грязное пальто веером расположилось вокруг меня, как юбка девушки,
сделавшей очень глубокий реверанс. Машинка быстро клацнула два раза
подряд, затем сделала паузу и клацнула снова. Каждый клан, так же
отдавался эхом, как и звуки моих шагов минуту назад".
"Обои так были так заправлены в машинку, что сторона с засохшим клеем
была лицевой. Буквы были неровными и нечеткими, но я вполне мог разобрать
их. Рэкн - вот что было там написано".
"Затем..." Он прочистил горло и слегка усмехнулся. "Даже сейчас,
через столько лет трудно об этом рассказывать... просто произнести это
вслух. Ну хорошо. Излагаю только факты. Я увидел ручку, которая высунулась
из пишущей машинки. Невероятно крошечную ручку. Она появилась между
клавишами С и М в нижнем ряду, сжалась в кулак и ударила по клавише
пробела. Машинка дернулась, очень быстро, словно икнула. Ручка втянулась
обратно".
У жены агента вырвался резкий смех. "Перестань, Марша", - мягко
сказал агент, и она замолчала.
"Машинка стала клацать немного быстрее", - продолжил редактор, - "и
через некоторое время мне почудилось, что я слышу тяжелое дыхание
существа, которое молотило по клавишам. Оно задыхалось, как задыхается
человек, выполняющий очень трудную работу и все ближе и ближе подходящий к
пределу своих возможностей. После некоторого времени машинка вообше почти
перестала печатать. Большинство литер было измазано в том самом клейком
сиропе, но я смог разобрать уже напечатанное. Там было написано: рэкн
уми... Р завязло в сиропе. Я помедлил мгновение и высвободил клавишу. Не
знаю, смог ли бы Беллис освободить ее сам. Думаю, нет. Но мне не хотелось
смотреть на то... как он будет... пытаться... С меня хватило и кулачка.
Если бы я увидел эльфа, так сказать, в полный рост, я бы действительно
сошел с ума. Убежать я не мог. Ноги перестали мне повиноваться".
"Клац-клац-клац. А затем эти покряхтывания и напряженные вздохи. И
после каждого слова мертвенно-бледная, испачканная в грязи и чернилах
ручка появлялась между С и М и ударяла по пробелу. Не знаю точно, сколько
это продолжалось. Может быть, семь минут, Может быть, десять. Может быть,
целую вечность".
"Наконец клацанья прекратились, и я понял, что больше не могу
различить его дыхания. Может быть, он потерял сознание... может быть, он
сдался и ушел... а, может быть, он умер. От сердечного приступа или
чего-нибудь в этом роде. В одном я уверен: послание не было закончено. Вот
его текст: рэкн умирает из-за мальчика джимми торп ничего не знает скажи
торпу рэкн умирает мальчик джимми убив... На этом послание обрывалось".
"Наконец я нашел в себе силы подняться и выйти из комнаты. Я шел на
цыпочках, словно думая, что он заснул, и если звук моих шагов разбудит
его, он снова начнет печатать... и я подумал, что если это произойдет, то
после первого же клацанья я закричу. И я буду продолжать кричать до тех
пор, пока не взорвется мое сердце или моя голова".
"Мой "Шевроле" стоял на стоянке на улице, с полным баком, весь
забитый вещами и готовый к отъезду. Я сел за руль и вспомнил о бутылке в
кармане пальто. Руки так тряслись, что я выронил ее, но она упала на
сиденье и не разбилась".
