пчелы. Это было более реально, чем обычная мысль. Она (мысль) была
отдельной, окруженной исключительной ясностью. Все остальное было изгнано
из моего ума.
Это состояние умственной ясности, которое никогда ранее не бывало в
моей жизни, вызвало у меня еще один момент страха. Я начал потеть. Я
наклонился к дону Хуану, чтобы сказать ему, что я боюсь.
Его лицо было в нескольких дюймах от моего. Он смотрел на меня, но
его глаза были глазами пчелы. Они выглядели, как круглые очки, имеющие
свой собственный свет в темноте. Его губы были вытянуты вперед и издавали
прерывистый звук: - пе'та-пе'та-пе'та, - я отпрыгнул назад, чуть не
разбившись о скалу позади меня. В течение, казалось, бесконечного времени
я испытывал невыносимый ужас. Я сопел и отдувался. Пот замерзал у меня на
коже, придавая мне неудобную твердость. Потом я услышал голос дона Хуана:
- "Поднимайся! Двигайся! Поднимайся!"
Видение исчезло, и я снова мог видеть его знакомое лицо.
- Я принесу воды, - сказал я после бесконечной паузы. Мой голос
прерывался. Я с трудом мог выговаривать слова. Дон Хуан согласно кивнул.
По пути я понял, что мой страх исчез так же загадочно, так же быстро, как
и появился.
Приближаясь к ручью, я заметил, что могу ясно видеть каждый предмет
на пути. Я вспомнил, что только что ясно видел дона Хуана, тогда, как
сразу перед тем, я с трудом мог различать очертания его фигуры. Я
остановился и посмотрел вдаль и смог даже ясно видеть другую сторону
долины. Я мог различать совершенно ясно отдельные камни на другой стороне
долины. Я подумал, что, видимо, уже утро, но мне показалось, что я потерял
чувство времени. Я взглянул на часы. Было десять минут двенадцатого. Я
послушал часы, ходят ли они. Они ходили. Полдень сейчас быть не мог.
Значит, это полночь. Я намеревался сбегать за водой и вернуться назад к
скалам, но увидел, что дон Хуан идет вниз, и подождал его. Я сказал ему,
что могу видеть в темноте.
Он долгое время смотрел на меня, ничего не говоря, если он и говорил,
то, может быть, я его прослушал, так как все внимание было направлено на
мою новую уникальную способность - видеть в темноте. Я мог различать
мельчайшие песчинки. Временами было все так ясно, что казалось, что сейчас
утро или вечер. Потом потемнело, потом опять посветлело. Вскоре я понял,
что яркость совпадает с дистолой моего сердца, а темнота с его систолой.
Мир становился ярко-темным-ярким снова с каждым ударом моего сердца.
Я полностью ушел в это открытие, когда тот же странный звук, который
я слышал раньше, появился вновь.
Мои мышцы напряглись. "Ануктал (так я расслышал слово в этот раз)
здесь" - сказал дон Хуан.
Звук казался мне таким громоподобным, такми всепоглощающим, что ничто
другое значения не имело.
Когда он утих, я почувствовал, что объем воды внезапно увеличился.
Ручей, который с минуту назад был в ладонь шириной, увеличился так, что
стал огромным озером. Свет, который, казалось, падал сверху, касался
поверхности, как бы сверкая сквозь толстое стекло. Время от времени вода
сверкала золотистым и черным. Затем оставалась темной, неосвещенной, почти
невидимой, но все же странно присутствующей.
Я не припомню, сколь долго я стоял там, просто наблюдая, изумляясь,
на берегу черного озера. Рев, должно быть, этим временем прекратился, так
как то, что возвратило меня назад (к реальности) было снова устрашающим
гудением.
Я оглянулся, ища дона Хуана. Я увидел, как он вскарабкался и исчез за
отрогом скалы. Однако, чувство одиночества совсем не беспокоило меня, я
топтался на месте, в состоянии полной уверенности и покинутости.
