гдето вдали. Опять вернулась жара, невыносимая после свежих порывов
ветра.
- Э-гей! Рэймонд! Рэймонд Гэррети!
Гэррети рывком повернул голову. На один ужасный момент ему
показалось, что его зовет мать, и он сразу вспомнил Перси. Но это была
всего лишь пожилая леди, глядящая на него из-под журнала "Вог", которым
она закрывалась от дождя.
- Старая кошелка, - пробормотал рядом Арт Бейкер.
- А, по-моему, очень милая женщина. Ты что, ее знаешь?
- Я знаю этот тип. Она похожа на мою тетю Хэтти. Та обожала ходить на
похороны и с такой же улыбкой смотрела на плачущих родственников.
Облизываясь, как кот на сливки.
- Может, это мать Майора, - сказал Гэррети, но Бейкера эта шутка не
развеселила. Он был бледен.
- У тети Хэтти было девять детей. И четверых она похоронила с такой
же вот улыбкой. Некоторые любят смотреть на смерть. Я этого не понимаю,
а ты? - Я тоже, - Бейкер портил ему настроение. - А она умерла?
- Нет. Она сейчас дома. Должно быть, сидит на крыльце в своем кресле.
Слушает новости про нас и улыбается, когда сообщают новые цифры, -
Бейкер потер ладонью щеку. - Ты видел когда-нибудь, как кошка жрет
собственных котят?
Гэррети не ответил. Новая вспышка молнии осветила небо. Qледом
пророкотал гром. Тучи неслись по небу, как безумные пираты по ночному
эбеновому морю.
- Знаешь, - сказал внезапно Бейкер, - а я хотел стать гробовщиком.
Хорошая работа. Гробовщику найдется дело даже в кризис. Мой дядя был
гробовщиком и много чего мне порассказал. Он говорил: "Люди думают, что
им все равно, но это не так. Сначала они толкуют про простой сосновый
ящик, а в конце концов покупают самый роскошный. Некоторые даже
указывают в завещании номер модели".
- А зачем? - спросил Гэррети.
- У нас большая влажность, поэтому многие хотят, чтобы их хоронили
над землей, в мавзолее. Но наверху крысы. Жирные луизианские крысы,
которые разгрызают сосновый гроб, как орех.
Ветер рвал их одежду невидимыми пальцами. Гэррети хотелось, чтобы
пошел дождь и отвлек их от этого дурацкого разговора.
- Да ну к черту, - сказал он. - Платить полторы тысячи за то, чтобы
тебя после смерти не ели крысы!
- Не знаю, - глаза у Бейкера были полузакрыты. - Понимаешь, они едят
мягкие части. Так и вижу, как они прогрызают дырку в моем гробу - шире,
шире, - наконец влезают и сразу проглатывают мои глаза, как вишни. И
тогда я становлюсь частью этих крыс. Разве не так?
- Не знаю, - выдавил из себя Гэррети.
- Нет уж, спасибо. Я хочу гроб, обшитый свинцом.
- Скоро он может тебе понадобиться.
- Это точно, - без улыбки согласился Бейкер.
Молния сверкнула снова, оставив в воздухе запах озона. Через
мгновение с неба что-то посыпалось.
Это был град. В пять секунд землю засыпали градины размером с мелкую
гальку. Некоторые вскрикнули от неожиданности, а Гэррети закрыл глаза
рукой. Иенсен в панике пустился бежать, упал и остался лежать. Солдаты
на вездеходе для верности выпалили раз десять в полускрытое завесой
града тело. Прощай, Иенсен. Извини.
За градом пошел дождь, перемежающийся раскатами грома. С холма, на
который они взбирались, текли потоки воды.
- Черт! - крикнул Паркер, едва не наткнувшись на Гэррети. Он был
похож на мокрую крысу. - Гэррети, это, без сомнения...
- Знаю-знаю - самый поганый из всех штатов. Накрой лучше чемнибудь
голову.
- Нечем, - Паркер сокрушенно пожал плечами и отошел, заливаемый
дождем.
- Как тебе? - прокричал Гэррети Макфрису. Макфрис махнул рукой:
- Все к худшему. Теперь хочется, чтобы вышло солнце.
- Скоро выйдет, - успокоил Гэррети, но он ошибся. В четыре часа дождь
все еще шел.
Глава 10
"Знаете, почему меня зовут Граф? Потому, что я занимаюсь графикой!
Ха-ха-ха!"
