казалось, склеились вместе. Стараясь раздвинуть их, я обломал свои ногти.
Потом был приступ неконтролируемого гнева, и я рычал как обессиленный
зверь. Я схватил веревку, накрутил ее на свои предплечья и, уперев ноги в
колонну, рванулся изо всех сил. Но кожа оказалась слишком крепкой для моих
мышц. Я почувствовал себя униженным и напуганным. Страх дал мне момент
трезвости. Я знал, что позволил обманчивой ауре рассудительности дон Хуана
обмануть себя.
Я оценил свою ситуацию так объективно, как только мог, и не увидел
иного средства спасения, как только перерезать кожаную веревку. Я начал
бешено перетирать ее об острый угол колонны. Мне казалось, что если я
успею разодрать веревку, прежде чем кто-нибудь из мужчин выйдет во двор, у
меня появится возможность добежать до машины и удрать отсюда, чтобы
никогда не возвращаться вновь.
Я пыхтел и потел, я все тер и тер веревку, пока мне не осталось
совсем немного. И вновь уперев ноги в колонну и обмотав веревку вокруг
предплечий, я отчаянно рванул ее. Веревка лопнула, а сила рывка откинула
меня на спину, и я кувырком влетел в дом.
Когда я с треском влетел в открытую дверь, дон Хуан, Висенте и
Сильвио Мануэль стояли посреди комнаты и аплодировали мне.
- Какое драматичное возвращение, - сказал Висенте, помогая мне
встать, - ты одурачил меня. Я не думал, что ты способен на такие вспышки.
Дон Хуан подошел ко мне и развязал узел, освобождая мою шею от куска
обмотанной веревки.
Меня трясло от страха, напряжения и гнета. Дрожащим голосом я спросил
дон Хуана, зачем он так издевается надо мной. Они засмеялись и на миг
показались совсем не грозными.
- Мы хотели проверить тебя и определить, к какому типу мужчин ты
действительно относишься, - сказал дон Хуан.
Он подвел меня к одной из кушеток и вежливо предложил присесть.
Висенте и Сильвио Мануэль сели в кресла, а дон Хуан опустился на другую
кушетку лицом ко мне.
Я нервно рассмеялся, но больше не опасался за свою ситуацию, и не
боялся дон Хуана и его друзей. Все трое смотрели на меня с откровенным
любопытством. Висенте не мог перестать улыбаться, хотя и делал отчаянные
усилия казаться серьезным. Сильвио Мануэль, рассматривая меня, ритмично
потряхивал головой. Его глаза остановились на мне и были расфокусированы.
- Мы связали тебя, - продолжал дон Хуан, - чтобы узнать, какой ты -
ласковый, терпеливый, безжалостный или же хитрый. Мы не нашли в тебе ни
одной из этих вещей. Скорее всего, ты просто выдающаяся индульгирующая
личность, как я и говорил.
- Если бы ты не индульгировал в своем неистовстве, ты, конечно же,
заметил бы, что грозный узел на веревке вокруг твоей шеи был фальшивым.
Это застежка. Висенте придумал этот узел, чтобы дурачить своих друзей.
- Ты яростно разорвал веревку. Безусловно, ты не ласков, - сказал
Сильвио Мануэль.
Секунду они сидели в молчании, потом расхохотались.
- У тебя нет ни безжалостности, ни хитрости, - продолжил дон Хуан. -
если бы они у тебя были, ты легко бы расстегнул оба узла и убежал с ценной
веревкой. У тебя нет и терпения. Имей его, ты скулил бы и кричал до тех
пор, пока не увидел бы, что у стены лежат садовые ножницы, которыми можно
перерезать веревку в два счета и уберечь себя от мук и перенапряжения.
- Тебя нельзя научить быть неистовым и тупым. Ты уже такой. Но ты
можешь научиться быть безжалостным, хитрым, терпеливым и ласковым.
Дон Хуан объяснил мне, что безжалостность, хитрость, терпение и
ласковость были сутью "выслеживания". Они были основаниями, которым, со
всеми их ответвлениями, надо обучаться аккуратно и тщательно.