"Я вспомнил о своих помрачениях сознания, и это было именно то, что
мне нужно, и именно то, что я получил. Я помню, как сделают первый глоток
из горлышка. Помню второй. Помню, как включил аккумулятор и поймал по
радио Фрэнка Синатру, который пел "Эта Старая Черная Магия", что мне
показалось вполне подходящим к случаю. Помню, как я стал подпевать и
сделал еще несколько глотков. Я стоял на последнем ряду стоянки и мог
видеть, как чередуются цвета у светофора на углу. Я продолжал думать об
ослабевающем клацаньи в пустой комнате и угасающем красном сиянии в моей
берлоге. Я продолжал думать о пыхтящих звуках, вызывающих у меня в
воображении фигуру занимающегося культуризмом эльфа, который подвесил
рыболовные грузила на хвостик буквы Ц и упражняется в их поднятии внутри
моей пишущей машинки. Я все еще видел перед собой шероховатую изнаночную
поверхность обрывка обоев. Мой ум желал установить, что происходило в
квартире до моего прихода... желал представить себе, как он, Беллис,
подпрыгивает и ухватывается за отставший кусок обоев у двери в спальню,
потому что это была единственная вещь в комнате, отдаленно напоминающая
бумагу, повисает на нем и в конце концов отрывает и несет его на голове
обратно к машинке, как пальмовый лист. Я пытался вообразить, как он
умудрился заправить его в машинку. Я никак не мог отключиться, так что я
продолжал пить, а Фрэнк Синатра кончил петь и появилась Сара Воган с
песней "Сейчас Я Сяду и Напишу Себе Письмо", и это опять вполне подходило
к случаю, так как совсем недавно я делал нечто подобное, или, по крайней
мере, думал до сегодняшнего вечера, что делал, пока не случилось то, что,
так сказать, заставило меня пересмотреть свою позицию по этому вопросу, и
я подпевал старой доброй Саре и, очевидно, именно в этот момент я наконец
отключился, потому что сразу после второго припева, без всякого перерыва,
я почувствовал, как кто-то бьет меня по спине, а потом заводит руки за
спину и вновь отпускает их и снова бьет по спине. Это был водитель
грузовика. После каждого удара я чувствовал, как фонтан воды поднимается к
горлу и собирается уж вернуться обратно, но не возвращается, так как он
поднимает мои локти, и каждый раз, как он это делает, на меня наступает
приступ рвоты, и рвет меня даже не "Черным Бархатом", а обычной речной
водой. Когда я наконец смог поднять голову и осмотреться, было шесть часов
вечера, и прошло три дня с тех пор, как я сидел в салоне своего "Шевроле",
и я лежал на берегу Джексон-ривер в западной Пенсильвании, примерно в
шестидесяти милях от Питсбурга. Мой "Шевроле" торчал в реке кверху задом".
"Не найдется ли еще выпить, милая? Чертовски пересохло в горле".
Жена писателя молча передала ему стакан, и когда она наклонялась к
нему, она импульсивно поцеловала его в морщинистую, обтянутую крокодильей
кожей щеку. Он улыбнулся, и глаза его сверкнули в сумерках. Это отнюдь не
означало, что он смеется над ней. Глаза не сверкают так от смеха.
"Спасибо, Мэг".
Он сделал большой глоток, закашлялся и отмахнулся от предложенной
сигареты.
"Я уже достаточно накурился за вечер. Я собираюсь совсем бросить
курить. В будущем воплощении, так сказать".
"Едва ли стоит продолжать мою историю. В ней есть только один порок,
которым страдает всякая история - она абсолютно предсказуема. Они выудили
нечто вроде сорока бутылок "Черного Бархата" из моей машины, причем
большая часть была пустой. Я нес что-то об эльфах, электричестве,
форнитах, добытчиках плутония и форнусе. Я выглядел в их глазах абсолютно
сумасшедшим, и таким я и был на самом деле".
"А теперь о том, что случилось в Омахе, пока я разъезжал - судя по
чекам на бензин, оставшимся в ящике для перчаток - по пяти
северо-восточным штатам. Как вы понимаете, всю эту информацию я узнал от
Джейн Торп после долгой и болезненной переписки, которая
завершилась личной встречей в Нью-Хейвене, ее теперешнем месте
жительства, спустя немного времени после того, как я был выпущен из
санатория в обмен на мое окончательное отречение. К концу этой встречи мы
рыдали друг у друга в объятиях, и именно тогда я снова начал верить в то,
что я смогу снова по-настоящему жить и, возможно, даже смогу быть
счастливым".
"В тот день, около трех часов дня в дом к Торпам постучали. Это был
мальчик, разносящий телеграммы. Телеграмма была от меня - последний
документ нашей злополучной переписки. Текст ее был следующий: РЭГ У МЕНЯ
ПРОВЕРЕННАЯ ИНФОРМАЦИЯ ЧТО РЭКН УМИРАЕТ БЕЛЛИС УТВЕРЖДАЕТ ЧТО ЕГО УБИВАЕТ
МАЛЕНЬКИЙ МАЛЬЧИК БЕЛЛИС ГОВОРИТ ЧТО МАЛЬЧИКА ЗОВУТ ДЖИММИ FORNIT SOME
FORNUS ХЕНРИ".
