Ведь и мне плохо от сознания, что мой сын никогда... - Она
оборвала мысль о солнечном свете, голубом небе и далеком
горизонте. - Но только не сейчас, - сказала она, и перебросила
ноги через край кровати. Слегка покачиваясь, она встала.
Невидящий взгляд скользнул по колыбели; она босиком пошла на
кухню, время от времени опираясь на стены. Коуди машинально
заглянул в ее мысли, отозвал свою мысль и поднялся, чтобы
следовать за ней. Она стояла у кухонной мойки, наливая в бокал
воду. Потом, глядя в никуда, жадно выпила ее.
- Я должен идти, - сказал Коуди. - Не волнуйся, Люси.
- Какая-нибудь женщина, - пробормотала Люси через край
стакана. - У тебя там есть... кто-то. Я знаю.
- Люси...
- Кто-то из вашего рода, - сказала Люси и уронила бокал в
раковину. Тот покатился по блестящей дуге, разбрызгивая воду.
Ему оставалось только беспомощно смотреть на нее. Сказать он
ничего не мог. Он не мог сказать ей, что отправляется убивать
Джаспера Хорна. Не мог сказать ей об Операции "Апокалипсис" или
Индукторе, о должности с пугающей ответственностью, которую он
занимал. Не мог сказать: "Люси, если мы успеем создать Индуктор,
и ты, и твой ребенок будете свободны", - или же: "Возможно, мне
придется убить тебя... тебя и твоего ребенка вместе со всеми
обыкновенными людьми на Земле - с помощью Операции
"Апокалипсис".
Нет, он не мог сказать ничего.
Она провела мокрой рукой по лицу, отбрасывая волосы, мутным
взглядом посмотрела на него, нетвердо ступая босыми ногами,
пересекла кухню, уткнулась щекой в его плечо и, просунув руки у
него под мышками, обняла его.
- Прости, - сказала она. - Я ненормальная. Тебе ведь тоже
тяжело, Джефф.
- Да.
- Мы отошлем ребенка на следующей неделе, - пообещала она. -
Тогда я снова буду разумной. Я... я ненавижу виски. Это все
оно...
- Я знаю.
Он пригладил ей волосы, отведя их с мокрого лица, пытаясь
отыскать слова для сложных волн любви, сожаления, раскаяния,
страха и боли, которые всегда заполняли его сознание, когда он
думал о ней, с тех пор, как она стала его женой. Любопытно, что
у телепатов обычно не хватало слов, чтобы словами выразить свои
чувства. Ведь среди себе подобных слова им не требовались.
- Наберись со мной терпения, Люси, - сказал он наконец. -
Близится беда. Времени мало, и я могу потерпеть неудачу. Я... я
вернусь сразу, как только смогу.
- Я знаю, дорогой. Я сама бы что-нибудь сделала для этого.
- Я принесу тебе что-нибудь, что тебе понравится, - сказал
он. - Сюрприз. Пока не знаю, что, но что-нибудь прелестное. И
еще, Люси, потом... на следующей неделе... мы можем переехать,
если хочешь. Найди новую квартиру в Седьмой Пещере. Можешь
заказать новую мебель, и мы... - он почти не понимал, что
говорит. Иллюзия и реальность совершенно перемешались.
- Мы что-нибудь придумаем, дорогой, - сказала она. - Все
будет хорошо.
- Что ж, я пошел, - сказал он.
Она кивнула.
- Я буду скучать по тебе. Возвращайся скорее.
* * *
Коуди закрыл за собой решетку лифта и прижался к стальной
стенке головой, устало ссутулившись и формируя в сознании
кодовый сигнал для запуска механизмов. Чей-то занятый разум
откликнулся другой частью шифра, а третий (кто-то шел мимо,
опаздывая на обед) подбросил недостающие символы. Для управления
лифтом требовалось одновременное проецирование трех мысленных
образов. Такова была мера предосторожности. Выходы могли
контролироваться только телепатами.
Он толкнул скошенную дверь и она открыла перед ним хаос
мокрых листьев и острый сладкий аромат влажной хвои и дождя. Из
подлеска выскочил перепуганный кролик. Коуди закрыл
замаскированный проем и посмотрел вверх, щурясь от хлещущего в
лицо дождя. Откуда-то сверху донеслось беззвучное приветствие,
загудел мотор, и из мрака плавно спустилась веревка. Он просунул
ногу в петлю и тотчас почувствовал плавный подъем подхватившего
его сетчатого сидения. Через открытый люк он втиснулся в висящий
вертолет.
