станцию, длинные ряды вагонов, я оказался на ее западном конце, но продолжал
идти, так как в темноте вдруг увидел, что за станцией открывается довольно
обширное пустое пространство. В свете звезд слабо различались надвигающиеся
из мрака камни и сухой кустарник. "Чего ради болтаться возле путей и
виадуков, - рассудил я, - достаточно пройти чуть дальше, и ни станционной
охраны тебе, ни бродяг". Я шел и шел вдоль главного пути, несколько миль, и
вскоре очутился в пустынных горных местах. В толстых ботинках хорошо было
шагать по камням и шпалам. Было около часа ночи, хотелось отоспаться за всю
долгую дорогу из Каролины. Миновав долину, полную огоньков - скорее всего
тюрьма или исправительный дом ("Подальше отсюда, сынок," - подумал я) -
наконец справа увидал я подходящую гору и стал подниматься по высохшему
руслу ручья. Камни и песок белели в звездном свете.
И тут я возликовал, поняв, что я совершенно один, в полной
безопасности, и никто не сможет разбудить меня этой ночью. Что за чудесное
открытие! И все необходимое у меня за спиной, в том числе полибденовая
бутылка с набранной на автостанции свежей водой. Забравшись по руслу
довольно высоко, я обернулся - Мексика и Чиуауа расстилались передо мной,
тускло поблескивая песком под низкой, огромной, яркой луной, повисшей над
горами Чиуауа. Рельсы Южно-тихоокеанской железной дороги убегали из Эль Пасо
вдаль, параллельно реке Рио Гранде, так что с моего наблюдательного пункта
на американской стороне было хорошо видно реку, за которой уже мексиканская
граница. Шелковый, мягкий песок устилал русло. Я разложил на нем свой
спальник, разулся, отхлебнул воды из бутылки, закурил трубку и сел, скрестив
ноги, очень довольный. Ни звука вокруг, в пустыне еще зима. Лишь со станции,
из Эль Пасо, доносится грохот стыкуемых вагонов, будя всех в городе - но не
меня. Единственный мой товарищ - луна, опускаясь все ниже и ниже, теряла
серебряный блеск, тускнела желтым маслом, и все же, засыпая, пришлось
отвернуться, иначе она светила мне прямо в лицо, ярко, как лампа. По
привычке давать местам названия я окрестил свою стоянку "Ущельем апачей".
Спал превосходно.
Утром я обнаружил на песке след гадюки, но, возможно, прошлогодний.
Следов очень мало, - следы охотничьих сапог. Безупречно-синее небо, жаркое
солнце, полно сухих веток, пригодных для костра. В моем вместительном
рюкзаке нашлась банка свинины с бобами. Королевский завтрак! Правда,
возникла проблема с водой, в бутылке уже ничего не оставалось, а солнце
пригревало все сильнее, и хотелось пить. Исследуя русло, я забрался еще выше
и дошел до конца, до каменной стены, у подножия которой песочек был еще
глубже и мягче, чем там, где я ночевал. Я решил вернуться сюда на следующую
ночь, после приятного дня в старом Хуаресе, с его церковью, улочками,
мексиканскими лакомствами. Вначале я раздумывал, не оставить ли рюкзак на
горе, спрятав между камней, но все же был шанс, что на него набредет
какой-нибудь охотник или бродяга, так что я снова взвалил его на плечи,
спустился по руслу ручья к путям и вернулся в Эль Пасо, где за двадцать пять
центов оставил в камере хранения на вокзале. Через весь городок дошел я до
границы и пересек ее, уплатив два пенни.
