пуля, вылетающая из ствола Я находился еще очень далеко от Рэга Торпа, но
я приближался к нему стремительно. Это факт".
"Мне надо было куда-то пойти, и я отправился "Четыре Отца", бар на
сорок девятой авеню. Я помню, что выбрал именно этот бар, потому что там
не было автоматического проигрывателя и цветного телевизора и горело не
так много ламп. Помню, как я заказал себе первый бокал. Потом я уже ничего
не помню до того момента, как я проснулся на следующее утро у себя дома.
На полу была засохшая рвота, а в простыне сигаретой была прожжена большая
дыра. В ступоре я чуть было не умер одним из двух довольно омерзительных
способов: я чуть не захлебнулся в собственной блевотине и чуть не сгорел.
Впрочем, едва ли я что-нибудь почувствовал бы". "Бог мой", - сказал агент
почти уважительно. "Я вырубился", - сказал редактор. "Впервые в своей
жизни я по-настоящему вырубился. Такие состояния - всегда признак конца, и
они обычно не повторяются много раз. Так или иначе, но никогда они не
бывают очень часто. Но любой алкоголик скажет вам, что вырубиться и
потерять сознание - это абсолютно разные вещи. Было бы куда спокойнее,
если бы это было не так. Но нет, когда алкоголик вырубается, он продолжает
действовать. Вырубившийся алкоголик похож на энергичного маленького
дьяволенка. Нечто вроде злого форнита. Он начинает звонить своей бывшей
жене и оскорблять ее по телефону или выезжает на тротуар, по которому идет
стайка детей. Он уходит с работы, грабит магазин, дарит свое обручальное
кольцо. Энергичный маленький дьяволенок".
"Что же касается меня, то я, по всей видимости, пришел домой и
написал письмо. Письмо не было адресовано Рэгу. Оно было адресовано мне. И
писал его не я-по крайней мере, судя по самому письму". "Так кто же
написал?" - спросила жена писателя. "Беллис". "Кто такой Беллис?"
"Его форнит", - произнес писатель почти рассеянно. Глаза его были
устремлены куда-то очень далеко.
"Да, это так", - сказал редактор, абсолютно не выглядя удивленным. Он
снова воспроизвел для них письмо в мягком вечернем воздухе, отмечая
жестами наиболее важные места.
"Привет от Беллиса. Я сочувствую твоим трудностям, мой друг, но хочу
тебе с самого начала сказать, что трудности есть не у тебя одного. Так что
мне приходится нелегко. Я могу доверху засыпать форнусом твою колымагу, но
поворачивать ключ зажигания все равно придется тебе. Для этого Бог и
создал людей. Так что я сочувствую тебе, но сочувствие - это все, что я
могу тебе предложить".
"Я вижу, ты беспокоишься о Рэге Торпе. Я беспокоюсь не о нем, а моем
брате, Рэкне. Торп беспокоится о том, что случится с ним, когда Рэкн уйдет
от него, но это потому, что он эгоистичен. С писателями всегда бывает
трудно из-за их эгоизма. Он никогда не думает о том, что будет с Рэкном,
если сам Торп оставит его. Или свихнется, как пьяный барсук. По-видимому,
это никогда не приходило ему в голову. Но к счастью, все наши досадные
трудности преодолеваются с помощью одного краткодействующего средства. И я
напрягаю руки и свое крошечное тельце, чтобы предоставить тебе его, мой
пьяный друг. Ты спросишь меня, существуют ли какие-нибудь долгодействующие
средства. Я уверяю тебя, таких средств нет. Все раны смертельны. Примирись
с неизбежным. Иногда веревка провисает, но она никогда не рвется. Итак.
Благослови минуту передышки и не теряй времени в напрасных сожалениях.
Благодарное сердце помнит о том, что в конце концов мы прорвемся".
"Ты должен заплатить ему за рассказ из своих денег. Но не посылай ему
свой личный чек. У Торпа большие и, возможно, даже опасные проблемы с
душевным здоровьем, но это не говорит о глуппости". Редактор прервался и
сказал по буквам: г-л-у-п-п-о-с-т-и. Затем он продолжил: "После того, как
ты пошлешь чек лично ему, он выздоровеет за десять секунд".
