАХ! Прямо в воротца!)
(ГОЛОВУ ЕМУ С ПЛЕЕЕЕЕЕЧ...)
Дэнни толкнул дверь, и та открылась. Открылась бесшумно, не скрипнув.
Он стоял у самого порога комнаты, которая была сразу и спальней, и
гостиной. Хотя снег досюда пока не добрался (самые высокие сугробы еще на
целый фут не доставали до окон третьего этажа) в комнате было темно,
потому что две недели назад папа закрыл все окна в западном крыле
ставнями.
Он встал в дверном проеме, пошарил по стене справа и нащупал
выключатель. Под потолком зажглись две лампочки в фигурных стеклянных
колпаках. Сделав еще один шаг вглубь комнаты, Дэнни огляделся. Мягкий
ворсистый ковер приятного розового цвета. Успокаивающего. Двуспальная
кровать под белым покрывалом. Конторка
(Извольте отвечать: чем ворон похож на конторку?)
возле большого, закрытого ставнями окна. Во время сезона
какому-нибудь Заядлому Бумагомараке.
(здорово до ужаса, жаль, вас нет)
открывался прекрасный вид на горы, можно было написать про него
домой, родне.
Мальчик сделал еще шаг от двери. Там ничего не было - вообще ничего.
Просто пустая комната, холодная потому, что сегодня папа топил в восточном
крыле. Письменный стол. Шкаф, раскрытая дверца которого являла ряд
казенных вешалок того типа, что не украдешь. На столике - Библия
Гидеоновского издания. Слева от Дэнни находилась дверь в ванную, закрытая
большим, в полный рост, зеркалом. В зеркале отражался он сам с побелевшим
лицом. Дверь была приоткрыта и...
Дэнни увидел, как его двойник медленно кивает.
