произносишь эту молитву, даже если слова у тебя застревают в горле и во
рту остается неприятный привкус. Ты гладишь по головке ребенка. У них
всегда только один ребенок, Доуз, только один, не то что у этих жалких
бедняков с окраин, которые плодятся, как кролики. И ты говоришь: ой,
какой миленький мальчик, из него вырастет настоящий джентльмен! - или:
ой, какая хорошенькая девочка, из нее вырастет писаная красавица! А если
тебе уж совсем повезет, то эта женщина пригласит своих партнеров по
бриджу или знакомых по клубу, чтобы в качестве приятной интермедии
полюбоваться на этого чокнутого священника, который, пожалуй, к тому же
еще и завзятый радикал и поставляет оружие "Пантерам Алжирской Свободной
Лиги", и ты начинаешь изображать из себя отца Брауна, сдобренного
толикой старины Блерни, и улыбаешься им до тех пор, пока лицо не
начинает болеть. Все это называется "околачивать денежное дерево" и
проходит в самой элегантной и изысканной атмосфере, но когда ты едешь
домой, возникает ощущение, что ты только что отсосал какому-нибудь
бизнесмену-бисексуалу на вечернем сеансе в кинотеатре № 41. Ну
собственно говоря, и что с того? Таковы правила игры. В каком-то смысле,
это составная часть моей епитимьи <Епитимья - церковное наказание
(поклоны, пост, длительные молитвы и т.п.), налагаемое на грешников и
особенно на церковнослужителей, совершивших поступки, недостойные их
сана - прим. Перев.>, прошу простить меня за высокопарное слово. Но моя
епитимья не обязывает меня заниматься некрофилией. А именно так, мистер
Доуз, я могу расценить ваше предложение. Именно поэтому я и отказываюсь
от этих денег. - А за что наложена на вас эта епитимья?
- А вот это, - ответил Дрейк, криво улыбнувшись, - пусть останется
между мной и Богом.
- Хорошо, тогда объясните мне, почему вы выбрали именно такой способ
добывания денег, если он вам так неприятен? Почему бы вам просто не...
- Я выбрал такой способ, потому что других способов для меня не
существует. Я загнан в угол.
В груди у него словно что-то оборвалось. В приступе ослепительного
отчаяния он понял, что Дрейк только что объяснил, почему он приехал
сюда, и не только это. Почему он сделал все, что сделал.
- С вами все в порядке, мистер Доуз? Вы выглядите как-то неважно...
- Я чувствую себя прекрасно. Хочу пожелать вам всего самого лучшего.
Пусть даже от ваших усилий и не будет никакого толку.
- Лично у меня нет никаких иллюзий, - сказал Дрейк и улыбнулся. -
Советую вам... Отказаться от радикальных мер. Всегда есть альтернативные
возможности.
- Вы так считаете? - Он улыбнулся Дрейку в ответ. - У меня есть к вам
предложение. Закрывайте свою лавочку прямо сейчас, бросьте все, и мы
вместе отправимся собирать пожертвования. Я не шучу.
- Не делайте из меня посмешища.
- А я и не делаю, - сказал он. - Может быть, кто-то делает посмешища
из нас обоих. Он отвернулся и снова скатал банкноты в короткую тугую
трубочку. Молодой негр все еще спал. Старый алкоголик поставил на стол
недопитую кружку и созерцал ее пустым взглядом. Он по-прежнему что-то
мурлыкал себе под нос. Проходя мимо, он бросил деньги в кружку
алкоголика, частично расплескав кофе по столу. Потом он быстро вышел из
кафе.
Он отпер машину и некоторое время постоял на обочине, ожидая, что
Дрейк последует за ним, прочитает ему вдохновенную проповедь, а может
быть, даже спасет его. Однако Дрейк не появился. Может быть, он ждал,
что он вернется и спасет его самого.
Он не стал возвращаться, сел в машину и уехал прочь.
