обычному положению, либо продолжает двигаться в бесконечность.
- Люди не имеют понятия о странной силе, которую мы носим в себе, -
продолжал он. - в этот момент, например, у тебя есть средство достичь
бесконечности. Если ты будешь продолжать свое ненужное поведение, ты
можешь преуспеть в передвижении точки сборки за определенный порог, после
которого нельзя вернуться.
Я понимал опасность, о которой он говорил, или скорее имел телесное
ощущение, что стою на краю бездны, и что если я наклонюсь вперед, то упаду
в нее.
- Твоя точка сборки сдвинута к повышенному сознанию, - продолжал он.
- потому что я ссудил тебя моей энергией.
Мы ели в молчании очень простую пищу. Дон Хуан не разрешил мне пить
ни кофе, ни чая.
- Поскольку ты пользуешься моей энергией, - сказал он, - ты не
находишься в своем собственном времени. Ты находишься в моем времени. А я
пью воду.
Пока мы шли назад к моей машине, я почувствовал легкую тошноту. Я
пошатнулся и почти потерял равновесие. Это было ощущение, похожее на то,
когда идешь, надев первый раз очки.
- Держи себя в руках, - сказал дон Хуан, улыбаясь. - там, куда мы
поедем, ты должен быть чрезвычайно точным.
Он приказал мне двигаться через международную границу в
город-побратим, мексиканский Ногалес. Пока я вел машину, он давал мне
направления: указывал улицы, называл левые и правые повороты, говорил, с
какой скоростью ехать.
- Я знаю эти места, - сказал я немного раздраженно. - скажи мне, куда
тебе надо, и я доставлю тебя туда. Как водитель такси.
- Хорошо, - согласился он, - улица "в сторону неба", дом 1573.
Я не знал улицы "в сторону неба" и того, существовала ли такая улица
вообще. Фактически, я подозревал, что он просто придумал это название,
чтобы смутить меня. Я молчал. В его блестящих глазах сиял насмешливый
огонек.
- Эгомания - настоящий тиран, - сказал он. - мы должны работать не
переставая над тем, чтобы сбросить ее с пьедестала.
Он продолжал говорить мне, куда ехать. Наконец, дон Хуан попросил
меня остановиться перед одноэтажным, светло-бежевым домом на угловом
участке земли в зажиточном квартале. Здесь было что-то такое, что
немедленно приковало мой взгляд: толстый слой охристого гравия вокруг
дома. Добротная дверь, оконные рамы и отделка дома - все было выкрашено
под цвет гравия. Все наружные окна были закрыты подъемными жалюзи. По всей
видимости, это был типичный пригородный дом среднего достатка.
Мы вышли из машины. Дон Хуан шел первым. Ему не пришлось ни стучать,
ни открывать дверь ключом. Когда мы подошли, она тихо открылась на хорошо
смазанных шарнирах - сама по себе, как я смог заметить.
Дон Хуан быстро вошел. Он не приглашал меня, я просто последовал за
ним. Мне хотелось увидеть, кто же открыл дверь изнутри, но здесь никого не
было.
Интерьер дома очень успокаивал. На гладких, безупречно чистых стенах
не было картин. Здесь не было ни ламп, ни книжных стеллажей. Золотистый
пол из желтого кафеля создавал очень приятный контраст с серовато-белыми
стенами. Мы оказались в небольшой, узкой передней, которая переходила в
просторную гостиную с высоким потолком и кирпичным камином. Половина
комнаты была совершенно пуста, но рядом с камином находился полукруг
дорогой мебели: в середине две большие бежевые кушетки, по краям которых
стояло два кресла с покрывалами того же цвета. В центре стоял массивный
круглый из дуба кофейный стол. Судя по всему, что я увидел, в этом доме
люди, жившие здесь, по-видимому, были обеспеченными, но экономными. И они,
очевидно, любили посидеть у огня.
Двое мужчин лет пятидесяти-шестидесяти сидели в креслах. Они встали,
когда мы вошли. Один из них был индейцем, другой - латиноамериканцем. Дон
Хуан представил меня сначала индейцу, который был ближе ко мне.
- Это Сильвио Мануэль, - сказал он мне. - он самый сильный и опасный
воин моей партии и наиболее таинственный из всех.
