божеству, они тем самым извиняют как несущественные большинство безумных
папских суеверий" (79, с. 181). Таким образом, указан и конкретный
философский исток такой "снисходительности" в вопросах веры - неоплатонизм.
"Недостаток христианского рвения" прямо зависит от занятий
"человеческими науками" (sciences humaines): "Философы и диалектики...
клеветнически превратили в истину науки, данные Богом в помощь людям как
орудия познания истины... Пусть же они не думают, что Божья истина,
названная в писании непобедимой, так слаба, что они смогли бы потеснить ее
видимостью собственных доводов или тонкими уловками". И как практический
вывод: "Я предпочел бы истребить все человеческие науки на земле, если бы
они являлись причиной охлаждения христианского рвения и отвращения от Бога"
(Цит. по: 79,с.181). Иначе говоря, Кальвин готов высоко отзываться о
мудрости и эрудиции отдельных гуманистов (Эразм, Бюде и др. ), но
гуманистическая мудрость в целом для него подозрительна, ибо не доверяет
Божественному покровительству и считает необходимым сочетать его с
человеческой мудростью. Эти "фантазия" и "безумие" приравниваются
реформатором к "духовной смерти" верующего: "вожделение к знанию - это вид
безумия".
Утвердившийся в гуманистической философии взгляд на "божественное"
начало в природе человека Кальвин обличает как ересь. Обоснования этого
представления - рассуждения о добродетели, о естественной
предрасположенности человека к добру, гуманистическая трактовка разума и
воли. Все это составляет угрозу основам религии. От этих "орудий безбожия"
надо решительно избавляться. "Тебе, - обращается он к верующему, -
необходимо разоружиться, сломать, изорвать и сжечь все орудия безбожия, так
чтобы никакой подмоги в себе не было. Чем больше в тебе бессилия, тем
охотнее примет тебя Бог" (81,с.67).
Последовательно Кальвин критикует гуманистическую оценку разума как
божественного дара, который руководит человеческой волей и гарантирует его
свободу (Леон Батиста Альберти: "Разум по своей природе всегда влечет душу к
самым хорошим и похвальным делам, умеряет желания и удерживает тебя от
стремления к тому, что ты предварительно хорошо не исследовал"). ( 13, с.
172) Разум у Кальвина не "благородный", "исключительный", "широкий",
"огромный", "божественный", а "поврежденный", "суетный", "шатающийся". Он не
может быть, как утверждал Б. Кастеллионе, "исследователем и переводчиком
истины", ибо несовершенен как инструмент познания в силу своей
ограниченности. Пределы для разума и воли есть и они являются одним из
величайших даров Бога, поскольку эффективно помогают людскому роду не впасть
в пучину безумия. Противоразумность веры, по Кальвину, - основное ее
достоинство и, если бы можно было понять справедливость и милость Божью, то
отпала бы и нужда в вере. Поэтому ученый должен обладать, прежде всего,
"христианским смирением": "Трудно быть послушным Богу тому, кто слишком
высоко ценит себя". Гордыня - мать пороков, - повторяет вслед за Августином
Кальвин, - а любопытство - их кормилица. Право разума на достоверное
суждение об истине Кальвин отрицает, поскольку истина относилась им к
разряду "божественных вещей". Когда Кастеллионе поставил вопрос о
неуместности "Песни Песней" в Священном Писании, то был осужден не за это, а
за то, что " никому не дано судить, достойна или не достойна Библия святого
духа". Кальвин отрицал и комментарии Эразма Роттердамского к Новому завету,
ибо не считал того авторитетом в вопросах толкования Писания. В своем
"Наставлении" он приводит заимствованную у Августина притчу о беседе
насмешника с мудрецом. Когда мудрец спросил, что делал Бог до сотворения
мира, то мудрец ответил : "Ад для любопытных!"
Одним из существенных недостатков гуманизма Кальвин считал глубокое
уважение к античному наследию: нельзя "связать Христа и Цицерона".
Христианин не должен преклоняться перед достижениями языческих мыслителей.
Кальвин в определенной степени ориентировался на античные образцы, но
использовал их лишь в качестве иллюстраций собственных положений.
А сочетать античное знание с христианской нравственностью - вообще
абсурдно и недопустимо. Античные науки и искусства, вся эта языческая
мудрость - "дары Бога" и к ним нельзя применять одинаковые с христианством
мерки: "Почитайте Демосфена или Цицерона, Платона или Аристотеля или
кого-либо из равных им - я верю, что они в высшей степени увлекут вас,
восхитят и до глубины души взволнуют. Но если от них мы перейдем к чтению
Священного Писания, то невольно оно так живо затронет нас, так проникнет в
сердце и настолько завладеет нами изнутри, что вся сила ораторов и философов
окажется лишь дымом в сравнении с убедительностью священных письмен"
(79,с.184).
Античному и вообще светскому интеллектуализму и эстетизму Кальвин
противопоставлял нравственное совершенство христианства. Моисей был знатоком
многих языков и прекрасным оратором, но ему важнее было доступно изложить
закон, чем украшать свою речь. В Писании не осталось бы и сотой части его
воздействия на душу, если бы оно было написано языком Демосфена и Цицерона.
Философия, законы, медицина, физика и диалектика - "вещи легковесные,
перед Богом не имеющие никакого значения, поскольку они вовсе не связаны с
обоснованием истины" (79,с.184). Только "небесная" дисциплина теология имеет
отношение к истине.