14 января, 1974
В центре города он заехал в "Сиэрс" и купил автомобильный аккумулятор
и пару соединительных проводов. На боку аккумулятора шли выпуклые
пластмассовые буквы:
КРЕПКИЙ ОРЕШЕК
Вернувшись домой, он положил аккумулятор и провода в шкаф рядом с
деревянным ящиком. Интересно, что случится, если сюда заявится полиция с
ордером на обыск. Оружие в гараже, взрывчатка в гостиной, куча денег на
кухне. Б.Дж.Доуз, отчаянный революционер. Секретный агент Икс-9 на
службе у иностранной разведки, настолько отвратительной, что не стоит о
ней и упоминать. Он подписывался на "Ридерз Дайджест", где всегда было
полно таких шпионских рассказов, разбавленных материалами о различных
крестовых походах - против курения, против порнографии, против
преступности. Особенно интересно было читать, когда выяснялось, что
предполагаемый шпион - это в действительности один из наших,
стопроцентный американец, неспособный продать свою родину даже во сне. А
что уж говорить об агентах КГБ, которые обменивались шифровками в
библиотеках, разрабатывали план свержения американского правительства в
драйв-инах, пожирали биг-маки белыми ровными зубами, один из eioi?uo aue
i?inaa?eai, ?oiau aianoeou aiioeo n neieeuiie eeneioie.
Aa, i?aa? ia iaune - e iie niiaoo aai ?aniyou. Ii ii o?a aieuoa ia
aiyeny. Oio iiiaio, eiaaa aua eiaei niune aiyouny, inoaeny aaa-oi aaeaei
a i?ioeii.
15 января, 1974
- Хорошо, говори, что тебе надо, - сказал Мальоре с утомленным видом.
На улице шел снег с дождем. День был пасмурным и хмурым. Это был один
из тех дней, когда городской автобус, выныривающий из серой, туманной
пелены и разбрызгивающий во все стороны жидкую грязь своими огромными
шинами, казался порождением маниакально-депрессивного бреда, да и сам
факт существования казался до некоторой степени безумным.
- Что ты хочешь? Мой дом? Мою жену? Мою машину? Я отдам тебе все, что
угодно, лишь бы ты убрался отсюда и дал мне спокойно встретить старость.
- Я понимаю, - сказал он смущенно. - Я вам и так уже поднадоел.
- Он понимает, что он и так уже мне поднадоел, - сообщил Мальоре
стенам. Он всплеснул руками, а потом снова уронил их на свои мясистые
бедра. - Тогда объясни мне, ради всего святого, почему ты до сих пор не
перестал мне надоедать?
- Это дело - последнее.
Мальоре закатил глаза. - Абсолютно уверен, что это будет что-то
прекрасное, - сказал он, по-прежнему обращаясь к стенам. - Ну
выкладывай, что у тебя там такое?
Он протянул пачку денег и сказал. - Здесь восемнадцать тысяч
долларов. Три тысячи долларов достанутся вам. Гонорар за поиски.
- Кого ты хочешь найти?
- Девушку в Лас-Вегасе.
- Пятнашка для нее?
- Да. Я хочу, чтобы вы взяли эти деньги и вложили их в любой вид
бизнеса, которым вы занимаетесь. Будете платить ей дивиденды.
- Законный бизнес?
- Безразлично. Вложите туда, где дивиденды будут больше. Я вам
доверяю.
- Он мне доверяет, - проинформировал стены Мальоре. - Лас-Вегас -
большой город, мистер Доуз. И люди там обычно надолго не задерживаются.
- Разве у вас там нет связей?
- Вообще-то есть. Но если речь идет о какой-нибудь чокнутой хиппи,
которая давным-давно могла уже рвануть в Сан-Франциско или в Денвер...
- Ее зовут Оливия Бреннер. Я думаю, что она до сих пор в Лас-Вегасе.
Последнее время она работала официанткой в закусочной...
- Которых в Лас-Вегасе по крайней мере миллиона два, - сказал
Мальоре. - Господь Иисус Христос! Мария! Иосиф плотник!
- Она снимает квартиру на пару с еще одной девушкой. Во всяком случае
снимала, когда я разговаривал с ней в последний раз. Не знаю, в каком
районе. Рост ее около пяти футов семи дюймов. Темные волосы. Зеленые
глаза. Хорошая фигура. Ей двадцать один год - во всяком случае, так она
мне сказала.
- И ты думаешь, что я смогу ее найти?
- Тогда вложите деньги и сами получайте дивиденды. Считайте это
платой за беспокойство.
- А как ты узнаешь, если я присвою эти деньги себе? Он встал, оставив
деньги на письменном столе Мальоре. - Никак, наверное. Но у вас честное
лицо.