Черты Сильвио Мануэля как бы сошли с фресок майя. Его цвет лица был
бледным, почти желтым. Мне подумалось, что он похож на китайца. Его
раскосые, но без эпического изгиба глаза были большими, черными и
блестящими. У него не было ни усов, ни бороды, зато бросались в глаза
волосы, черные как смоль с блестками седины. Лицо украшали высокие скулы и
полные губы. Он был невысоким, около 160 сантиметров, худощавым и
жилистым, одетым в желтую спортивную рубашку, коричневые брюки и тонкий
бежевый жакет. По одежде и манерам он выглядел как мексиканский
американец.
Я улыбнулся и протянул Сильвио Мануэлю руку, но он оставил этот жест
без ответа и только небрежно кивнул.
- А это Висенте Медрано, - сказал дон Хуан, поворачиваясь к другому
мужчине. - это наиболее осведомленный и старейший из моих компаньонов.
Старейший не по годам, а потому, что он был первым учеником моего
бенефактора. Висенте кивнул мне так же небрежно, как и Сильвио Мануэль, и
тоже не сказал ни слова.
Он был немного выше Сильвио Мануэля, но по комплекции казался таким
же худым. Его лицо было румяным, с аккуратно подрезанной бородкой и усами.
Черты лица были почти нежными: тонкий, красиво очерченный нос, небольшой
рот, утонченные губы. Густые темные брови контрастировали с седой бородой
и усами. У него были коричневые глаза, блестящие и смешливые, несмотря на
его хмурый вид.
Одет он был консервативно: костюм из льняной полосатой ткани и
рубашка с открытым воротом. Казалось, что он преднамеренно подчеркивал
мексиканско-американское происхождение. Я догадался, что именно он был
владельцем этого дома.
В сравнении с ним дон Хуан выглядел как индейский пеон. Его
соломенная шляпа, поношенные башмаки, старые брюки цвета хаки и
рубашка-шотландка делали его похожим на садовника или подмастерье. Когда я
увидел их троих вместе, у меня было такое впечатление, что дон Хуан
переодет в чужую одежду. Мне пришло в голову странное сравнение, что дон
хуан здесь старший офицер, выполняющий секретное задание, но несмотря на
все свои старания он не может скрыть годами отточенную привычку
командовать.
У меня было такое чувство, что все они примерно одного и того же
возраста, хотя дон Хуан выглядел намного старше остальных, и в то же время
он казался бесконечно сильнее их.
- Я думаю, вы уже знаете Карлоса - как величайшую индульгирующую
личность, которую я когда-либо встречал, - сказал дон Хуан с ужасно
серьезным видом. - еще более величайшую, чем наш бенефактор. Уверяю вас,
что если и есть человек, воспринимающий индульгирование серьезно, так это
он.
Я засмеялся, но меня никто не поддержал. Хозяева смотрели на меня со
странным блеском в глазах.
- Я не сомневаюсь, что вы создадите памятное трио, - продолжал дон
Хуан. - Старейший и наиболее осведомленный, наиболее опасный и сильный, и
наиболее индульгирующий тип.
Они по-прежнему не смеялись, внимательно изучая меня до тех пор, пока
я не смутился. И тогда Висенте Медрано нарушил молчание.
- Не знаю, зачем ты привел его в дом, - сказал он сухим, резким
тоном. - От него мало пользы. Выгони его на задний двор.
- И свяжи его, - добавил Сильвио Мануэль.
Дон Хуан повернулся ко мне. - идем, - сказал он тихо, и быстрым
кивком головы указал на заднюю часть дома.
Было более чем ясно, что этим людям я не понравился. Я не знал, что
сказать. Конечно, я был и рассержен и обижен, но эти чувства были тем, что
рикошетом отскакивало от моего состояния повышенного сознания.
Мы вышли на задний двор. Дон Хуан небрежно поднял кожаную веревку и
обкрутил ее вокруг моей шеи с неимоверной скоростью. Его движения были так
быстры и так проворны, что секундой позже, когда до меня дошло
происходящее, дело было уже сделано. Я, как собака, был привязан за шею к
одной из двух колонн из шлакоблоков, которые поддерживали тяжелую крышу
задней веранды.
