Я повторил то же самое, что всегда говорил дон Хуану, когда вспоминал
событие вне линейного существования.
- Ну как это могло быть, дон Хуан? Как я мог забыть все это?
А он ответил так, как отвечал всегда.
- Этот тип воспоминания или забывания не имеет ничего общего с
нормальной памятью, - заверил он меня. - он связан с движением точки
сборки.
Дон Хуан утверждал, что хотя я обладаю полным знанием того, что
является "намерением", я еще не владею этим знанием. Знать то, что
является "намерением", означает, что кто-то может в любое время объяснить
это знание или использовать его. Нагваль благодаря силе своего положения
обязан владеть своим знанием именно в такой манере.
- Что ты вспомнил? - спросил он меня.
- Тот первый случай, когда ты рассказал мне о четырех настроениях
"выслеживания", - сказал я.
Какой-то процесс, необъяснимый в терминах моего обычного осознания
мира, пробудил воспоминание, которого минутой раньше не существовало. И я
вспомнил законченную последовательность событий, которые произошли много
лет тому назад.
Как-то раз, когда я покидал дом дон Хуана в Соноре, он попросил меня
встретить его на следующей неделе около полудня на Грейхендской автобусной
станции в Ногалесе, штат Аризона, вблизи границы.
Я приехал на час раньше, но он уже стоял у двери. Я приветствовал
его. Он не ответил, но торопливо оттянул меня в сторону и прошептал, что я
должен вынуть руки из своих карманов. Я был ошарашен. Не давая мне времени
на ответ, он сказал, что моя ширинка раскрыта, и это позорно означает, что
я сексуально возбужден.
Скорость, с какой я пытался скрыться, была феноменальной. Когда же я
понял, что это была грубая шутка, мы уже были на улице. Дон Хуан засмеялся
и похлопал меня по спине, причем довольно сильно, как бы торжествуя от
удачной шутки. Внезапно я обнаружил себя в состоянии повышенного сознания.
Мы вошли в кафе и сели. Мой ум был так чист, что мне хотелось
смотреть на все, видя суть вещей.
- Не трать зря энергию, - приказал дон Хуан строгим голосом. - я
привел тебя сюда, чтобы посмотреть, сможешь ли ты есть, когда твоя точка
сборки сдвинута. И не пытайся делать большего, чем это.
Но потом за столик передо мной сел мужчина, и мое внимание застряло
на нем.
- Двигай свои глаза по кругу, - приказал дон Хуан. - не смотри на
этого человека.
Я обнаружил, что не могу перестать смотреть на мужчину, и чувствовал
себя раздраженным командами дон Хуана.
- Что ты "видишь"? - услышал я вопрос дон Хуана.
Я "видел" светящийся кокон, созданный прозрачными крыльями, которые
заворачивались непосредственно в кокон. Крылья развернулись, и взмахнув на
миг, облезли, упали и обнажили новые крылья, которые повторили тот же
процесс.
Дон Хуан нахально повернул мой стул, и я мог видеть только стену.
- Это расточительство, - сказал он, громко вздохнув, после того, как
я описал ему виденное. - ты исчерпал почти всю свою энергию. Сдерживай
себя. Воину необходим фокус. Кто может осуждать крылья светящегося кокона?
Он сказал, что повышенное сознание похоже на трамплин. С него можно
прыгнуть в бесконечность. Он подчеркивал еще и еще, что когда точка сборки
сдвинута, она либо передвигается вновь в позицию, очень близкую к своему
обычному положению, либо продолжает двигаться в бесконечность.
- Люди не имеют понятия о странной силе, которую мы носим в себе, -
продолжал он. - в этот момент, например, у тебя есть средство достичь
бесконечности. Если ты будешь продолжать свое ненужное поведение, ты
можешь преуспеть в передвижении точки сборки за определенный порог, после
которого нельзя вернуться.
Я понимал опасность, о которой он говорил, или скорее имел телесное
ощущение, что стою на краю бездны, и что если я наклонюсь вперед, то упаду
в нее.
- Твоя точка сборки сдвинута к повышенному сознанию, - продолжал он.
