Раньше всегда приятные. А теперь... не помню, как называются сны, когда
пугаешься и плачешь?
- Кошмары? - спросил Холлоранн.
- Да. Правильно. Кошмары.
- Про этот отель? Про "Оверлук"?
Дэнни снова опустил глаза к своей руке с "сосательным" пальцем. - Да,
- прошептал он. Потом, глядя вверх, в лицо Холлоранну, пронзительным
голоском заговорил.
- Но я не могу рассказать все это папе, и вы тоже не можете! Ему
пришлось взяться за эту работу, потому что дядя Эл не смог найти ему
никакую другую, а папе надо закончить пьесу, а то он опять может начать
Плохо Поступать, а я знаю, что это такое, это значит - напиваться, вот
что, он всегда напивался, а это плохо! - Дэнни умолк, готовый
расплакаться.
- Ш-ш-ш, - сказал Холлоранн и прижал личико Дэнни к шершавой ткани
пиджака. От него слабо пахло нафталином. - Ничего, сынок. А ежели пальчику
нравится у тебя во рту, пускай забирается, куда ему охота. - Но лицо его
было встревоженным.
Он сказал.
- То, что ты умеешь, сынок... я называю это "сиять", Библия - "иметь
видения", а ученые - "предвидеть". Я много читал об этом, сынок.
Специально. И означает все это одно - видеть будущее.
Дэнни кивнул, не отрываясь от пиджака Холлоранна.
- Помню, раз я так засиял, что сильней ни до, ни после не бывало...
этого мне не забыть. В пятьдесят пятом. Я тогда служил в армии, за морями,
на военной базе в Западной Германии. До ужина оставался час, а я стоял у
раковины и дрючил одного салагу за то, что картошку чистит слишком толсто.
"Эй", - говорю, - "ну-кась, погляди, как это делается". Он протягивает мне
картошку и ножик, и тут кухня пропадает. Целиком. Хлоп - и нету. Говоришь,
тебе перед... видениями этот Тони является?
Дэнни кивнул.
Холлоранн обнял его одной рукой.
- А у меня пахнет апельсинами. Весь тот день пахло апельсинами, а мне
это было ни к чему, потому что они входили в меню ужина - мы получили
тридцать ящиков из Валенсии. В тот вечер все в проклятой кухне провоняло
апельсинами.
Я на секунду вроде как отключился. А потом услышал взрыв и увидел
пламя. Крики. Сирены. И еще зашипело - так шипит только пар. Потом я вроде
бы чуть подвинулся ко всему этому и увидел сошедший с рельсов вагон, он
лежал на боку и написано было: "ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА ДЖОРДЖИЯ И ЮЖНАЯ
КАРОЛИНА", и меня осенило, я понял - на этом поезде ехал мой брат Карл, а
поезд соскочил с рельсов и брат погиб. Вот прямо так. Потом все исчезло, а
передо мной - этот перепуганный тупой салабон, все протягивает мне
картошку с ножиком и говорит: "Сержант, ты в норме?" А я говорю: "Нет,
только что в Джорджии погиб мой брат". Дозвонился я, наконец, до мамочки
по междугородному телефону, и она рассказала мне, как это было.
Но, видишь ли, мальчуган, я это уже знал.
Холлоранн медленно покачал головой, отгоняя воспоминание, и сверху
вниз заглянул в широко раскрытые глаза мальчика.
- Но запомнить тебе малыш, надо вот что: такие штуки не всегда
сбываются. Помню, всего четыре года назад я работал поваром в лагере для
мальчиков на Длинном озере, в Мэне. Вот сижу я в Логанском аэропорту, жду
посадку на свой рейс, и тут запахло апельсинами. Впервые, лет, наверное,
за пять. Вот я и говорю себе: "Господи, что ж будет в этом ненормальном
ночном шоу дальше?" и отправляюсь в туалет, и сажусь на унитаз, чтоб
побыть одному. Сознания не теряю, но появляется у меня ощущение, что мой
самолет разобьется, и делается оно все сильней и сильней. А потом
пропадает вместе с запахом апельсинов, и делается ясно, что все кончилось.
Я вернулся к кассам авиалиний "Дельта" и поменял свой рейс на другой,
через три часа. И знаешь, что было?
- Что? - прошептал Дэнни.
