приюта для животных и выгуливал его утром и вечером, встречаясь и
перекидываясь парой фраз с другими людьми из квартала. Люди, подумавшие
было, что Торпы - довольно странная пара, изменили свое мнение о них.
Когда Джейн сказала, что без электричества ей стало довольно трудно
справляться с домашним хозяйством и она хотела бы нанять служанку, Рэг
сразу же согласился. Она была поражена тем, насколько легко и весело он
принял известие о служанке. Дело тут было не в деньгах - после "Антиподов"
они катались как сыр в масле - дело было в них. Рэг всегда свято верил в
то, что они были повсюду. И разве мог для них найтись лучший шпион, чем
служанка, которая могла расхаживать по всему дому, заглядывать под кровати
и в чуланы, а, возможно, и в ящики письменного стола, если их, конечно,
перед этим не запереть, а еще лучше - не забить гвоздями".
"Но он сказал ей, что согласен, что с его стороны было крайне
бесчувственным не догадаться об этом самому. И это несмотря на то, -
подчеркнула она в своем письме, - что самую тяжелую работу по дому,
например, ручную стирку, он выполнял сам. Он попросил только об одном:
чтобы ей не разрешали входить в его кабинет".
"А самым лучшим и наиболее обнадеживающим с точки зрения Джейн было
то, что он вернулся к работе, на этот раз над новым романом. Она прочитала
первые три главы, и они показались ей великолепными. По ее словам, все это
началось с того момента, как я принял "Балладу о блуждающей пуле" для
публикации в "Логане". До того момента он был в безнадежно плохом
состоянии. И она благословляла меня за то, что я сделал".
"Я абсолютно уверен, что она была искренней, но все же в ее
благодарности не было особой теплоты, и солнечность ее письма местами
замутнялась. Вот я и опять заговорил об этом: свет, который пронизывал ее
письмо, чем-то напоминал лучи солнца в тот день, когда оно пробивается
через тяжелые дождевые облака, предвещающие бурю".
"При всех этих хороших новостях - друзьях, собаке, служанке и новом
романе - она тем не менее была слишком проницательна, чтобы поверить в его
окончательное выздоровление... по крайней мере, мне так казалось из моего
тумана. У Рэга оставались признаки психоза. Психоз чем-то похож на рак
легких: ни одна из этих болезней не может пройти сама собой, хотя и у
сдвинувшихся и у раковых больных могут быть периоды временного
облегчения".
"Могу я попросить у вас еще одну сигарету, дорогая?" Жена писателя
протянула ему одну штуку. "В конце концов", - продолжил он, доставая свой
"Ронсон", - "знаки его болезни были повсюду. Ни телефона, ни
электричества. Он кормил свою пишущую машинку так же регулярно, как и
своего щенка. Соседи-студенты считали его гением, но они не видели, как по
утрам он надевает резиновые перчатки от радиации, чтобы принести свежую
газету. Они не слышали, как он стонет во сне, и им не надо было
успокаивать его, когда он, крича, просыпался от кошмаров, которые не мог
потом вспомнить".
"Вы, моя милая", - повернулся редактор к жене писателя, -
"удивлялись, почему она была так привязана к нему. Но вы ведь не все
сказали, что было у вас на уме. Не так ли?" Она кивнула.
"Да. И я не собираюсь перечислять вам все причины. Когда
рассказываешь правдивые истории, надо просто перечислить все происшедшие
события, и пусть люди сами беспокоятся о том, почему они произошли. В
общем, никто никогда не знает причину тех или иных событий... а в
особенности те люди, которые утверждают, что она им известна".
"Но все-таки в представлении Джейн Торп дело значительно поправилось.
