сомнений. Совершая это, она могла позволить духу перемещать их точки
сборки. Когда же точки перемещались, становилось возможным все. Они
входили в область, где чудеса банальны.
Он категорически утверждал, что целительница определенно была магом,
и что если я попытаюсь вспомнить операцию, я найду, что она была
безжалостна с людьми вокруг нее, и особенно с пациентом. Я повторил ему,
что с легкостью могу вспомнить весь ход операции. Я помню, как высота и
тон ровного, женственного голоса целительницы внезапно изменились, когда
она вошла в транс, и слышался дребезжащий, низкий мужской бас. Этот голос
сообщил, что дух воина доколумбийской эпохи овладел телом целительницы.
После сообщения осанка целительницы резко изменилась. Она стала одержимой.
Она, по-видимому, абсолютно не сомневалась в себе и провела операцию с
полной уверенностью и непоколебимостью.
- Словам "уверенность" и "непоколебимость" я предпочитаю слово
"безжалостность", - заявил дон Хуан, а затем продолжил. - эта целительница
была безжалостной, создавая надлежащую обстановку для вмешательства духа.
Он утверждал, что события, такие, как эта операция, трудно объяснимы,
хотя на самом деле они очень просты. Они трудны, когда мы по собственному
настоянию размышляем о них. Если же о них не думать, все встанет на свои
места.
- Но это действительно абсурдно, дон Хуан, - сказал я.
Я напомнил ему, что он требовал серьезности размышления от всех своих
учеников, и даже критиковал своего учителя за то, что тот не был хорошим
мыслителем.
- Конечно, я настаиваю, чтобы каждый, кто находится рядом со мной,
размышлял ясно и понятно, - ответил он. - и я объясняю каждому, кто
захочет меня выслушать, что единственный способ думать ясно и понятно
заключается в том, чтобы не думать вообще. Я очень прошу тебя понять это
отрицание магов.
Я громко запротестовал против запутанности его утверждения. Он
засмеялся и начал высмеивать мою необходимость защищать себя. А потом еще
раз объяснил, что для мага существует два типа размышления. Первый был
обычным повседневным размышлением, которое управлялось нормальным
местоположением точки сборки. Это беспорядочное размышление не отвечает
действительным нуждам человека и оставляет огромную неясность в его
голове. Другой тип является точным размышлением. Оно функционально,
экономично и оставляет необъясненными очень мало вещей. Дон Хуан заметил,
что этот тип размышления преобладает тогда, когда точка сборки
передвинута. Или по крайней мере, повседневный тип мышления, прекращаясь,
позволяет перемещаться точке сборки. Поэтому видимое отрицание вообще не
является отрицанием.
- Мне бы хотелось, чтобы ты вспомнил что-нибудь из того, чем ты
занимался в прошлом, - сказал он. - я хотел, чтобы ты вспомнил особое
передвижение точки сборки. Сделав это, ты перестанешь думать тем способом,
которым думаешь обычно. И тогда другой тип мышления, который я называю
ясным мышлением, придет ему на смену и заставит тебя вспоминать.
- А как мне остановить мышление? - спросил я, хотя и знал то, что он
мне скажет в ответ.
- "Намеренным" движением твоей точки сборки, - сказал он. -
"намерение" приманивается глазами. Я сказал дон хуану, что мой ум мечется
между моментом потрясающей ясности, когда все вокруг меня кристально ясно,
и провалом в глубокую ментальную усталость, где я не могу понять ничего из
того, что он говорит мне. Он попытался приободрить меня, объяснив, что моя
нестабильность была вызвана незначительными колебаниями моей точки сборки,
которая не могла удержаться в новой позиции, достигнутой несколькими
годами ранее. Колебания были результатом остаточного чувства
самосожаления.
- Что еще за новая позиция, дон Хуан? - спросил я.
- Несколько лет назад - и именно это я хочу, чтобы ты вспомнил - твоя
точка сборки достигла места отсутствия жалости, - ответил он.
