Как сон, как оттенок,
Который бросился в глаза,
И ты, сам по себе,
Возможно, умер навсегда,
Не поставив нас в известность об этом,
Мы отбросы, крошки, пепел тебя,
Ты, который все еще существуешь
Как звезда, обманувшая нас своим светом,
Пустым светом без звезды,
Который идет к нам,
Предлагая свою бесконечную катастрофу.
- Пока я слушал слова, - сказал дон Хуан, когда я кончил читать. - Я
чувствовал, что этот человек "видел" суть вещей, и я благодаря ему тоже
мог "видеть". Меня не волнует, о чем это стихотворение. Меня волнует
только чувство, которое страстное желание поэта донесло до меня. Я
заимствовал его страстное желание и, благодаря ему, заимствовал красоту. И
чудесно то, что он, как истинный воин, потратил ее на получателей и
зрителей, сохранив для себя только свое страстное желание. Эта встряска,
это потрясение красотой является "выслеживанием".
Я был очень тронут. Объяснение дон Хуана задело во мне необычную
струну.
- Ты хочешь сказать, дон Хуан, что смерть - единственный реальный
враг, которого мы имеем? - спросил я его минутой позже.
- Нет, - убежденно возразил он. - смерть - не враг, хотя она им и
кажется. Смерть не является нашим разрушителем, хотя мы и думаем о ней
таким образом.
- Что же она собой представляет тогда? - спросил я.
- Маги говорят, что смерть - единственный достойный оппонент,
которого мы имеем, - ответил он. - смерть - это то, что посылает нам
вызов. Мы рождены, чтобы принять этот вызов - и обычный человек, и маг. Но
маги знают об этом, а обычный человек - нет.
- Лично я скажу, дон Хуан, что жизнь, а не смерть, является вызовом.
- Жизнь - это процесс, с помощью которого смерть бросает нам вызов, -
сказал он. - смерть - активная сила. Жизнь
- Это арена. И на этой арене есть только два соперника - ты и смерть.
- А я думаю, дон Хуан, что именно мы, люди, бросаем вызов, - сказал
я.
- Вовсе нет, - возразил он. - мы пассивны. Подумай об этом. Если мы и
начинаем шевелиться, то только тогда, когда чувствуем давление смерти.
Смерть задает темп нашим действиям и чувствам и неумолимо толкает нас до
тех пор, пока не ломает нас и не выигрывает схватку, или наоборот - мы
поднимаемся выше всех возможностей и побеждаем смерть.
- Маги побеждают смерть, и смерть признает свое поражение, позволяя
магам следовать свободно, и никогда она уже не бросит вновь свой вызов.
- И значит, эти маги становятся бессмертными?
- Нет. Не это имеется в виду, - ответил он. - смерть перестает
бросать им вызов, и это все.
- Но что это означает, дон Хуан? - спросил я.
- Это значит, что мышление делает кувырок в невообразимое, - ответил
он.
- А что является кувырком мышления в невообразимое? - спросил я,
пытаясь не показаться воинственным. - наша с тобой проблема в том, что мы
не разделяем одних и тех же значений слов.
- Ты говоришь неправду, - перебил меня дон Хуан. - ты понимаешь то,
что я имею в виду. Ты разыгрываешь пародию, требуя рационального
объяснения "кувыркания мышления". Ты точно знаешь, чем оно является.
- Нет, не знаю, - возразил я.
А потом я понял, что действительно знаю или, скорее, интуитивно
догадываюсь о том, что имеется в виду. Была какая-о часть меня, которая
превосходила пределы моей рациональности и могла понять, и могла объяснить
выше уровня метафор кувыркание мышления в невообразимое. Но беда состояла
в том, что эта часть меня была недостаточно сильной, чтобы выходить на
поверхность по желанию.