Дурацкий оказался день, причем начался он вполне пристойно, с церкви
Марии Гвадалупы, прогулки по Индейскому рынку и отдыха на скамеечках в
парке, среди веселых, детски-непосредственных мексиканцев, потом пошли бары,
слишком много выпивки, "Todas las granas de arena del desierto de Chihuahua
son vacuidad!" ("Все песчинки пустыни Чиуауа есть пустота!") - кричал я
усатым мексиканцам, потом попал в дрянную компанию каких-то местных апачей,
они потащили меня на хату, там укурили, пришла еще куча народу, свечи, тени
чьих-то голов, дым коромыслом. Все это меня утомило, я вспомнил совершенство
белого песка в ущелье и стал прощаться. Но отпускать меня не хотели. Один из
них спер кое-что из моих покупок, ну и ладно, наплевать. Другой
парнишка-мексиканец оказался голубым, он влюбился в меня и хотел ехать со
мной в Калифорнию. Ночь была в Хуаресе, в ночных клубах клубилось веселье. В
одном из них, куда мы заскочили выпить пива, заседали исключительно
негры-солдаты с сеньоритами на коленях, безумное местечко, из музыкального
автомата грохотал рок-н-ролл, рай да и только. Мой голубой дружок все
отзывал меня в аллеи, "тсс", чтоб я сказал этим американцам, будто знаю, где
есть хорошие девчонки. "А придем ко мне, только тсс, и вовсе не девчонки!" -
шептал он. Только на границе смог я наконец от него отделаться. Прощай,
город порока и разврата; целомудренная пустыня ждала меня.
В нетерпении пересек я границу, дошел через Эль Пасо до вокзала, взял
рюкзак, глубоко вздохнул и пошагал к своей горе, три мили вдоль путей; я
легко узнал вчерашнее место, вверх, вверх, с одиноким звуком - топ-топ,
совсем как Джефи, и я понял, что Джефи действительно научил меня, как
избавиться от зла и пороков мира и города и найти свою истинную чистую душу,
только нужен как следует собранный рюкзак. Я поднялся к своей стоянке,
расстелил спальник и благодарил Бога за все милости Его. Весь этот долгий
кошмарный вечер, с мексиканцами в косо надвинутых шляпах, с марихуаной при
свечах, казался сном, дурным сном, одним из тех, что мелькали передо мной у
Источника Будды на соломенной подстилке в Северной Каролине. Некоторое время
я медитировал и молился. Никакой сон не сравнится со сном на природе, зимой,
в уютном и теплом спальном мешке на утином пуху. Тишина столь полна, столь
совершенна, что слышишь биение собственной крови в ушах, но громче него тот
таинственный звон - алмазным звоном мудрости назвал бы я его, загадочный шум
самой тишины, огромное "Ш-ш-ш", напоминающее о чем-то родном, но забытом в
суете будней. Как хотел бы я объяснить это тем, кого люблю - матери, Джефи,
но слов нет, чтобы описать чистоту Ничто, его совершенство. "Есть ли учение,
годное для всех живых существ?" - спрашивали, должно быть, нахмуренного
снежного Дипанкару, и ответом его был алмазный звон тишины.
23
С утра пришлось опять вылезать на трассу, а то я никогда не доберусь до
своего калифорнийского прибежища. Оставалось восемь долларов. Я спустился на
шоссе и стал голосовать в надежде на скорую удачу. Вначале подвез меня
коммивояжер. "Триста шестьдесят дней в году у нас в Эль Пасо солнце, а моя
жена догадалась, купила сушилку для одежды!" - пожаловался он. Он довез меня
до Лас Крусес, Нью-Мексико, я прошел насквозь по шоссе и, выйдя с другой
стороны, увидал большое красивое старое дерево, под которым решил
передохнуть. "Сон кончился, значит, я уже в Калифорнии и могу позволить себе
отдохнуть под деревом," - так я и сделал, даже малость поспал в свое
удовольствие.
Потом поднялся, перешел через железнодорожный мост, и тут какой-то
человек спросил меня: "Хочешь заработать? Помоги пианино перевезти, два
доллара в час". Деньги не помешали бы, и я согласился. Оставив рюкзак на его
передвижном складе, мы поехали на грузовичке в пригород Лас Крусес, где
толпилось на пороге приветливое мещанское семейство; мы с мужиком вылезли из
машины, выволокли из дома пианино и еще много разной мебели, погрузили все
это, отвезли на новую квартиру и выгрузили, вот и все. Два часа, он дал мне
четыре доллара, я зашел в столовую на автостоянке и устроил себе королевский
пир, теперь я был готов ехать весь остальной день и всю ночь. Тут же
остановилась машина; за рулем огромный техасец, на заднем сиденье - бедная
мексиканская парочка, молодые, у девушки на руках младенец. Техасец
предложил за десять долларов довезти меня до Лос-Анджелеса.