Все это он, конечно, адресовал мне, но говоря, смотрел то на Висенте,
то на Сильвио Мануэля, которые слушали его с величайшим вниманием и время
от времени в согласии кивали головами.
Он несколько раз подчеркнул, что обучение "выслеживанию" - одно из
наиболее трудных дел, которые совершают маги. И он настаивал, что не имеет
значения тот факт, что они сами обучают меня "выслеживанию", не имеет
значения и то, что я верю в противоположное, есть только безупречность,
которая диктует их поступки.
- Будь уверен, мы знали, что делаем. Наш бенефактор, нагваль Хулиан,
видел это, - сказал дон Хуан, и все трое взорвались таким шумным смехом,
что я даже почувствовал себя неудобно. Я не знал, что и думать.
Дон Хуан повторил, что очень важным пунктом для понимания было то,
что для наблюдателя поведение магов могло показаться злым, хотя в
действительности их поведение всегда остается безупречным.
- Как ты можешь говорить об отличии, если находишься на одном конце
связки маг-наблюдатель? - спросил я.
- Злые поступки люди совершают для личной выгоды, - сказал он. -
маги, наоборот, преследуют в своих действиях конечную цель, которая не
имеет ничего общего с личной выгодой. Тот факт, что они наслаждаются
своими поступками, нельзя оценивать как прибыль. Скорее всего, это
состояние их характера. Обычный человек действует лишь в том случае, если
есть шанс на прибыль. Воины говорят, что они действуют не ради выгоды, но
для духа.
Я задумался над этим. Действовать, не принимая в расчет выгоды, было
для меня действительно чуждой концепцией. Я был воспитан, вкладывая
деньги, надеяться на какое-нибудь вознаграждение, и это касалось всего,
чем бы я не занимался.
Должно быть, дон Хуан расценил мое молчание и задумчивость как
скептицизм. Он засмеялся и посмотрел на своих товарищей.
Взять нас четверых, например, - продолжал он. - ты веришь, что
участвуя в этой ситуации, ты в конце концов получишь из нее какую-то
пользу. Если ты рассердишься на нас или мы разочаруем тебя, ты начнешь
мстить нам злыми поступками. Мы же, наоборот, не думаем о личной выгоде.
Наши действия продиктованы безупречностью - мы не можем ни сердиться, ни
разочаровываться относительно тебя.
Дон Хуан улыбнулся и сказал мне, что с момента, когда мы встретились
на автобусной станции, все, что он делал со мной, даже если так и не
казалось, было продиктовано безупречностью. Он пояснил, что ему было
необходимо поставить меня в беззащитную позицию и тем самым помочь мне
войти в состояние повышенного сознания. Именно поэтому он и сказал мне
тогда про раскрытую ширинку.
- Это был способ встряхнуть тебя, - сказал он с усмешкой. - мы грубые
индейцы, поэтому все наши встряски довольно примитивны. Чем более опытен
воин, тем величественнее утонченность и разработка его толчков. И я должен
признать, мы с размахом проявили нашу грубость, особенно когда посадили
тебя на ошейник, как собаку.
Все трое усмехнулись и засмеялись так тихо, словно в доме был кто-то
еще, кому они не хотели мешать.
Ужасно низким голосом дон Хуан произнес, что поскольку я нахожусь в
состоянии повышенного сознания, я могу легко понять то, что он собирается
рассказать мне об искусстве "выслеживания" и мастерстве "намерения". Он
назвал их верховным торжеством старых и новых магов, первейшей вещью, с
которой маги сталкивались тысячелетия назад, с которой они сталкиваются и
сегодня. Он заявил, что "выслеживание" было началом, и прежде чем стать на
путь воина, воины должны были научиться "выслеживать", далее они обучаются
"намерению", и только потом могут передвигать свою точку сборки по своей
воле.
Я твердо знал, о чем он говорит. Я знал, не зная как, что
передвижение точки сборки реально и выполнимо. Но не было слов объяснить
то, что я знал. Я несколько раз пытался изложить им свое знание. А они
смеялись над моими неудачами и уговаривали попробовать еще раз.