- потому что я ссудил тебя моей энергией.
Мы ели в молчании очень простую пищу. Дон Хуан не разрешил мне пить
ни кофе, ни чая.
- Поскольку ты пользуешься моей энергией, - сказал он, - ты не
находишься в своем собственном времени. Ты находишься в моем времени. А я
пью воду.
Пока мы шли назад к моей машине, я почувствовал легкую тошноту. Я
пошатнулся и почти потерял равновесие. Это было ощущение, похожее на то,
когда идешь, надев первый раз очки.
- Держи себя в руках, - сказал дон Хуан, улыбаясь. - там, куда мы
поедем, ты должен быть чрезвычайно точным.
Он приказал мне двигаться через международную границу в
город-побратим, мексиканский Ногалес. Пока я вел машину, он давал мне
направления: указывал улицы, называл левые и правые повороты, говорил, с
какой скоростью ехать.
- Я знаю эти места, - сказал я немного раздраженно. - скажи мне, куда
тебе надо, и я доставлю тебя туда. Как водитель такси.
- Хорошо, - согласился он, - улица "в сторону неба", дом 1573.
Я не знал улицы "в сторону неба" и того, существовала ли такая улица
вообще. Фактически, я подозревал, что он просто придумал это название,
чтобы смутить меня. Я молчал. В его блестящих глазах сиял насмешливый
огонек.
- Эгомания - настоящий тиран, - сказал он. - мы должны работать не
переставая над тем, чтобы сбросить ее с пьедестала.
Он продолжал говорить мне, куда ехать. Наконец, дон Хуан попросил
меня остановиться перед одноэтажным, светло-бежевым домом на угловом
участке земли в зажиточном квартале. Здесь было что-то такое, что
немедленно приковало мой взгляд: толстый слой охристого гравия вокруг
дома. Добротная дверь, оконные рамы и отделка дома - все было выкрашено
под цвет гравия. Все наружные окна были закрыты подъемными жалюзи. По всей
видимости, это был типичный пригородный дом среднего достатка.
Мы вышли из машины. Дон Хуан шел первым. Ему не пришлось ни стучать,
ни открывать дверь ключом. Когда мы подошли, она тихо открылась на хорошо
смазанных шарнирах - сама по себе, как я смог заметить.
Дон Хуан быстро вошел. Он не приглашал меня, я просто последовал за
ним. Мне хотелось увидеть, кто же открыл дверь изнутри, но здесь никого не
было.
Интерьер дома очень успокаивал. На гладких, безупречно чистых стенах
не было картин. Здесь не было ни ламп, ни книжных стеллажей. Золотистый
пол из желтого кафеля создавал очень приятный контраст с серовато-белыми
стенами. Мы оказались в небольшой, узкой передней, которая переходила в
просторную гостиную с высоким потолком и кирпичным камином. Половина
комнаты была совершенно пуста, но рядом с камином находился полукруг
дорогой мебели: в середине две большие бежевые кушетки, по краям которых
стояло два кресла с покрывалами того же цвета. В центре стоял массивный
круглый из дуба кофейный стол. Судя по всему, что я увидел, в этом доме
люди, жившие здесь, по-видимому, были обеспеченными, но экономными. И они,
очевидно, любили посидеть у огня.
Двое мужчин лет пятидесяти-шестидесяти сидели в креслах. Они встали,
когда мы вошли. Один из них был индейцем, другой - латиноамериканцем. Дон
Хуан представил меня сначала индейцу, который был ближе ко мне.
- Это Сильвио Мануэль, - сказал он мне. - он самый сильный и опасный
воин моей партии и наиболее таинственный из всех.
Черты Сильвио Мануэля как бы сошли с фресок майя. Его цвет лица был
бледным, почти желтым. Мне подумалось, что он похож на китайца. Его
раскосые, но без эпического изгиба глаза были большими, черными и
блестящими. У него не было ни усов, ни бороды, зато бросались в глаза
волосы, черные как смоль с блестками седины. Лицо украшали высокие скулы и
полные губы. Он был невысоким, около 160 сантиметров, худощавым и
жилистым, одетым в желтую спортивную рубашку, коричневые брюки и тонкий
бежевый жакет. По одежде и манерам он выглядел как мексиканский
американец.