Я сказал: "Четыре дам, больше не могу".
- Хрен с тобой, садись. - И всю ночь, болтая без умолку, гнал он через
Аризону и Калифорнийскую пустыню, а в девять утра высадил меня в
Лос-Анджелесе, в двух шагах от моей сортировочной, и единственное
происшествие за всю дорогу состояло в том, что бедная мексиканочка пролила
на мой рюкзак какое-то детское питание, и мне пришлось сердито вытирать его.
Хотя вообще они были симпатичные. Проносясь Аризоной, я объяснял им кое-что
насчет буддизма, а именно насчет кармы и реинкарнации, и, кажется, всем было
интересно.
- То есть дается возможность вернуться и попробовать еще раз? -
спросила бедная маленькая мексиканка, вся перевязанная после драки в Хуаресе
прошлой ночью.
- Говорят, что так.
- Да, черт возьми, надеюсь, в следующий раз будет что-нибудь другое.
Кому следовало бы попробовать еще раз, так это нашему техасцу: ночь
напролет рассказывал он, как врезал кому-то за то-то и то-то, по его словам
выходило, что он создал уже целую призрачную армию мстителей, надвигающуюся
на Техас. Но я так понял, что в основном он гонит, и верил всем его
россказням едва наполовину, а в полночь и вовсе бросил слушать. Оказавшись в
Лос-Анджелесе в десять утра, я пошел на станцию, дешево позавтракал кофе и
пончиками в баре, сидя у стойки и болтая с барменом, который хотел знать,
зачем мне такой здоровый рюкзак, потом присел на травку и стал смотреть, как
составляются поезда.
Гордый, что и сам я работал тормозным кондуктором, я совершил ошибку:
расхаживал по станции с рюкзаком, беседовал со стрелочниками, расспрашивал,
когда следующий местный, - и тут подходит здоровенный молодой полицейский с
болтающимся в кобуре на бедре пистолетом, весь прямо как шериф из
телевизора, и, глядя стальным взглядом сквозь темные очки, велит мне
проваливать. И стоит, уперев руки в боки, наблюдая, как я удаляюсь и выхожу
на шоссе. Страшно злой, я прошел подальше по шоссе, перемахнул через забор
на станцию и какое-то время лежал в траве. Потом сел, покусывая травинку и
стараясь не высовываться. Вскоре раздался свисток к отправлению - поезд
готов: я рванул к своему поезду, перелезая через вагоны, вскочил на него в
тот самый момент, когда он трогался, и выехал из Лос-Анджелеса, лежа на
спине, с травинкой во рту, под укоризненным взглядом моего полицейского,
который стоял теперь, уперев руки в боки уже по другой причине. И почесывал
в затылке.
Местный шел до Санта-Барбары; там я сходил на пляж, искупался, развел в
песке костерок и приготовил поесть, и вернулся на станцию - до "полночного
призрака" еще куча времени. "Призрак" состоит в основном из платформ с
прицепами, прикрученными к ним стальным кабелем. Огромные колеса прицепов
заключены в деревянные колодки. Я всегда лежу головой к этим колодкам, так
что если произойдет крушение - прощай, Рэй. Но я решил - если судьба мне
погибнуть на "полночном призраке", значит, судьба. Хотя, видимо, у Господа
Бога есть еще для меня дела. "Призрак" появился точно по расписанию; я
забрался на платформу, под прицеп, расстелил спальник, снял башмаки и
положил в головах, под скатанную в подушку куртку, вздохнул, расслабился.
Бум, поехали. Теперь я понял, почему бродяги называют его "полночным
призраком": измотанный, я, против всех ожиданий, моментально уснул и
проснулся только от яркого света фонарей станционной конторы в
Сан-Луис-Обиспо, ситуация очень опасная, поезд остановился совершенно не
там, где надо. Но ни души не было возле конторы, глухая ночь, и только я
пробудился от глубокого сна без сновидений, тут же впереди раздался свисток,
и мы тронулись, действительно как призраки. После этого я уже не просыпался
до утра, до самого Сан-Франциско. Оставался один доллар; Гари * ждал меня в хижине. Вот и все путешествие,
молниеносное, как сон, вот я и вернулся.