"Сними восемьсот с лишним долларов со своего личного счета и открой
новый счет на имя "Арвин Паблишинг Инкорпорейтед". Спроси их, поняли ли
они, что твой чек должен выглядеть по-деловому, никаких милых собачек или
видов на каньон. Найди человека, которому ты можешь доверять, и оформи на
него доверенность на пользование счетом. Когда тебе выдадут чековую
книжку, выпиши один чек на восемьсот долларов, и пусть его подпишет твой
доверенный. Отошли чек Рэгу Торпу. Это прикроет ненадолго твою задницу".
"Пока". Письмо было подписано "Беллис". Не от руки. На машинке".
"Ну и ну", - снова произнес писатель. "Когда я поднялся, первой
вещью, на которую я обратил внимание, была моя пишущая машинка. Она
выглядела скорее как призрак пишущей машинки из дешевого фильма ужасов.
Еще вчера она была обычным черным конторским "Ундервудом". Когда я
поднялся - с головой, которая была размером с Северную Дакоту - она была
вымазана в сером клейком веществе. Последние фразы письма почти не
читались. Мне достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что мой
"Ундервуд" едва ли когда-нибудь оправится от пережитого. Я попробовал на
вкус вещество и отправился на кухню. На столе стояла вскрытая банка с
сиропом, из которой торчала ложка. Повсюду между кухней и моей берлогой,
которая служила мне в то время рабочим местом, был разлит сироп".
"Кормили форнита", - сказал писатель. "Беллис был сладкоежкой. Во
всяком случае, вам так казалось".
"Да. Но даже будучи таким больным и измотанным, я прекрасно знал, кем
был мой форнит". Он растопырил пальцы рук.
"Во-первых, Беллис - это была девичья фамилия моей матери".
"Во-вторых, эта фраза - "свихнется, как пьяный барсук". Это было наше
с братом жаргонное выражение, когда мы были детьми".
"И в-третьих, самое неприятное. Эта идиотская ошибка в слове
"глупость". Почему-то я всегда ее совершал. Я знал одного потрясающе
образованного литератора, который слово "мышь" всегда писал без мягкого
знака, независимо от того, сколько раз корректоры исправляли ему эту
ошибку. Для этого парня, получившего докторскую степень в Принстоне, слово
"ужасный" всегда выглядело как "ужастный".
Жена писателя внезапно рассмеялась. Смех ее был одновременно
растерянным и радостным. "Странно, я тоже иногда делаю эту ошибку".
"Я хочу только сказать, что ошибки человека - это его литературные
отпечатки пальцев. Спросите любого редактора, который несколько раз имел
дело с рукописями одного и того же писателя".
"Беллис был мной, и я был Беллисом". Тем не менее его совет оказался
чертовски хорошим. Я даже подумал, что это великий совет. Но за всем этим
скрывается что-то еще - подсознание оставляет отпечатки пальцев, но там
прячется и какой-то незнакомец. Странный парень, который знает много
такого, о чем я никогда не подозревал. Я, например, никогда не слышал
выражения "оформить доверенность на пользование счетом", во всяком случае,
мне так казалось. Но оно было в письме, и позже я узнал, что в банках
пользуются именно им".
"Я взял телефонную трубку и собрался набрать номер моего друга.
Трудно в это верить, но боль молнией пронзила мою голову. Я подумал о Рэге
Торпе и радии и в спешке положил трубку на место. После того как я принял
душ, побрился и раз десять посмотрел на себя в зеркало, чтобы
удостовериться в том, что моя наружность приближается к тому, как должен
выглядеть нормальный человек, я решил пойти и встретиться с другом лично.