- Прости, не понимаю, - признался я.
- Место отсутствия жалости - это положение безжалостности, - сказал
он. - ну да ты все это знаешь. Но до той поры, пока ты вспомнишь, я скажу,
что безжалостность, будучи особым положением точки сборки, проявляется в
глазах мага. Она подобна мерцающей пленке по всей поверхности глаз. Глаза
мага блестят. Чем больше блеск, тем более безжалостен маг. Но сейчас твои
глаза тусклы.
Он объяснил, что когда точка сборки передвигается в место отсутствия
жалости, глаза начинают блестеть. Чем тверже новая позиция схвачена точкой
сборки, тем больше сияют глаза.
- Попытайся призвать назад то, что ты уже знаешь об этом, - побуждал
он меня.
Он немного помолчал, а затем сказал, не глядя на меня:
- Призывать назад - это не то же самое, что вспоминать, - продолжал
дон Хуан. - воспоминание диктуется повседневным типом мышления, в то
время, как призывание назад, восстановление, управляется движением точки
сборки. Пересмотр своей жизни, который совершает каждый маг, является
ключом к движению точки сборки. Маги начинают свой пересмотр через
размышление, вспоминая наиболее важные этапы своей жизни. После простого
размышления о них, они переходят к тому, что действительно было на месте
события. Когда они могут делать это - быть на месте события - они
добиваются передвижения точки сборки именно в то место, где она была в тот
миг, когда происходило событие. Возвращение полного события с помощью
передвижения точки сборки известно как воспоминание магов.
Секунду он смотрел на меня, пытаясь понять, слышал ли я его.
- Наши точки сборки постоянно перемещаются, - объяснил он. - это
незаметное перемещение. Маги верят, что для передвижения точки сборки в
определенные, точные позиции, они должны овладеть "намерением". А так как
нет способа узнать, что является "намерением", маги позволяют своим глазам
приманивать его.
- Все это совершенно непонятно для меня, - сказал я.
Дон Хуан закинул руки за голову и лег на землю. Я сделал то же самое.
Наступила длинная пауза молчания. Ветер гнал облака. От их движения у меня
почти закружилась голова. И головокружение вдруг резко перешло в знакомое
чувство тоски.
Каждый раз, когда я был с доном Хуаном, я чувствовал, особенно в
минуты покоя и тишины, подавляющее чувство отчаяния - тоски о чем-то, чего
я не мог описать. Когда я был один или в обществе других людей, я никогда
не имел этого чувства. Дон Хуан объяснял, что я чувствовал и
интерпретировал как тоску то, что на самом деле было внезапным движением
моей точки сборки.
Когда дон Хуан заговорил, звук его голоса встряхнул меня, и я сел.
- Ты должен вспомнить тот миг, когда твои глаза заблестели в первый
раз, - потому что в тот миг твоя точка сборки достигла места отсутствия
жалости. Вспомни, как безжалостность овладела тобой. Безжалостность
заставляет блестеть глаза магов, и этот блеск выманивает "намерение".
Каждое положение, достигнутое точкой сборки, выражается особым блеском в
глазах мага. А так как глаза мага обладают своей особой памятью, они могут
вызвать воспоминание любого положения через особый блеск, причастный к
этому положению.
Он объяснил, что маги уделяют блеску своих глаз и своему взгляду
огромное внимание, поскольку глаза напрямую соединены с "намерением". Как
бы это ни звучало, но истина в том, что глаза только поверхностно связаны
с миром повседневной жизни. На более глубоком уровне они соединены с
абстрактным. Я не представлял, как мои глаза могут снабдить меня таким
видом информации, и спросил об этом. Ответом дон Хуана было то, что
возможности человека так велики и таинственны, что маги, вместо того,
чтобы думать о них, предпочитают исследовать их, надеясь когда-нибудь
понять хоть что-то.
Я спросил его, влияет ли "намерение" на глаза обычного человека.