Арн Фридманн не отрывал глаз от приборной доски. Ему это и не
требовалось. Невысокий, коренастый, с серьезным бесстрастным
лицом и таким же манерами, склонив голову в темном шлеме, он
вглядывался в пелену дождя, на миг отвлекшись от работы, чтобы
послать безмолвное приветствие.
На мгновение Коуди просто откинулся в кресле и дал холодной,
непотревоженной тишине открытого неба начисто промыть его
сознание. Это было похоже на полное расслабление уставших от
долгого напряжения мышц. Пещеры были настолько заполнены
подавленными обидами и грехами, страхами и напряжением, что со
временем воздух в пещере становился невыносимым для телепата.
Фридманн хотел сообщить ему что-то срочное. Коуди ощутил его
прикосновение к краю сознания, дающее новичку время подышать
чистым воздухом. Мысль Фридманна висела подобно вертолету,
терпеливо ожидая сигнала.
А под ними бежали еловые леса, потревоженные и размытые
дождем. Вода стекала по иллюминаторам. Спокойно и приятно гудел
двигатель. Люси... Уже пять лет она не видит дождя, деревьев и
неба. И впереди ее ждет лишенная этого жизнь, или скорая смерть,
или... Индуктор.
- Нам нужно побольше времени, - донеслась мысль Фридманна. -
Если погром начнется сейчас, его невозможно будет остановить.
Мне кажется, на это и рассчитывают параноики. Они проникают в
ключевые города - места, где есть склонность к бунту. Вроде
Америкэн Гана. Там - Джаспер Хорн.
- Давно? - спросил Коуди.
- Недели три или около того. И он неплохо поработал. Ты
знаешь, как это делают параноики. Читают мысли и, когда нужно,
подбрасывают необходимое слово, поддерживая растущее напряжение.
Вполне может быть, что Джаспер уже сегодня может начать мятеж в
Америкэн Гане.
- Не сможет, если будет мертв, - отозвалась в злорадном
предвкушении мысль Коуди. Он откинулся в кресле, глядя на
проносящиеся мимо облака и думая об Америкэн Гане. Город-казино.
Во всяком случае, на этом он специализировался, хотя в городе
располагалась знаменитая исследовательская лаборатория, здесь же
жили знаменитые мастера по пластику. Но в основном люди
приезжали в Америкэн Ган играть.
Что я и буду делать, подумал Коуди, наблюдая, как солнечные
лучи высушивают капли дождя на окошке рядом с ним.
* * *
Фридманн высадил Коуди на окраине Америкэн Гана и поспешно
направил вертолет на восток. Его ждало важное дело в Блидинг
Канзасе, за пятьсот миль. Коуди проводил взглядом вертолет,
поднимающийся в пустынное синее небо.
Америкэн Ган лежал на половинке блюдца, окаймленного холмами
и разрезанного и ограниченного широкой неторопливой рекой. На
пляже, словно воткнутые в песок зубочистки, виднелись одиночные
фигуры; множество лодок, каноэ из прозрачного пластика и яликов
сверкали на солнце. На безмятежной зеленой глади воды черными
точками виднелись пловцы. Но ветер, дувший с реки, был горячим.
Стоя у подножия холмов, Коуди рассматривал раскинувшийся
внизу Америкэн Ган. Теперь, когда он шел к ясно видимой цели, им
овладело относительное спокойствие, дав расслабиться. В городе
было, наверное, около сотни построек, в основном небольших,
разбросанных довольно далеко друг от друга. Цвели деревья - или
цвели бы, если бы их листья не поникли вяло - все, кроме росших
поблизости от речной набережной. Быстро двигались только дети. В
тени виргинского дуба Коуди видел расположившуюся на пикник
вокруг белого прямоугольника скатерти небольшую компанию. На
фоне белой ткани виднелись зелень и алая мякоть арбуза.
Сзади, высунув язык, к нему неторопливо подбежала маленькая
белая собачка. Она со скучающим видом, но настороженно
посмотрела на него. В ее мозгу был смутный образ ужасного,
брызжущего слюной зверя чуть поболее тигра. С некоторым трудом
Коуди узнал в этом символе Ужаса таксу, которую так боялась
маленькая белая собачка.