Рев снова стал слышен. Он был очень интенсивным, подобно звуку очень
сильного ветра. Прислушиваясь к нему так внимательно, как только смог, я
улавливал определенную мелодию. Она состояла из высоких звуков, похожих на
человеческие голоса в сопровождении барабана. Я сфокусировал все свое
внимание на мелодии и снова заметил, что систола и дистола моего сердца
совпадали со звуками барабана и с темпом мелодии. Я остановился, и музыка
прекратилась. Я попытался услышать удары сердца, но это не удалось. Я
снова потоптался, думая, что, может, это положение моего тела вызывало эти
звуки! Но ничего не случилось! Ни звука! Даже звука моего сердца!
Я решил, что с меня хватит, но когда я поднялся, чтобы уйти, то
почувствовал дрожь земли. Земля под моими ногами тряслась. Я терял
равновесие. Я упал на спину и лежал в этом положении, пока земля сильно
тряслась.
Я попытался схватиться за скалу или куст, но что-то ехало подо мной.
Я вскочил, секунду стоял, опять упал.
Земля, на которой я сидел, двигалась, соскальзывая в воду, как плот.
Я оставался, неподвижно скованный ужасом, который был, как и все прочее,
уникальным, беспрерывным и абсолютным. Я двигался через воды черного озера
на клочке почвы, который был похож на земляное бревно. У меня было
чувство, что я двигаюсь в южном направлении, влекомый течением. Я мог
видеть, как вода вокруг двигалась и завихрялась. Она была холодной и
странно тяжелой на ощупь... Мне казалось, что она была живая.
Не было никаких различных берегов или береговых объектов, и я не могу
припомнить своих мыслей и чувств за это путешествие.
Через, казалось, долгие часы плавания мой плот сделал под прямым
углом поворот налево. Он продолжал прямолинейное движение очень недолго и
неожиданно наткнулся на что-то. Инерция бросила меня вперед. Я закрыл
глаза и почувствовал острую боль в коленях и вытянутых руках от падения на
землю.
Через секунду я открыл глаза. Я лежал на земле. Казалось, мое
земляное бревно врезалось в землю. Я сел и оглянулся. Вода отступила! Она
двигалась назад, как откатившаяся волна, пока не исчезла.
Я долго сидел так, пытаясь собраться с мыслями и привести все, что
случилось, в осмысленный порядок. Все мое тело ныло, я прикусил себе губу,
когда "приземлился". Я встал, ветер дал мне понять, что я озяб. Моя одежда
была мокрой. Мои руки ноги и челюсти так тряслись, что мне снова пришлось
лечь. Капли пота затекали в мои глаза и жгли их так сильно, что я взвыл от
боли.
Через некоторое время я восстановил чувство равновесия и поднялся. В
темных сумерках пейзаж был очень ясен. Я сделал пару шагов. Отчетливый
звук многих человеческих голосов донесся до меня. Казалось, они громко
разговаривали... Я пошел на звук. Я прошел примерно 100 метров и
остановился. Передо мной был тупик. Место, где я находился, было коралем,
окруженным огромными валунами. Я мог за ними различать еще один ряд, затем
еще и еще, пока они не переходили в отвесные горы. Откуда-то среди них
доносились звуки музыки. Это был текучий, непрерывный, приятный для слуха
поток звуков.
У подножья одного из валунов я увидел человека, сидящего на земле,
его лицо было повернуто ко мне почти в профиль. Я приблизился к нему, пока
не оказался чуть ли не в трех метрах от него; затем он повернул голову и
взглянул на меня. Я замер: его глаза были водой, которую я только что
видел! Они были так же необъятны, и в них светились так же золотые и
черные искорки. Его голова была заостренной, как ягода земляники, его кожа
была зеленой, испещренной бесчисленными оспинами.
За исключением заостренной формы, его голова была в точности, как
поверхность растения пейота. Я стоял перед ним и не мог отвести от него
глаз. Я чувствовал, что он намеренно давит мне на грудь весом своих глаз.
Я задыхался. Я потерял равновесие и упал на землю. Его глаза отвернулись
от меня. Я услышал, что он говорит со мной. Сначала его голос был подобен
мягкому шелесту ветерка. Затем я услышал его, как музыку: как мелодию
голосов - и я "знал", что мелодия говорила:
- Чего ты хочешь?