- Конечно! - воскликнул он. - ты все знаешь. Но знаешь на таком
глубоком уровне, что это безмолвное знание. У тебя нет достаточной
энергии, чтобы объяснить это даже самому себе.
- Обычный человек знает о своих глазах то же самое, но у него энергии
еще меньше, чем у тебя. Единственным превосходством магов над обычными
людьми является то, что они сберегли свою энергию, а это означает более
точное и чистое звено, связующее с намерением. Естественно, это означает и
то, что они могут вспоминать по своей воле, используя блеск своих глаз для
передвижения их точки сборки.
Дон Хуан остановил рассказ и уставился на меня пристальным взглядом.
Я отчетливо почувствовал, как его глаза подводили, толкали и подтягивали
что-то неопределенное во мне. Я не мог уйти из под его взгляда. Его
концентрация была так сильна, что фактически вызывала во мне физическое
ощущение. Я чувствовал себя так, словно находился в печи. И совершенно
внезапно я заглянул внутрь. Это было ощущение, очень похожее на бытие в
рассеянных мечтаниях, но с необычным сопровождающим ощущением сильного
осознания себя и отсутствия мыслей. Будучи в высшей мере сознательным, я
заглянул внутрь, в ничто.
Огромными усилиями я вытянул себя оттуда.
- Что ты со мной делаешь, дон Хуан?
- Иногда ты совершенно невыносим, - сказал он. - твоя
расточительность может взбесить кого угодно. Твоя точка сборки находилась
в наиболее выгодном месте для того, чтобы вспомнить все, что тебе бы
захотелось, а что сделал ты? Ты позволил всему уйти, а потом спрашиваешь,
что я с тобой делаю.
Он помолчал некоторое время, а потом улыбнулся, когда я вновь сел
рядом с ним.
- Но быть несносным - это, воистину, твой величайший плюс, - добавил
он. - так что же я жалуюсь?
Мы громко рассмеялись. Это была просто шутка.
Годами ранее меня очень трогало и смущало огромное участие ко мне дон
Хуана. Я не мог себе представить, почему он был так добр ко мне. По его
жизни было вполне очевидно, что во мне потребности никакой не было. Он
ничего от меня не ожидал. Но я был обучен через болезненный опыт жизни,
что никто не бывает беспристрастным, и тем не менее, не мог предвидеть
того, что вознаграждение дон Хуана может сделать меня ужасно
встревоженным.
Однажды я спросил дон Хуана в упор, довольно циничным тоном, что ему
дает наше общение. Я сказал, что не могу догадаться об этом.
- Ты ничего не поймешь, - ответил он.
Его ответ разозлил меня. Я воинственно высказал ему, что глупцом себя
не считаю, и что он мог бы по крайней мере попробовать объяснить мне это.
- Отлично, но я должен сказать, что, хотя ты и можешь это понять,
ответ тебе определенно не понравится, - сказал он с той улыбкой, которая
появлялась всегда, когда он хотел подшутить надо мной. - как видишь, я
просто хочу пощадить тебя.
Я был пойман на крючок, и настаивал, чтобы он рассказал яснее, что
имеется в виду.
А ты уверен, что тебе захочется слушать правду? - спросил он, зная,
что я не скажу нет, даже если бы жизнь моя зависела от этого.
- Конечно, я хочу слышать все, что ты можешь выложить мне, - резко
ответил я.
Он захохотал над этим, как над забавной шуткой, и чем дольше он
смеялся, тем большим становилось мое раздражение.
- Я не вижу здесь ничего смешного, - сказал я.
- Иногда основную истину нельзя подделать, - сказал он. - основная
истина в таком случае как глыба на дне огромной кучи вещей, эдакий
краеугольный камень. Если мы жестко посмотрим на нижнюю глыбу, нам может
не понравиться результат. Я предпочел бы избежать этого.
Он снова засмеялся. Его глаза, сверкая озорством, казалось,
приглашали меня продолжать затронутую тему. И я вновь заявил, что хочу