Немного развеселившись, Коуди стал спускаться по склону к
Америкэн Гану. Он не торопился. Влажный теплый воздух приятно
обдувал его кожу. Ни о чем не думая, просто воспринимая, он
позволил потокам мыслей на мгновение заполнить его подобно шуму
моря, пока он, двигаясь в гипнотическом ритме, сосредоточился на
длинном здании в византийском стиле и наблюдал, как оно
становилось все больше и больше с каждым шагом.
...На земле было достаточно места. И среди всех остальных
людей было достаточно врагов. Человек вел войну с тех пор, как
распрямил спину, и ни разу не было объявлено перемирия в схватке
со старейшим врагом, горевшим в жарком синем небе, прятавшимся в
почве, ядовитым и невидимым, скрывавшемся сейчас в реке, но
способным подняться и возродиться, врагом, наступавшим на
незнающего и неосторожного человека, врагом, чья древняя мощь
всегда бомбардировала дамбу, построенную человеческим разумом.
Враг и друг одновременно - этот подарок богов. Без него, без
физических и химических сил, создавших этот воздух, эту воду,
это неглубокую долину с плодородной почвой, не было бы самой
жизни. Чудесный подарок - эта планета. Оберегать ее, сохранять,
наблюдать за ней - учиться предсказывать и управлять ей - и она
послужит вам. Забудьте об этом во время драки между самим собой
- и жгучее солнце, бушующие воды, смертоносный холод, плодовитые
микробы продолжат свое вечное дело. И здесь не было места
человеку. Как похоже на бога!
Теперь Коуди оказался в парке перед длинным венецианским
зданием. Деревья увядали над порыжевшими газонами. В мелком
прямоугольном пруду плавали золотые рыбки, которые с надеждой
хватали воздух ртами, подплывая к поверхности и ныряя обратно.
Маленькие сознания рыбок были открыты для Коуди и, без тени
мысли, напоминали множество ярких, маленьких неподвижных
огоньков свечей на именинном торте, светившихся по всему пруду,
вдоль которого шел Коуди.
Он не пошел в византийское здание. Это было ни к чему. Вместо
этого он направился к одной из тумб, по высоте доходивших ему до
плеча, расставленных неровными рядами перед фасадом здания, и
остановился перед незанятой. Несколько мужчин и женщин
склонились над тумбами, вглядываясь в окуляры. Таких было
немного. Было слишком жарко, даже в тени.
Коуди наклонился над окуляром своего аппарата, нашел в
кармане монету и бросил ее в щель. Тьма перед его глазами
сменилась заставкой со светящимися буквами: Радио-кобальт.
Потом, одна за другой, появились серии цифровых диапазонов.
Коуди произвольно ткнул кнопку, обозначившую его выбор. Теперь
механизм был запущен. Сейчас он наблюдал за увеличенной паровой
камерой Вилсона, пересекаемую светящимися следами радиоактивных
частиц. Над этой картинкой мигал счетчик, подсчитывающий
количество столкновений электронов. Если бы он угадал их точное
количество, то мог бы сорвать куш и получить удовольствие.
Ничего. Совершенно ничего. Но когда мысль Коуди стала
расширяться, он ощутил страсть, напряженное ожидание в умах
окружающих, и понял, что для них всех выигрыш значил бы очень
многое.
Ведь по сути, в этих сознаниях не было уверенности в себе.
Над всеми ними висела тяжелая угроза, тень которой висела над
миром со времен Взрыва и вкладывала в руку каждого неотразимое
оружие - запас бомб был у каждого города. Вместо национальных
барьеров стена теперь окружала каждый город - и каждого
человека. Выживание все еще зависело от удачи и слепого случая.
И поэтому игровые города вроде Америкэн Гана процветали.
Здесь, в казино, за слот-машинами, за рулеткой, игрой в кости,
орлянку и фараон, люди могли доказать, что слепая удача
покровительствует им, и они по-прежнему в безопасности.
Социальная неопределенность здесь подменялась механической
неопределенностью бросаемых костей или вращающейся рулетки, и
личная ответственность попадала в руки богини, которую греки
называли Туше, а римляне - Фортуной.
Коуди чувствовал, как позади него двигаются люди, входя и
выходя из казино. Для его чувствительного сознания это было
похоже на мерцание горячего воздуха. Возможно, это происходило