Она переговорила с негритянкой среднего возраста о работе по уборке дома и
заставила себя рассказать ей о странностях мужа настолько откровенно,
насколько она могла. Женщина - ее звали Гертруда Рулин - рассмеялась и
сказала, что ей приходилось работать на людей, которые вели себя куда
страннее. Первую неделю работы Рулин в доме Джейн провела почти с тем же
самым чувством, с которым она впервые шла вместе с мужем в гости к
соседям. Она постоянно ожидала какого-нибудь дикого взрыва. Но Рэг
очаровал служанку в той же степени, что и своих молодых друзей, поговорив
с ней о ее церковной деятельности, о ее муже и о Джимми, ее младшем сыне,
рядом с которым, по словам Гертруды, даже Джек-потрошитель выглядел бы
смирным зубрилой-первоклассником. У нее было одиннадцать детей, но между
Джимми и следующим ее ребенком был разрыв в девять лет. Ей приходилось с
ним трудновато".
"Рэг выглядел неплохо... по крайней мере, если вы смотрели на мир с
его точки зрения. Но, разумеется, он был таким же сумасшедшим, как и
раньше. Таким же сумасшедшим, как и я. Безумие - это блуждающая пуля, но
любой эксперт по баллистике скажет вам о том, что не бывает двух
одинаковых пуль. В одном из писем ко мне Рэг написал немного о новом
романе, а затем прямо перешел к форнитам. К форнитам вообще и к Рэкну в
частности. Он размышлял о том, действительно ли они хотят убить форнита
или, что казалось ему более вероятным, взять их в плен живыми и изучить,
что они из себя представляют. Он закончил письмо так: "Как мой аппетит,
так и мой взгляд на жизнь неизмеримо улучшились со времени начала нашей
переписки, Хенри. Я вам очень благодарен. Искренне ваш. Рэг". И в конце
небольшой постскриптум, в котором он небрежно осведомлялся, будет ли его
рассказ проиллюстрирован. Это вызвало у меня внезапные угрызения совести,
и мне срочно потребовалось выпить".
"Рэг был занят форнитами, а я - электропроводами". "В моем ответном
письме я упомянул форнитов лишь походя. Вот когда я действительно стал
потакать ему, во всяком случае, в отношении форнитов. Эльф с девичьей
фамилией моей матери и мои повторяющиеся грамматические ошибки перестали
интересовать меня".
"Что меня начинало интересовать все больше и больше. Так это
электричество, радиоволны, микроволновые печи, радиоизлучение небольших
приборов, слабая радиация и Бог знает еще что. Я пошел в библиотеку и взял
книги по интересующему меня предмету. Я также купил несколько книг. Там
было много пугающих вещей, и, разумеется, их-то я и искал".
"Я отключил телефон и электроэнергию. Ненадолго это помогло, но
однажды, когда я стоял, пошатываясь, в дверях с одной бутылкой "Черного
Бархата" в руке и с другой - в кармане пальто, я увидел маленький красный
глазок, уставившийся на меня с потолка. Боже мой, с минуту мне казалось,
что сейчас у меня случится сердечный приступ. Сначала я подумал, что это
жук... огромный черный жук с одним пылающим глазом".
"У меня был газовый фонарь, и я зажег его. Сразу понял, что это было.
Но от этого мне не стало легче. Наоборот, гораздо хуже. Как только я
хорошенько рассмотрел эту штуку, я почувствовал пульсирующие взрывы острой
боли в голове. На мгновение мне показалось, что глаза мои стали смотреть
внутрь и я могу заглянуть в свой собственный мозг и увидеть дымящиеся,
чернеющие, умирающие клетки. Это было противопожарное устройство, в 1969
году оно было еще большей технической новинкой, чем даже микроволновая
печь".
"Я вылетел из квартиры и понесся вниз по лестнице. Хотя я жил на
шестом этаже, к тому времени я перестал пользоваться лифтом. Я забарабанил
в дверь к швейцару. Я сказал ему, что хочу, чтобы эту штуку убрали, хочу,
чтобы ее убрали совсем, хочу, чтобы ее убрали сегодня же вечером, хочу,
чтобы убрали ее в течение часа. Он посмотрел на меня так, как будто я - вы
простите мне это выражение - свихнулся, как пьяный барсук, и теперь я его
прекрасно понимаю. Противопожарное устройство было установлено для моего
же блага, для моей же безопасности. Сейчас они есть повсюду, но тогда это
был Большой Шаг Вперед, за который ассоциация жильцов вносила специальную
плату".