Но он все-таки задал мне очень много вопросов и смотрел на меня очень
пристально. Так что, наверное, во мне было еще что-то такое, что не могли
скрыть ни душ, ни бритье, ни приличная доза Листерина. К счастью, он не
работал вместе со мной, и это помогло мне. Вы ведь знаете, как быстро
распространяются новости. Кроме того, если бы он был моим коллегой, он
знал бы о том, что "Арвин Паблишинг Инкорпорейтед" финансировала "Логан" и
спросил бы себя о том, какое мошенничество я собираюсь осуществить. Но он
не был и не знал. Так что я сказал ему, что это малое издательское
предприятие, которое я затеял после того, как "Логан" решил сократить
отдел художественной литературы".
"Он вас спросил о том, почему вы назвали его "Арвин Паблишинг"?" -
спросил писатель. "Да". "Что вы ему сказали?"
"Я сказал ему", - произнес редактор, неприветливо улыбнувшись, - что
"Арвин - это девичья фамилия моей матери".
После небольшой паузы редактор возобновил свой рассказ. До самого
конца его уже почти не прерывали.
"Я начал ждать прихода чековых бланков. Я убивал время, как мог.
Берешь стакан, подносишь его к губам, выпиваешь его, а потом наливаешь
еще. До тех пор, пока эти манипуляции не утомляют тебя так, что ты просто
падаешь головой на стол. Происходили и другие вещи, но только этот процесс
меня по-настоящему интересовал. Насколько я помню. Я оговариваюсь потому,
что был в то время постоянно пьян, и на одну вещь, которую я запомнил,
приходится пятьдесят или шестьдесят, которые выветрились из моей памяти".
"Я ушел с работы, и уверен, что это вызвало у всех огромный вздох
облегчения. У них, потому что им не надо было теперь брать на себя
экзистенциальную задачу по увольнению сумасшедшего из несуществующего
отдела. У меня, потому что я не мог себе представить, как я снова окажусь
перед этим зданием, с его лифтом, лампами дневного света, телефонами и
всем этим поджидающим меня электричеством".
"В течение тех трех недель я написал Рэгу Торпу и его жене по паре
писем. Я помню, как писал ей, но не ему. Как и письмо от Беллиса, письма
Рэгу были написаны мной в состоянии полного помрачения сознания. Но и в
таком состоянии я не избавлялся ни от моих старых рабочих привычек, ни от
привычных грамматических ошибок. Я никогда не забывал вставить копирку.
Когда я просыпался на следующее утро, листы копирки валялись вокруг. Я
словно читал письма от незнакомого мне человека".
"Нельзя сказать, что эти письма были безумны. Совсем нет. Они даже
были почти... рассудительны".
Он остановился и покачал головой медленно и изнуренно.
"Бедная Джейн Торп. Ей, наверное, казалось, что редактор рассказа ее
мужа проделывал очень сложную и человеколюбивую процедуру по излечению ее
мужа от его прогрессирующего безумия. Возможно, ей и приходил в голову
вопрос о том, надо ли потакать во всем человеку, которого осаждают
различные параноидальные фантазии, один раз чуть уже не приведшие к тому,
что он набросился на девочку. Но даже если и так, она закрывала глаза на
все отрицательные стороны и потакала ему сама. И я никогда ее за это не
обвинял. Она не смотрела на него, как на капризного сумасшедшего, которого
надо терпеть, пока он не отправится на живодерню. Она любила его. В своем
роде Джейн Торп была великой женщиной. И прожив с Рэгом ранний период, а
затем период славы и, наконец, период безумия, она вполне была согласна с
Беллисом, что надо "благословить минуту передышки и не терять времени на
напрасные сожаления". Разумеется, чем дольше передышка и чем сильнее
провисла веревка, тем больнее вам будет, когда ее в конце концов
дернут..."
"В тот короткий период времени я получил письма от них обоих.
Удивительно солнечные письма. Хотя солнце их было каким-то странным, почти
предзакатным. Казалось, что... Впрочем, черт с ней, с этой дешевой
философией. Если я смогу сформулировать, то скажу вам потом. А пока
давайте забудем об этом".
"Он заходил поболтать к соседям каждый вечер. Когда листья начали
падать, Рэг Торп им казался уже чем-то вроде сошедшего на землю бога.
Когда они не играли в карты, начинались разговоры о литературе, во время
которых Рэг мягко подшучивал над ними. Он взял себе щенка из местного