Я улыбнулся и протянул Сильвио Мануэлю руку, но он оставил этот жест
без ответа и только небрежно кивнул.
- А это Висенте Медрано, - сказал дон Хуан, поворачиваясь к другому
мужчине. - это наиболее осведомленный и старейший из моих компаньонов.
Старейший не по годам, а потому, что он был первым учеником моего
бенефактора. Висенте кивнул мне так же небрежно, как и Сильвио Мануэль, и
тоже не сказал ни слова.
Он был немного выше Сильвио Мануэля, но по комплекции казался таким
же худым. Его лицо было румяным, с аккуратно подрезанной бородкой и усами.
Черты лица были почти нежными: тонкий, красиво очерченный нос, небольшой
рот, утонченные губы. Густые темные брови контрастировали с седой бородой
и усами. У него были коричневые глаза, блестящие и смешливые, несмотря на
его хмурый вид.
Одет он был консервативно: костюм из льняной полосатой ткани и
рубашка с открытым воротом. Казалось, что он преднамеренно подчеркивал
мексиканско-американское происхождение. Я догадался, что именно он был
владельцем этого дома.
В сравнении с ним дон Хуан выглядел как индейский пеон. Его
соломенная шляпа, поношенные башмаки, старые брюки цвета хаки и
рубашка-шотландка делали его похожим на садовника или подмастерье. Когда я
увидел их троих вместе, у меня было такое впечатление, что дон Хуан
переодет в чужую одежду. Мне пришло в голову странное сравнение, что дон
хуан здесь старший офицер, выполняющий секретное задание, но несмотря на
все свои старания он не может скрыть годами отточенную привычку
командовать.
У меня было такое чувство, что все они примерно одного и того же
возраста, хотя дон Хуан выглядел намного старше остальных, и в то же время
он казался бесконечно сильнее их.
- Я думаю, вы уже знаете Карлоса - как величайшую индульгирующую
личность, которую я когда-либо встречал, - сказал дон Хуан с ужасно
серьезным видом. - еще более величайшую, чем наш бенефактор. Уверяю вас,
что если и есть человек, воспринимающий индульгирование серьезно, так это
он.
Я засмеялся, но меня никто не поддержал. Хозяева смотрели на меня со
странным блеском в глазах.
- Я не сомневаюсь, что вы создадите памятное трио, - продолжал дон
Хуан. - Старейший и наиболее осведомленный, наиболее опасный и сильный, и
наиболее индульгирующий тип.
Они по-прежнему не смеялись, внимательно изучая меня до тех пор, пока
я не смутился. И тогда Висенте Медрано нарушил молчание.
- Не знаю, зачем ты привел его в дом, - сказал он сухим, резким
тоном. - От него мало пользы. Выгони его на задний двор.
- И свяжи его, - добавил Сильвио Мануэль.
Дон Хуан повернулся ко мне. - идем, - сказал он тихо, и быстрым
кивком головы указал на заднюю часть дома.
Было более чем ясно, что этим людям я не понравился. Я не знал, что
сказать. Конечно, я был и рассержен и обижен, но эти чувства были тем, что
рикошетом отскакивало от моего состояния повышенного сознания.
Мы вышли на задний двор. Дон Хуан небрежно поднял кожаную веревку и
обкрутил ее вокруг моей шеи с неимоверной скоростью. Его движения были так
быстры и так проворны, что секундой позже, когда до меня дошло
происходящее, дело было уже сделано. Я, как собака, был привязан за шею к
одной из двух колонн из шлакоблоков, которые поддерживали тяжелую крышу
задней веранды.
Дон Хуан покачал головой, выказывая то ли смирение, то ли неверие, и
вернулся в дом, едва я начал кричать, чтобы он развязал меня. Веревка,
туго обкрученная вокруг моей шеи, мешала кричать так громко, как мне бы
хотелось.
Я не мог поверить тому, что случилось. Сдерживая гнев, я попытался
развязать узел на моей шее. Он был таким маленьким, что кожаные полосы,