- Ничего! - сказал Холлоранн и рассмеялся. Он с облегчением увидел,
что и мальчик слабо улыбнулся. - Ничегошеньки! Самолет сел, как по маслу и
точно по расписанию. Вот видишь... бывает, предчувствия ничем не
кончаются.
- О, - сказал Дэнни.
- Или возьми скачки. Я много хожу на скачки и обычно играю очень
неплохо. Когда они отправляются на старт, я стою у ограды и иногда сияние
мне подсказывает, так, чуть-чуть: та лошадь или эта. Обычно такое чутье
дает прилично заработать. Я всегда твержу себе: в один прекрасный день ты
угадаешь три лошади в трех больших заездах и получишь на этом такие
деньжищи, что можно будет рано уйти на пенсию. До сих пор это еще не
сбылось. Зато много раз я возвращался домой с ипподрома не на такси, а на
своих двоих со слипшимся бумажником. Никто не сияет все время, кроме,
может, Господа на небесах.
- Да, сэр, - согласился Дэнни, думая, как почти год назад Тони
показал ему нового малыша, лежавшего в колыбельке в их стовингтонской
квартире. Из-за этого Дэнни очень взволновался и стал ждать, зная, что на
это требуется время, но никакой новый ребеночек не появился.
- Теперь послушай-ка, - сказал Холлоранн и взял обе ручки Дэнни в
свои. - Здесь я видел несколько плохих снов, и плохие предчувствия тоже
были. Я тут проработал теперь уже два сезона, и раз десять у меня были...
ну... кошмары, а еще, сдается мне, с полдюжины раз мерещилось всякое. Нет,
что - не скажу. Это не для такого малыша, как ты. Просто разные гадости.
Раз это было с этими кустами, чтоб им пусто было, с теми, что на манер
зверей подрезаны. Другой раз горничная, Делорес Викери ее звать, было у
нее малюсенькое сияние, да сдается мне, она об этом знать не знала. Мистер
Уллман выкинул ее с работы... знаешь, что это значит, док?
- Да, сэр, - простодушно ответил Дэнни, - папу выкинули из школы, вот
почему, по-моему, мы оказались в Колорадо.
- Ну вот, Уллман выкинул ее из-за того, что она говорила, будто
увидела в одном из номеров что-то такое... в том номере, где случилась
нехорошая вещь. Это номер 217, и я хочу, чтобы ты пообещал мне не заходить
в него, Дэнни. Всю зиму. Обходи его стороной.
- Ладно, - сказал Дэнни. - Эта тетя... горничная... она попросила вас
посмотреть?
- Да, попросила. И кое-что скверное там было. Но... не думаю, что оно
может навредить кому-нибудь, Дэнни. Вот я к чему клоню. Те, кто сияет,
иногда умеют видеть то, что должно случиться и, думаю, иногда - то, что
уже случилось. Но все это - как картинки в книжке. Ты хоть раз видел в
книжке страшную картинку, Дэнни?
- Да, - сказал он, вспоминая сказку о Синей Бороде и картинку, на
которой новая жена Синей Бороды открывает дверь и видит все головы.
- Но ты знаешь, что она не может тебе ничего сделать, так?
- Да-а... - с легким сомнением откликнулся Дэнни.
- Ну вот, так и с этим отелем. Не знаю, с чего, но мне кажется, что
бы плохое тут в свое время ни случилось, его маленькие кусочки еще
валяются по отелю, как обрезки ногтей или сопли, которые кто-то противный
размазал под стулом. Не понимаю, почему так должно быть именно тут.
Сдается мне, скверные вещи случаются во всех отелях на свете, я много где
работал и никаких неприятностей не было. Только здесь. Но, Дэнни, я не
думаю, что такое может кому-нибудь повредить. - Каждое слово он
подчеркивал, мягко встряхивая мальчика за плечо. - Поэтому, если увидишь
что-то в холле или в комнате, или на улице, где эти кусты... просто
посмотри в другую сторону, а когда снова обернешься, все пропадет. Сечешь?
- Да, - сказал Дэнни. Он успокоился и чувствовал себя куда лучше. Он
стал на коленки, чмокнул Холлоранна в щеку и крепко обхватил. Тот обнял
его в ответ.
Выпустив мальчика он спросил:
- Твои предки... они не сияют, нет?
- Нет, не думаю.