Все это я и сказал дон Хуану. Он захохотал и заметил, что мое
сознание подобно чертику на резинке. Иногда оно поднимается очень высоко,
и мое управление им оказывается проницательным, в другой же раз оно
спускается, и я становлюсь рациональным идиотом. Но большую часть времени
оно снует по недостойной медиане, где я ни рыба, ни мясо.
- Кувыркание мышления в невообразимое, - объяснил он со смиренным
вздохом. - является нашествием духа, разрушением наших перцептуальных
барьеров. Это момент, когда восприятие человека достигает своих пределов.
Маги, практикуя искусство следопыта, подвинутого курьера, зондируют наши
перцептуальные пределы. Это еще один аспект того, почему мне нравятся
стихи. Я воспринимаю их как продвижения курьеров. Но как я уже тебе
говорил, поэты, в отличие от магов, не знают, что эти продвижения могут
быть достигнуты.
Ранним вечером дон Хуан сказал, что мы обсудили уже массу вещей, и
спросил, хочу ли я пойти погулять. У меня было своеобразное состояние ума.
Я и раньше замечал в себе странную отрешенность, которая приходила и
уходила. Сперва мне подумалось, что это физическая усталость омрачает мои
мысли. Но мысли были кристально чисты. Это убедило меня, что моя странная
беспристрастность являлась продуктом моего перехода в повышенное сознание.
Мы вышли из дома и прогуливались вокруг городской площади. Я
постарался побыстрее расспросить дон Хуана о своей отрешенности, пока он
не начал говорить о чем-то еще. Он объяснил ее как перемещение энергии. Он
сказал, что когда энергия, используемая обычно для поддержания
фиксированного положения точки сборки, освобождается, она автоматически
фокусируется на связующем звене. Он заверил меня, что у мага нет ни
техники, ни способов научиться заранее тому, как перемещать энергию с
одного места на другое. Скорее это мгновенное перемещение имеет место,
когда достигается определенный уровень сноровки.
Я спросил его, чем же был уровень сноровки. "Чистым пониманием" -
ответил он. Чтобы добиться этого мгновенного перемещения энергии,
необходима четкая связь с "намерением", а четкая связь достигается только
намеренно и благодаря чистому пониманию.
Естественно, я попросил его объяснить чистое понимание. Он засмеялся
и сел на скамейку.
- Я расскажу тебе нечто фундаментальное о магах и их актах мышления,
- продолжал он. - кое-какие вещи о кувыркании их мышления в невообразимое.
Он сказал, что некоторые маги были рассказчиками и сказочниками.
Рассказывание историй для них было не только продвижением курьера, которое
зондировало их перцептуальные границы, но и путем к совершенству, силе и
духу. Он на секунду замолчал, очевидно, подыскивая подходящий пример.
Потом он напомнил мне, что индейцы яки имеют набор исторических событий,
которые они называют "памятными датами". Я знал, что памятные даты были
устным пересказом их истории, как нации, в то время, когда они вели войну
против захватчиков их отечества: сначала испанцев, затем мексиканцев. Дон
Хуан, сам будучи яки, решительно заявил, что памятные даты были пересказом
поражений и раскола его народа.
- А что ты, образованный человек, скажешь о том маге, который,
основываясь на памятных датах, создаст рассказ - к примеру, сказки об
истории Калисто Муни - но изменит окончание так, что вместо описания того,
как Калисто Муни был разорван и четвертован испанскими палачами, что и
было на самом деле, получится история победоносного бунтаря Калисто Муни,
которому удалось освободить свой народ? - спросил он меня.
Я знал историю Калисто Муни. Это был индеец яки, который, согласно
памятным датам, много лет плавал на пиратском судне в карибском море,
обучаясь стратегии войны. Потом он вернулся в родную Сонору. Ему удалось
организовать восстание против испанцев и провозгласить войну за
независимость, но затем он был предан, схвачен и казнен.