- Послушай, - сказал Мальоре. - Не хотел бы кусать тебя за задницу -
тебе и так, похоже, несладко приходится. Но мне не нравится вся эта
история. Ты словно хочешь сделать из меня своего душеприказчика.
- Откажитесь, если не хотите.
- Нет, ты меня не понял. Если она все еще в Лас-Вегасе и не живет под
чужим именем, то я скорее всего смогу ее найти. Три штуки за такую
работу - это больше, чем достаточно. Тут проблем никаких нет. Но ты меня
пугаешь, Доуз. Ты - упертый малый.
- Да.
Мальоре нахмурился и оглядел фотографии своей жены, детей и себя
самого, лежащие под пластиковой крышкой письменного стола.
- Ладно, - сказал Мальоре. - По рукам. Но это в последний раз, Доуз.
Если я еще раз увижу тебя или хотя бы услышу твой голос по телефону,
можешь забыть о нашей сделке. Я не шучу. У меня слишком много своих
проблем, чтобы я ввязывался в твои.
- Согласен. Условие принято. Он протянул руку, не будучи уверенным,
что Мальоре согласится пожать ее. Мальоре согласился.
- Я не вижу в твоих действиях никакого смысла, - сказал Мальоре. -
Как мне может быть симпатичен человек, действия которого мне непонятны?
- Это бессмысленный мир, - ответил он. - А если ты в этом
сомневаешься, то просто подумай о собаке мистера Пьяцци.
- Я думаю о ней очень часто, - сказал Мальоре.
16 января, 1974
Он взял с собой конверт с чековой книжкой, вышел из дома и опустил
его в ближайший почтовый ящик. Вечером он пошел в кино на фильм
"Изгоняющий дьявола", потому что в нем играл Макс фон Зюдов, а Макс фон
Зюдов ему всегда очень нравился. В одной из сцен маленькую девочку
вырвало в лицо католическому священнику. В задних рядах захохотали.
17 января, 1974
Ему позвонила Мэри. Голос ее звучал облегченно и весело, и это
значительно упростило разговор.
- Ты продал дом, - сказала она.
- Точно.
- Но ты еще там.
- Только до субботы. Я снял большую ферму за городом. Хочу пожить там
немного, собраться с мыслями.
- Ох, Барт. Это так замечательно. Я так рада. - Он понял, почему все
шло так гладко. Она просто притворялась. На самом деле, она была ни
рада, ни расстроена. Ей было уже все равно. Она выбросила его из своей
жизни. - Я хотела спросить по поводу чековой книжки...
- Да.
- Ты разделил деньги ровно пополам, верно?
- Да. Если хочешь проверить, можешь позвонить мистеру Феннеру.
- Нет, что ты! Я не это имею в виду. - Он почти видел, как она
протестующе вскинула руку. - Я хочу сказать... Раз ты вот так разделил
деньги... То значит ли это... Она выдержала искусную паузу.
Правильно, сука, в самую точку, - подумал он.
- Да, - сказал он. - Развод.
- А ты хорошо подумал? - спросила она преувеличенно заботливым,
фальшивым тоном. - Ты действительно...
- Я думал об этом очень много.
- И я тоже. Похоже, развод - это действительно единственный выход из
положения. Но я не держу на тебя зла, Барт. Вовсе нет.
Господи, неумеренное чтение женских романов дает о себе знать. А
теперь она скажет мне, что вернется в университет. Он был удивлен
подкатившим к горлу ощущением горечи. Он-то думал, что уже миновал эту
стадию.
- Чем ты будешь заниматься?
- Я вернусь в университет, - ответила она, и на этот раз в ее голосе
не было ни капли фальши. Он был звонким, взволнованным. - Я раскопала
свою старую справку об обучении - она провалялась все это время у мамы
на чердаке вместе с моей старой одеждой. Представляешь, мне надо сдать
всего лишь двадцать четыре зачета! Барт, это всего лишь год учебы, не
больше!
Он представил себе, как Мэри ползает по чердаку в доме своих
родителей, и образ этот наложился па воспоминание о том, как он
ошарашенно сидел перед ворохом чарлиной одежды. Усилием воли он отогнал
от себя эту картину.
- Барт? Ты меня слышишь?
- Да. Я рад, что ты уже не чувствуешь себя связанной.
- Барт, - сказала она с упреком.