Граф из "Сезам-стрит"
Когда они встретили второй вечер на дороге, заката не было. К
половине пятого дождь превратился в противную морось, которая поливала
почти до восьми. Потом все стихло, и в просветах туч показались яркие,
холодно мерцающие звезды.
Гэррети плотнее закутался в промокшую одежду. Дневная жара казалась
теперь благодатью. Он надеялся, что немного теплее станет от людей,
которые все в большем количестве толпились вдоль дороги. Они жались друг
к другу, чтобы согреться, и терпеливо ждали - должно быть, чьей-нибудь
смерти. Им не очень повезло. После Иенсена выбыло только двое
участников, оба просто упали в обморок. Теперь их осталась ровно
половина.
Гэррети шел один. От холода ему не хотелось спать. Он сжал губы,
чтобы они не дрожали. Олсон еще был здесь; кое-кто даже заключал пари,
что он был пятидесятым, но эта честь досталась не ему, а некоему Роджеру
Фенуму с несчастливым номером 13. Гэррети уже казалось, что Олсон будет
идти вечно - если только не умрет от голода. Если он выиграет, в этом
можно усмотреть высшую справедливость. Он представил заголовки в
газетах: "Длинный путь выиграл мертвец".
Ноги у Гэррети онемели. Настоящая боль поселилась теперь не в
ступнях, а в икрах, которые тупо ныли при каждом шаге. Иногда ноги
пронизывала острая, как укол ножа, боль. Это заставило его вспомнить
сказку, которую ему в детстве читала мать - о русалочке, которой дали
ноги вместо хвоста, но каждый шаг по земле давался ей с такой болью,
будто она шла по ножам. - Предупреждение! Предупреждение 47-му!
- Слышу, - сквозь зубы проговорил Гэррети и прибавил шагу.
Лес поредел. Север штата остался позади. Они прошли через два тихих
провинциальных городка, мимо тротуаров, заполненных людьми, молчаливыми
тенями в свете фонарей. Никто особо не веселился и не кричал, видимо,
изза дождя.
Гэррети опять сбавил скорость и лишь с большим трудом заставил себя
идти быстрее. Впереди Баркович сказал что-то и разразился своим
неприятным смехом.
- Заткнись, убийца, - как всегда, ответил ему Макфрис. Баркович
послал его к черту и замолчал.
Гэррети заметно отстал и опять оказался рядом со Стеббинсом. Чемто
Стеббинс поражал его, но ему не хотелось думать об этом. Сейчас было не
время думать о таких вещах.
Впереди в темноте засветилась громадная арка из разноцветных
лампочек.
Грянул марш, следом хор приветствий. Что-то закружилось в воздухе, и
Гэррети сперва подумал, что это снег. Но это было конфетти. Они перешли
на новую дорогу, и указатель известил, что до Олдтауна осталось только
шестнадцать миль. Гэррети почувствовал волнение, почти гордость.
За Олдтауном он знал дорогу, как свои пять пальцев. - Ты, кажется, из
этих мест?
Гэррети подпрыгнул. Стеббинс как будто читал его мысли.
- Не совсем. Я в жизни не был к северу от Гринбуша, - они миновали
оркестр, трубы и кларнеты которого тускло отсвечивали в темноте.
- Но мы будем проходить через твой город?
- Рядом с ним.
Стеббинс хмыкнул. Гэррети взглянул на его ноги и с удивлением увидел,
что Стеббинс сменил теннисные туфли на пару мягких мокасин. Туфли он
сунул за пазуху, под рубашку.
- Я берегу туфли, - пояснил Стеббинс, - на всякий случай. Но, думаю,
они мне не понадобятся.
- А-а.
Они прошли радиовышку, скелетом стоящую в голом поле. На ее верхушке
мерно, как сердце, пульсировал красный огонек.
- Думаешь увидеть любимых людей?
- Думаю, - ответил Гэррети.
- А потом?
- Что потом? Пойду дальше. Если вы все к тому времени не выйдете из
игры.
- Не думаю, - Стеббинс улыбнулся. - А ты уверен, что не выйдешь из
игры раньше?
- Я ни в чем не уверен. Не был уверен, когда это началось, и еще
меньше сейчас.
- Думаешь, у тебя есть шанс?
- Нет, не думаю, - сердито ответил Гэррети. - И зачем я говорю с
тобой? Это все равно, что говорить с ветром.
Где-то далеко в ночи завыли полицейские сирены.