Дон Хуан уговорил меня прокомментировать этот вопрос. Я рассказал ему
о своем предположении, что изменение фактического изложения событий в той
манере, о которой говорил он, будет психологическим приемом, типом
желанных мечтаний мага в роли рассказчика. Или, возможно, это будет
персональным, стилевым способом облегчения своего неудовлетворения. Я
добавил, что даже могу назвать такого мага-рассказчика патриотом,
поскольку он не может смириться с горьким поражением.
Дон Хуан смеялся до тех пор, пока не поперхнулся.
- Но вопрос упирается не только в одного мага-рассказчика, - возразил
он. - они все поступают так.
- Тогда это социально санкционированный прием, выражающий желание
всего общества, - ответил я. - социально признанный способ коллективного
освобождения от психологического стресса.
- Твои аргументы сладкоречивы, убедительны и разумны, - отозвался он.
- но поскольку твой дух мертв, ты не можешь видеть изъян твоих доводов.
Он взглянул на меня, как бы уговаривая понять то, что он сказал. У
меня не было слов. Все, что я мог сказать, звучало бы несвязно и
раздраженно.
- Маг-рассказчик, изменяя окончание "фактического изложения событий,
- сказал он. - делает это по указанию и под покровительством духа. А так
как он может манипулировать своей неуязвимой связью с "намерением", он
может действительно изменить событие. Маг-рассказчик дает сигнал, что он
намеренно делает это, снимая шляпу, кладя ее на землю и поворачивая ее на
все триста шестьдесят градусов против часовой стрелки. Под
покровительством духа это простое действие погружает его непосредственно
вглубь духа. И он позволяет своему мышлению совершить прыжок в
невообразимое.
Дон Хуан поднял руку выше головы и на миг вытянул ее к небу над
горизонтом.
- Благодаря чистому пониманию того, что продвижения курьера зондируют
вот эту безмерность, - сказал дон Хуан. - маг-рассказчик знает без тени
сомнения, что где-то, как-то в этой безграничности, именно в этот самый
миг дух совершает свое нашествие. Калисто Муни - победитель. Он освободил
свой народ. Его цель превзошла его личность.
ПЕРЕДВИЖЕНИЕ ТОЧКИ СБОРКИ
Через пару дней дон Хуан и я отправились в горы. На полпути к вершине
мы присели отдохнуть. Днем раньше дон Хуан решил отыскать подходящее
место, где можно будет объяснить мне некоторые сложные аспекты мастерства
сознания. Обычно ему нравилось идти к ближайшей западной горной цепи. Но
на этот раз он избрал восточные вершины. Они были гораздо выше и дальше.
Мне они казались более зловещими и мрачными, в них была какая-то
массивность. Но я не могу сказать, было ли это впечатление моим
собственным, или я каким-то образом впитывал чувства дон Хуана.
Я раскрыл свой рюкзак. Женщины-видящие из партии дон Хуана собрали
его для меня, и теперь я обнаружил, что они вложили в него какой-то сыр. Я
пережил момент раздражения, Потому что, хотя мне и нравился сыр, он был
вреден для меня. И все же я не мог заставить себя отказаться от него,
когда он был рядом.
Дон Хуан указывал на это, как на настоящую слабость, и постоянно
высмеивал меня. Сначала это меня смущало, но затем я обнаружил, что когда
со мной рядом сыра не было, я не томился по нему. Проблема же состояла в
том, что практичные шутники из партии дон Хуана постоянно подкладывали мне
большие куски сыра, которые, конечно же, я в конце концов всегда поедал.
- Покончи с ним одним махом, - посоветовал мне дон хуан с озорной
искоркой в глазах. - и ты никогда больше не будешь беспокоиться о нем.
Может быть, под влиянием этого предложения у меня появилось сильное
желание сожрать весь кусок. Дон Хуан смеялся так, что я начал сомневаться,
а не задумал ли он вместе со своей партией опять перевоспитывать меня.
Уже более серьезным тоном он предложил провести эту ночь в предгории,
а через день или два добраться до высоких вершин. Я согласился.