- Я их проверил, так же, как тебя, - сказал Холлоранн. - Твоя мама
дернулась только чуть-чуть. Знаешь, по-моему, все мамаши немного сияют -
по крайней мере, пока их детки не подрастут настолько, чтоб самим о себе
позаботиться. Твой папа...
Холлоранн ненадолго замолчал. Он проверил отца мальчугана и просто не
понимал. Не похоже было, что Дик встретил того, кто сияет, но твердо
сказать, что этот человек на такое не способен, было нельзя. Прощупывать
отца Дэнни было... странно, как будто Джек Торранс что-то - нечто -
скрывал. Или так далеко упрятал в себя, что до этого невозможно было
добраться.
- Думаю, он вообще не сияет, - закончил Холлоранн. - Так что за них
не беспокойся. Просто сам будь поосторожней. Не думаю, что хоть что-нибудь
тут может причинить тебе вред. Так что спокойствие, о'кей?
- О'кей.
- Дэнни! Эй, док!
Дэнни огляделся по сторонам.
- Это мама. Я ей нужен, надо идти.
- Знаю, - сказал Холлоранн. Желаю хорошо провести зиму, Дэнни. Так
хорошо, как сумеешь.
- Ладно. Спасибо, мистер Холлоранн. Мне намного лучше.
В его сознании возникла улыбающаяся мысль:
(для друзей - Дик)
(да, Дик, ладно)
Их глаза встретились, и Дик Холлоранн подмигнул.
Дэнни пролез на сидение машины и открыл дверцу. Когда он вылезал,
Холлоранн позвал: - Дэнни?
- Что?
- Если будут неприятности... позови. Заори как следует, погромче, как
несколько минут назад. Я сумею тебя услышать даже далеко на юге, во
Флориде. А услышу, так примчусь со всех ног.
- Ладно, - сказал Дэнни и улыбнулся.
- Осторожней, паренек.
- Угу.
Дэнни захлопнул дверцу и побежал через стоянку к крыльцу, где,
обхватив себя руками на знобящем ветру, стояла Венди. Холлоранн смотрел,
широкая улыбка медленно таяла.
Не думаю, что хоть что-нибудь тут может причинить тебе вред.
Не думаю...
Но что, если он ошибся? Как только он увидел ту хреновину в ванне
номера 217, то понял, что отработал в "Оверлуке" свой последний сезон.
Хреновина эта была много хуже любой картинки в любой книжке, а бегущий к
маме мальчик казался отсюда таким маленьким...
Его взгляд проплыл к декоративным зверям.
Он резко завел машину, переключил передачу и поехал прочь, стараясь
не оглядываться. Конечно же, он оглянулся и, конечно же, крыльцо оказалось
пустым. Они ушли внутрь. Как будто "Оверлук" проглотил их.
12. ВЕЛИКИЙ ОБХОД
- О чем вы говорили, милый? - спросила Венди, когда они вернулись
внутрь.
- Ничего особенного.
- Долгонько же вы говорили ни о чем.
Он пожал плечами, и в этом жесте Венди узнала отца Дэнни. Вряд ли сам
Джек проделал бы это лучше. Больше из Дэнни было ничего не вытянуть. Венди
почувствовала сильную досаду, смешанную с еще более сильной любовью:
любовь была беспомощной, а досада происходила от ощущения, что ее
намеренно исключили из чего-то. С ними она иногда чувствовала себя
посторонней, исполнительницей крошечной роли, которая случайно забрела
обратно на сцену, где разворачивались главные события. Что ж, нынешней
зимой этой доводящей Венди до белого каления парочке не удастся отлучить
ее от себя - в квартире для этого слишком мало места. Она вдруг поняла,
что ревнует к тому, насколько близки ее муж и сын, и ей стало стыдно. Это
слишком напоминало то, что, должно быть, чувствовала ее мать... слишком,
чтобы не встревожиться.
Сейчас вестибюль был пуст, если не считать Уллмана и главного клерка
за стойкой (они подбивали итоги возле кассы), парочки переодевшихся в
теплые брюки и свитера горничных, которые стояли у парадной двери,
обложившись багажом, и Уотсона, здешнего техника-смотрителя. Он заметил,
что Венди смотрит на него, и подмигнул... определенно развратно. Она
торопливо отвела глаза. Джек был у окна сразу за рестораном, он с
мечтательным видом разглядывал пейзаж, явно наслаждаясь.
Видимо, снимать кассу закончили, потому что Уллман с внушительным