- Как тебе понравится, если я произнесу это за тебя? - спросил дон
Хуан. - я хотел бы отыскать те слова, которыми пользуешься ты, но не могу.
По его взгляду я решил, что он серьезно просит моего разрешения.
Ситуация казалась такой нелепой, что я рассмеялся.
Дон Хуан, проявляя огромное терпение, спросил меня о том же еще раз,
и я ответил следующим взрывом смеха. Их удивленные взгляды и тревога
подсказали мне, что моя реакция была непонятна ими. Дон Хуан встал и
высказал мнение, что я чересчур утомлен и мне пора вернуться в мир
повседневной жизни.
- Подожди, подожди, - попросил я. - со мной все в порядке. Я просто
нашел забавным, что ты просишь у меня разрешения.
- Я прошу твоего разрешения, - сказал дон Хуан. - поскольку ты
единственный, кто может позволить выйти наружу тем словам, что скрыты
внутри тебя. Мне кажется, я сделал ошибку, предлагая тебе понять больше,
чем ты можешь. Слова потрясающе сильны и важны, они являются магической
собственностью того, кто обладает ими.
- У магов есть правило большого пальца: они говорят, что, чем глубже
перемещение точки сборки, тем величественнее чувство полученного знания и
того, что нет слов, объясняющих его. Иногда точка сборки обычных людей
может двигаться без знания причины и даже без осознания этого с их
стороны, если не считать того, что они лишаются дара речи, смущаются и
становятся уклончивыми.
Висенте перебил его и предложил, чтобы я остался с ними подольше. Дон
Хуан согласился и повернулся ко мне лицом.
- Самым первым принципом "выслеживания" является то, что воин
"выслеживает" самого себя, - сказал он. - воин "выслеживает" себя
безжалостно, хитро, терпеливо и ласково.
Я хотел засмеяться, но он не дал мне времени. Очень кратко он
определил "выслеживание" как искусство использования поведения по-новому
для определенных целей. Он сказал, что обычным человеческим поведением в
мире повседневной жизни была рутина. Любое поведение, нарушающее
повседневный порядок, оказывает на наше полное существо совершенно
необычный эффект. Именно этот необычный эффект маги и ищут, поскольку он
кумулятивный.
Он пояснил, что маги, видящие древних времен, первыми заметили,
благодаря своему "видению", что необычное поведение заставляет точку
сборки дрожать. Вскоре они обнаружили, что если необычное поведение
практикуется систематично и целенаправленно, оно в конечном счете вызывает
движение точки сборки.
- Настоящим вызовом для этих магов-видящих, - продолжал дон Хуан, -
было нахождение системы поведения, которая не была бы ни мелочной, ни
причудливой, но сочетала бы в себе нравственность и чувство красоты,
которые отличают магов-видящих от заурядных колдунов и ведьм.
Он перестал говорить и все посмотрели на меня, отыскивая следы
усталости в моих глазах и на моем лице.
- Любой, кому удается передвинуть свою точку сборки в новую позицию,
уже маг, - продолжил дон Хуан. - и из этой новой позиции он может делать
любые добрые и плохие дела по отношению к своим собратьям. Следовательно,
бытие мага подобно бытию сапожника или пекаря. Маги-видящие ищут того, как
выйти за рамки этой позиции. А чтобы сделать это, им нужна нравственность
и красота.
Он сказал, что для магов "выслеживание" служит фундаментом, на
котором строится все, что они делают.
- Некоторые маги возражают против термина "выслеживание", - продолжал
он, - но название пришло от того, что оно влечет за собой тайное
поведение.
- Его также называют искусством красться, но этот термин в равной
степени неудачен. Мы сами, из-за нашего невоинственного темперамента,
называем его искусством контролируемой глупости. Ты можешь называть его
как хочешь. Но мы продолжаем использовать термин "выслеживание", потому
что легче сказать "сталкер", как говорил мой бенефактор, чем неуклюжее
"творец контролируемой глупости".
При упоминании их бенефактора они засмеялись, как дети.