Я упал перед ним на колени и стал говорить о своей жизни, потом
заплакал.
Он снова взглянул на меня. Я почувствовал, что его глаза отталкивают
меня, и подумал, что этот момент будет моментом моей смерти.
Он сделал мне знак подойти поближе. Я момент колебался, прежде чем
сделать шаг вперед: когда я приблизился к нему, он отвел от меня свои
глаза и показал мне тыльную сторону своей ладони.
Мелодия сказала:
- Смотри.
В середине его ладони была круглая дырка.
- Смотри, - опять сказала мелодия.
Я взглянул в дырку и увидел самого себя.
Я был очень старым и слабым и бежал от нагонявшей меня погони. Вокруг
меня повсюду летели искры. Затем три искры задели меня: две - голову и
одна - левое плечо. Моя фигура в дырке секунду стояла, пока не выпрямилась
совершенно вертикально, затем исчезла вместе с дыркой.
Мескалито вновь повернул ко мне свои глаза. Он был так близко от
меня, что я услышал, как они мягко гремят тем самым непонятным звуком,
который я уже так много раз слышал этой ночью. Постепенно они стали
спокойными, пока не стали подобны тихим озерам, прорываемым золотыми и
черными искрами.
Он опять отвел глаза и отпрыгнул, как кузнечик, на расстояние чуть не
в 25 метров. Он прыгнул еще и еще и исчез.
Следующее, что я помню, так это то, что я пошел... Очень сознательно
я пытался узнать знакомые объекты, такие, как горы вдали, для того, чтобы
сориентироваться. Я был лишен точек ориентации в течение всего
приключения, но считал, что север должен быть слева от меня. Я долгое
время шел в этом направлении, пока не понял, то уже наступил день, и что я
уже не использую свое "ночное виденье". Я вспомнил о часах и посмотрел:
время было 8 часов.
Было уже около десяти утра, когда я пришел к скале, где я был прошлой
ночью. Дон Хуан лежал на земле и спал.
- Где ты был? - спросил он.
Я сел, чтобы перевести дыхание. После долгого молчания он спросил
меня:
- Ты видел его?
Я начал пересказывать ему последовательность моих приключений с
самого начала, но он прервал меня, сказав, что все, что имеет значение,
так это, видел я его или нет. Он спросил, как близко от меня был
мескалито... Я сказал, что почти касался его.
Эта часть моего рассказа заинтересовала его. Он внимательно выслушал
все детали без замечаний, прерывая лишь, чтобы задать вопросы о форме
местности, которую я видел, об ее расположении и прочих деталях.
Было уже около полудня, когда дону Хуану стало, видимо, уже
достаточно моих рассказов. Он поднялся и привязал мне на грудь полотняный
мешок. Он велел мне идти за ним, сказав, что будет срезать мескалито и
передавать их мне, а я должен буду осторожно укладывать их в сумку.
Мы попили воды и отправились. Когда мы достигли края долины он,
казалось, секунду колебался, в каком направлении идти. Как только он
сделал выбор, мы уже шли все время по прямой.
Каждый раз, когда мы подходили к растению пейота, он склонялся перед
ним и очень осторожно срезал верхушку своим коротким зазубренным ножом. Он
сделал надрез вровень с землей и потом посыпал "рану", как он называл это,
чистым порошком серы, который он нес в кожаном мешочке.
Он держал батончик кактуса в левой руке, я посыпал срез правой рукой.
Затем он вставал и вручал мне батончик, который я принимал двумя руками и,
как он велел, клал внутрь мешочка.
- Стой прямо и не давай мешку коснуться земли или кустов или
чего-либо еще, - несколько раз повторил он, как будто считая, что я могу
забыть. Мы собрали 65 батончиков. Когда мешок был полностью наполнен, он
поместил его мне на спину, а на грудь привязал новый мешок.
К тому времени, когда мы пересекли долину, мы уже имели два полных
мешка, содержащих 110 батончиков пейота. Мешки были так тяжелы, громоздки,
что я едва мог идти под их тяжестью, и объемом.