"Он снял устройство - много времени на это не потребовалось - но
взгляд его оставался столь же пристальным, и отчасти я мог его понять. Я
был небрит, от меня несло виски, волосы у меня на голове стояли дыбом,
пальто было грязным. Он, должно быть, знал, что я уже не хожу на работу,
что я продал мой телевизор, что телефон и электроэнергию я добровольно
отключил. Он считал меня сумасшедшим".
"Возможно я и был сумасшедшим, но, как и Рэг, я не был идиотом. Я
стал очень любезным. Редакторам по должности полагается уметь располагать
к себе людей. И я подмазал его десятидолларовым банкнотом. В конце концов
мне удалось замять это происшествие, но, по тем взглядам, которые я ощущал
на себе в течение следующих двух недель - моих последних недель в этом
доме - я понял, что слухи обо мне распространились. Тот факт, что ни один
из членов жилищной ассоциации не подошел ко мне, чтобы упрекнуть меня в
неблагодарности, был особенно красноречив. Я сидел при неровном свете
газового фонаря, единственного источника света на все три комнаты, за
исключением всех электрических фонарей Манхэттена, свет которых пробирался
через окна. Я сидел с бутылкой в одной руке и с сигаретой в другой и
смотрел на участок потолка, где раньше было противопожарное устройство с
красным глазком, глазком, который был таким безобидным в дневное время,
что я никогда даже не замечал его. Я думал о неопровержимом факте, что
хотя я и отключил все электричество, одна штука все-таки работала... а где
оказалась одна, там могла оказаться и другая".
"Но даже если это и не так, весь дом все равно был начинен проводами.
Он был полон проводами, как человек, умирающий от рака, бывает полон
злокачественными клетками и гниющими внутренними органами. Закрыв глаза, я
мог видеть все эти провода, бегущие в темноте и излучающие слабый зеленый
свет".
"Когда я получил от Джейн Торп письмо, в котором она упоминала о
фольге, одна часть моего "я" поняла, что в этом она увидела признак
безумия Рэга. И эта часть моего "я" знала, что я должен ответить ей так,
будто все мое "я" уверено в ее правоте. Но другая часть моего "я" - к тому
времени значительно большая - воскликнула: "Какая замечательная идея!" - и
в тот же день я покрыл фольгой все выключатели у себя в квартире.
Вспомните, что я был тем человеком, который должен был помогать Рэгу
Торпу. При всей мрачности ситуации это довольно забавно".
"В ту ночь я решил выехать с Манхэттена. У меня был старый фамильный
дом в Адирондакс, куда я мог отправиться, и мне нравилась эта перспектива.
Единственное, что удерживало меня в городе, - это был рассказ Рэга Торпа.
Если для Рэга "Баллада о блуждающей пуле" стала спасательным кругом в
океане безумия, то теперь она сыграла ту же роль и для меня. Я хотел,
чтобы ее напечатали в каком-нибудь приличном журнале. После этого я мог
отправляться хоть к черту на куличики".
"Вот до какого момента дошла переписка Уилсон-Торп как раз незадолго
до катастрофы. Мы были похожи на двух умирающих наркоманов, проводящих
сравнительный анализ достоинств героина и ЛСД. У Рэга форниты жили в
пишущей машинке, у меня они жили в стенах, и у нас обоих они жили в
головах".
"И кроме того, были еще и они. Не забывайте о них. Прошло немного
времени, и я решил, что к ним принадлежат все нью-йоркские редактора
художественной прозы - нельзя сказать, чтоб их осталось много к концу 1969
года. Если всех их собрать вместе, их можно было бы убить одним зарядом
дроби, и вскоре я начал думать, что это не такая уж и плохая идея".
"Только через пять лет я смог взглянуть на эту ситуацию их глазами. Я
потряс своим видом швейцара, а ведь он видел меня не в самом худшем
состоянии и к тому же получил от меня на чай. Что касается редакторов...