- Кто-то впереди прорвался через ограждение, - сказал Стеббинс.
Какие они тут неугомонные! Только подумай, сколько еще людей ждет
тебя впереди. - Тебя тоже.
- Меня тоже, - согласился Стеббинс, и они долгое время молчали.
- Удивительно, как сознание управляет телом, - сказал он наконец.
Средняя домохозяйка за день проходит шестнадцать миль, от
холодильника до утюга и обратно, и к концу дня ног под собой не чует.
Коммивояжер может пройти двадцать, школьник, играющий в футбол, - от
двадцати пяти до двадцати восьми... Это за весь день, с утра до вечера.
И все они устают. Устают, но не выматываются.
- Да.
- Но представь, что домохозяйке говорят: сегодня до ужина тебе надо
пройти шестнадцать миль.
Гэррети кивнул:
- Вот тогда она вымотается.
Стеббинс промолчал. Гэррети показалось, что он недоволен его ответом.
- Разве не так?
- А ты не думаешь, что она пройдет их до обеда, а потом будет
валяться перед телевизором? Я именно так думаю. Гэррети, ты устал?
- Да. Я устал.
- А вымотался?
- Не думаю.
- Правильно. Вот он вымотался, - Стеббинс указал пальцем на Олсона.
- Он почти уже готов. Гэррети посмотрел на Олсона, словно ожидая, что
тот от слов Стеббинса упадет.
- Но что его держит?
- Спроси своего дружка Бейкера. Мул не любит пахать, но любит
морковку. Вот ему и подвешивают морковку перед носом. Мул без морковки
выматывается быстрее. Понимаешь?
- Не очень.
Стеббинс улыбнулся.
- Ладно, посмотри на Олсона. Он уже не любит морковку, хотя он этого
еще не знает. Смотри на него и учись.
Гэррети посмотрел на Стеббинса внимательней, не зная, издевается он
или говорит серьезно. Стеббинс рассмеялся - звонко и весело, заставив
многих идущих удивленно обернуться.
- Иди. Поговори с ним. А если он не захочет, просто посмотри.
Учиться никогда не поздно.
- Хочешь сказать, что это важный урок?
Стеббинс перестал смеяться:
- Это самый важный урок, какой может быть. Урок жизни и смерти.
Реши это уравнение, и ты выживешь.
Сказав это, Стеббинс, казалось, потерял к нему интерес и снова стал
смотреть вниз. Гэррети отошел от него и направился к Олсону.
Он попытался разглядеть лицо Олсона и не мог. Кожа его пожелтела и
высохла от обезвоживания. Глаза глубоко засели в глазницы. Волосы на
голове торчали во все стороны слипшимися прядями.
Это был уже не человек, а робот. Тот Олсон, что сидел когда-то на
траве и рассказывал про парня, которого застрелили прямо на старте,
исчез.
Его больше не было.
- Олсон? - прошептал он.
Олсон шел. Это был ходячий дом с привидениями. От него так и разило
смертью.
- Олсон, ты можешь говорить?
Олсон шел. Его лицо смотрело в темноту, и в безумных глазах чтото
светилось, что-то там еще оставалось, но что?
Они взбирались на очередной холм. В легких Гэррети оставалось все
меньше воздуха, и он тяжело дышал, как собака в жару. Рядом с дорогой
текла река - серебряная змея в черноте ночи. Это Стилуотер, вспомнил он.
В Олдтауне течет Стилуотер. Впереди рассыпались огоньки. Олдтаун. Они
дошли до Олдтауна.
- Олсон! - позвал он. - Это Олдтаун! Мы дошли!
Олсон не отвечал. Теперь он понял, кого Олсон ему напоминает -
"Летучий Голландец", несущийся вперед без экипажа.
Они быстро спустились с холма, свернули влево и перешли через мост.
На другой стороне моста был знак: "Подъем. Грузовикам снизить скорость".
Некоторые застонали.
Подъем возвышался перед ними, как гора, хотя он был совсем невысоким.
Но он был.
Гэррети сделал первый шаг. "На вершине буду задыхаться, как астматик,
- подумал он, и следующей мыслью было, - если доберусь до вершины". В
ногах - от бедер до ступней, - встала протестующая боль. Ноги говорили,
что не могут больше всего этого выдержать.
"Но вы выдержите, - сказал им Гэррети. - Выдержите или сдохнете".
"Нам плевать, - ответили ноги. - Можешь подыхать".