"На тот случай, если примечательный вопрос Ховарда Бейкера о том,
"Что ему было известно и когда это стало ему известно?" посетил ваш ум, я
могу сказать вам, что я знал о том, что Джейн наняла служанку. Но я не
знал - и узнал только от Беллиса, что у нее был маленький дьяволенок
Джимми. Боюсь, вам придется поверить мне на слово, хотя я должен добавить,
что врачи, занимавшиеся мной в следующие два с половиной года моей жизни,
никогда мне не верили".
"Когда пришла телеграмма, Джейн была в бакалейной лавке. Она нашла ее
уже после того, как Рэг был мертв, в одном из его задних карманов. На ней
было проставлено время отправления и время получения, а рядом была
пометка: "Не передавать по телефону. Вручить в руки". Джейн говорила, что
хотя со времени прихода телеграммы прошел всего лишь один день, она
выглядела так, будто он по крайней мере месяц таскал ее в кармане и вертел
в руках".
"В каком-то смысле эта телеграмма, эти двадцать шесть слов и были
настоящей блуждающей пулей, и я выстрелил ей из Патерсона, Нью-Джерси,
прямо в мозг Рэгу Торпу, и я был так пьян, что даже не помню, как я это
сделал".
"В последние две недели жизни Рэг, казалось, стал совсем нормальным.
Он вставал в шесть часов утра, готовил завтрак для себя и для жены, затем
в течение часа писал. Около восьми он запирал свой кабинет и выводил
собаку для долгой прогулки по окрестностям. Он был общительным во время
этих прогулок, останавливался поболтать со всеми, кто этого хотел,
привязывал собаку у ближайшего кафе и заходил внутрь, чтобы выпить чашечку
утреннего кофе, потом они снова отправлялись бродить. Он редко возвращался
домой до полудня. Обычно в двенадцать тридцать или в час. Частично
продолжительность прогулок объяснялась тем, что он хотел избежать встречи
с болтливой Гертрудой Рулин. Во всяком случае, Джейн думала так, потому
что прогулки стали такими долгими дня через два после того, как служанка
приступила к работе".
"Он съедал легкий ланч, отдыхал около часа, а потом вставал и писал в
течение двух-трех часов. По вечерам он часто заходил в гости к своим
молодым друзьям, иногда вместе с Джейн, а иногда и один. Иногда они с
Джейн отправлялись в кино, или просто читали вечером в гостиной. Они рано
ложились спать, причем Рэг, как правило, немного раньше Джейн. Она
написала мне, что они почти не занимались любовью, а когда это все-таки
случалось, то ни он ни она не получали никакого удовольствия. "Но секс для
женщины не представляет очень большой ценности", - писала она, - "а Рэг
снова работал в полную силу, и это было для него хорошей заменой. В
каком-то смысле, те две недели были самыми счастливыми за последние пять
лет". Когда я прочитал это, я чуть не заплакал".
"Я ничего не знал о Джимми, но Рэг знал. Рэг знал о нем все, кроме
самого важного: Джимми стал приходить на работу вместе со своей матерью".
В какой ярости он, должно быть, был, когда получил мою телеграмму и
начал понимать, в чем дело! Вот они и добрались до него в конце концов. И
ясно, что жена также была одной из них, так как она была в доме вместе с
Гертрудой и Джимми и ни разу не сказала Регу ни слова о Джимми. Что он там
написал мне в одном из первых писем? "Иногда я задумываюсь о своей жене".
"Когда она вернулась домой в тот самый день, когда Per получил мою
телеграмму, она обнаружила, что его нет дома. На кухонном столе лежала
записка: "Любимая я ушел в книжный магазин. Вернусь к ужину". Джейн не
заметила в записки ничего необычного... но если бы она знала о моей
телеграмме, то именно обычность этой записки испугала бы ее больше всего,
я думаю. Она поняла бы, что Per считает ее предателем".