В гуманизме существовало представление об "ученом благочестии" и
теология считалась частью науки с особым предметом. Философия и теология
рассматривались как ступени познания и совершенствования человека. Кальвин
категорически настаивал на несравнимости "божественной" теологии и
"человеческих наук". Философия не имеет права вторгаться в "божественную"
дисциплину и претендовать на суждение о вере и Боге. В книгах философов
могут встречаться божественные речения, но они - дар Бога и не зависят от
самих авторов. Поскольку в познании Бога и его воли человек слеп, то эти
крупицы истины, "ничтожное представление о божественном" даны философам лишь
для того, чтобы они "невежеством не извиняли свое безбожие... Но ошибочно
полагать, будто они могут достичь истинного познания" (79,с.184).
Постановка любых вопросов, связанных с конечными причинами явлений, -
оскорбление для Бога. Истина не нуждается в доказательности, ибо выходит за
пределы познания: "Истина свободна от сомнения, для своего утверждения ей
достаточно самой себя, она не нуждается в подпорах" (79,с.184).
Философия и любая другая наука имеют лишь прикладное значение: они
могут "шлифовать" естественные качества человека и формировать его как
"гуманную" личность. Исходным пунктом формирования личности у Кальвина
является не познание, как у гуманистов, а наличие христианской совести. И
без свободных искусств христианину доступны те блага и добродетели, к
которым он предназначался свыше. А процесс познания вообще лишается всякого
смысла, если он не направлялся на познание Бога.
Требование доказательности догматов свойственно образованным и ученым
людям, привыкшим к элегантности речей и недовольным "примитивным",
"нерасцвеченным" языком Писания, "плебейским и подлым способом выражения
святого духа". "Остроумцы", высмеивающие "нашу простоту", пишет Кальвин,
абсолютно лишены логики, ибо догмат выше доказательства: "Какие невежды
дадут себя убедить в том, чему нет объяснения? Я был бы весьма глуп, если бы
стремился к объяснениям, могущим удовлетворить людское остроумие. Ведь если
мы считаем Христа богом во плоти, то это - тайна" (79,с.185). Поэтому надо
остерегаться исследования Писания: "Пусть христианин знает, что если Бог
молчит, то и вопросов не может быть".
Кальвин осуждает гуманизм не только в связи с деятельностью и
мировоззрением того или иного человека, но и как тип мышления. Он делит
гуманистов по принципу их отношения к вере на еретиков (Мигель Сервет, Б.
Кастеллионе и др. ), "перебежчиков от Евангелия" (Бюнель) и откровенных
безбожников - лукианистов и эпикурецев (Б. Деперье, Э. Доле, Ф. Рабле).
Вместе с тем реформатор подчеркивает и их общие черты: обращение
христианства в философию, признание достоинств разума, утверждение о свободе
воли, увлечение процессом познания, религиозный индифферентизм. Одновременно
он выделяет и общие истоки разных по происхождению "заблуждений":
"Объяснение всех заблуждений одно - колеблется вера у многих". Если
инквизиция карала отдельных мыслителей, то Кальвин осуждает именно
гуманистический метод мышления в целом, в чем бы он ни проявлялся - в науке,
искусстве или ереси.
Вина в распространении гуманизма и атеизма Кальвином возлагалась
частично и на несовершенство католицизма. "Попустительство" гуманизму - один
из мотивов кальвинистской критики римской курии. Меценатство пап и
кардиналов мешало безусловному приоритету веры по отношению к искусству и
науке. Кальвин публично порицал кардинала Ж. Дю Белле,
покровительствовавшего Ф. Рабле и Э. Доле, члена ордена иезуитов Г. Постеля,
видного церковного деятеля Я. Садолето и других католических теологов,
пытавшихся совместить увлечение идеями гуманизма с верой.
Таким образом, называя свое учение "христианской философией", Кальвин
прямо направлял его против "нации философов", давшей людям лишь сомнения,
гордыню, заблуждения и осуждавшей Реформацию.
Кальвин и античная культура. Гуманисты создали непререкаемый авторитет "святого Сократа" и
"божественного Платона" и пытались сочетать античную культуру с христианской
нравственностью. Ж. Кальвин считает подобное сочетание в принципе
невозможным, унижающим веру и Бога. Он прямо ставит задачу вырвать
христианина из плена античной культуры.
Если первые реформаторы (У. Цвингли, Ф. Меланхтон и др. ) исходили из
обычного для возрожденческой литературы почитания классических авторов, то
Кальвин, идя на разрыв с гуманизмом по широкому спектру проблем, прежде
всего пересматривает отношение к античной базе этого движения.
Первой проблемой, имевшей особое значение для многих протестантов, была
проблема "помощи" античной философии в вопросах веры. Может ли христианин
свои религиозные сомнения разрешить с помощью латинских и греческих
философов? Аргументы в пользу того или иного религиозного тезиса, взятые у
Платона или Аристотеля, постоянно вызывали диспуты между реформаторами.
Цицерон, Платон и многие другие античные авторы для иных приверженцев
Реформации олицетворяли универсальную истину. Жан Кальвин смело борется с
этим "пережитком" средневекового мышления, резко выступая против "тех, кто
исповедует христианство и при этом плавает в двух водах, приукрашивает Божью
истину определениями философов, как бы пытаясь еще обнаружить в человеке
свободу воли" (81,с. 82). Уже в это его несомненное новаторство. Более того,
он требует от каждого истинного христианина обязательной полемики со школами
античной философии.
Одним из первых античных авторитетов, подвергшихся "атаке" Кальвина,
был Цицерон. В своих сочинениях Цицерон отразил довольно широкий спектр
философских воззрений древности вообще и о Боге в частности. Его трактат "О