Дон Хуан покачал головой, выказывая то ли смирение, то ли неверие, и
вернулся в дом, едва я начал кричать, чтобы он развязал меня. Веревка,
туго обкрученная вокруг моей шеи, мешала кричать так громко, как мне бы
хотелось.
Я не мог поверить тому, что случилось. Сдерживая гнев, я попытался
развязать узел на моей шее. Он был таким маленьким, что кожаные полосы,
казалось, склеились вместе. Стараясь раздвинуть их, я обломал свои ногти.
Потом был приступ неконтролируемого гнева, и я рычал как обессиленный
зверь. Я схватил веревку, накрутил ее на свои предплечья и, уперев ноги в
колонну, рванулся изо всех сил. Но кожа оказалась слишком крепкой для моих
мышц. Я почувствовал себя униженным и напуганным. Страх дал мне момент
трезвости. Я знал, что позволил обманчивой ауре рассудительности дон Хуана
обмануть себя.
Я оценил свою ситуацию так объективно, как только мог, и не увидел
иного средства спасения, как только перерезать кожаную веревку. Я начал
бешено перетирать ее об острый угол колонны. Мне казалось, что если я
успею разодрать веревку, прежде чем кто-нибудь из мужчин выйдет во двор, у
меня появится возможность добежать до машины и удрать отсюда, чтобы
никогда не возвращаться вновь.
Я пыхтел и потел, я все тер и тер веревку, пока мне не осталось
совсем немного. И вновь уперев ноги в колонну и обмотав веревку вокруг
предплечий, я отчаянно рванул ее. Веревка лопнула, а сила рывка откинула
меня на спину, и я кувырком влетел в дом.
Когда я с треском влетел в открытую дверь, дон Хуан, Висенте и
Сильвио Мануэль стояли посреди комнаты и аплодировали мне.
- Какое драматичное возвращение, - сказал Висенте, помогая мне
встать, - ты одурачил меня. Я не думал, что ты способен на такие вспышки.
Дон Хуан подошел ко мне и развязал узел, освобождая мою шею от куска
обмотанной веревки.
Меня трясло от страха, напряжения и гнета. Дрожащим голосом я спросил
дон Хуана, зачем он так издевается надо мной. Они засмеялись и на миг
показались совсем не грозными.
- Мы хотели проверить тебя и определить, к какому типу мужчин ты
действительно относишься, - сказал дон Хуан.
Он подвел меня к одной из кушеток и вежливо предложил присесть.
Висенте и Сильвио Мануэль сели в кресла, а дон Хуан опустился на другую
кушетку лицом ко мне.
Я нервно рассмеялся, но больше не опасался за свою ситуацию, и не
боялся дон Хуана и его друзей. Все трое смотрели на меня с откровенным
любопытством. Висенте не мог перестать улыбаться, хотя и делал отчаянные
усилия казаться серьезным. Сильвио Мануэль, рассматривая меня, ритмично
потряхивал головой. Его глаза остановились на мне и были расфокусированы.
- Мы связали тебя, - продолжал дон Хуан, - чтобы узнать, какой ты -
ласковый, терпеливый, безжалостный или же хитрый. Мы не нашли в тебе ни
одной из этих вещей. Скорее всего, ты просто выдающаяся индульгирующая
личность, как я и говорил.
- Если бы ты не индульгировал в своем неистовстве, ты, конечно же,
заметил бы, что грозный узел на веревке вокруг твоей шеи был фальшивым.
Это застежка. Висенте придумал этот узел, чтобы дурачить своих друзей.
- Ты яростно разорвал веревку. Безусловно, ты не ласков, - сказал
Сильвио Мануэль.
Секунду они сидели в молчании, потом расхохотались.
- У тебя нет ни безжалостности, ни хитрости, - продолжил дон Хуан. -
если бы они у тебя были, ты легко бы расстегнул оба узла и убежал с ценной
веревкой. У тебя нет и терпения. Имей его, ты скулил бы и кричал до тех
пор, пока не увидел бы, что у стены лежат садовые ножницы, которыми можно
перерезать веревку в два счета и уберечь себя от мук и перенапряжения.
