бесподобна. Как только ее цепи были порваны, она немедленно поняла все и
подчинилась замыслам нагваля.
Дон Хуан, подробно разъясняя свою версию, сказал, что нагваль Элиас,
будучи не только превосходнейшим "сновидящим", но и выдающимся
"сталкером", "видел", что молодой актер избалован и самодоволен, но только
на вид кажется трудным и бесчувственным. Нагваль знал, что если он начнет
развивать идею бога, греха и кармы, религиозные убеждения актера разрушат
его циничное отношение.
После слов о божьей каре внешний фасад актера растворился. Он начал
выражать угрызения совести, но нагваль его резко оборвал, сделав сильное
ударение на том, что когда смерть находится так близко, чувство вины
больше не имеет значения.
Молодой актер слушал внимательно, но хотя он и чувствовал сильную
боль, он не верил, что ему грозит смерть. Он думал, что его слабость и
обморочное состояние вызваны большой потерей крови.
Словно читая в уме молодого актера, нагваль объяснил ему, что эти
оптимистические мысли неуместны, что его кровотечение, будучи смертельным,
остановилось не само по себе, а по его, целителя, воле.
- Когда я ударил тебя по спине, я вколотил в тебя пробку,
остановившую истечение твоей жизненной силы, - сказал нагваль молодому
скептику, - без этого ограничения неизбежный процесс твоей смерти
продолжался бы. И если ты не веришь мне, я докажу это тебе, убрав пробку
другим ударом. Сказав это, нагваль Элиас хлопнул молодого актера по правой
стороне его грудной клетки. В тот же миг молодой человек натужился и
задохнулся. Изо рта у него полилась кровь, которую он бесконтрольно
отхаркивал. Следующий удар по его спине остановил агонизирующую боль и
тошноту. Но он не остановил его страх, и юноша потерял сознание.
- В данное время я могу контролировать твою смерть, - сказал нагваль,
когда молодой актер пришел в себя, - как долго я могу контролировать ее,
зависит от тебя, от того, как точно и покорно ты примешь все, что я скажу
тебе.
Нагваль сказал, что первым требованием для молодого человека была
полная неподвижность и молчание. Если он не хочет, чтобы пробка выскочила,
добавил нагваль, он должен вести себя так, словно потерял все свои силы
движения и речи. Одного жеста или одного произнесенного слова будет
достаточно, чтобы возобновить его смерть.
Молодой актер не привык подчиняться советам и приказам. Он
почувствовал волну гнева. Но только он начал выражать свой протест, жгучая
боль и конвульсии возникли опять.
- Оставь это, и я вылечу тебя, - сказал нагваль. - но, поступая как
хилый, прогнивший идиот, каким ты, впрочем, и являешься, ты убьешь себя.
Актер - гордый молодой человек - оцепенел от оскорбления. Никто еще
не называл его хилым, прогнившим идиотом. Он хотел выразить свою ярость,
но его боль была такой острой, что он не мог отреагировать на унижение.
- Если ты хочешь, чтобы я облегчил твою боль, ты должен слепо
подчиняться мне, - сказал нагваль пугающе холодным тоном. - кивни мне,
если согласен. Но знай, что стоит тебе изменить теперь свое решение и
проявить себя позорным кретином, каким ты, впрочем, и являешься, я тут же
выбью пробку и оставлю тебя умирать.
Из последних сил актер кивком выразил свое согласие. Нагваль похлопал
его по спине, и боль исчезла. Но вместе с отупляющей болью исчезло кое-что
еще - туман в его уме. И тогда молодой актер познал все, без понимания
чего-либо. Нагваль еще раз представился ему. Он сказал, что его имя -
Элиас, и что он является нагвалем. Актер знал, что это значит.
Затем нагваль Элиас обратил свое внимание на талию, которая
находилась в полусознании. Он наклонился к ее левому уху и шепотом
приказал ей остановить переменчивые движения ее точки сборки. Он успокоил
ее страх, рассказывая ей истории магов, которые прошли через те же
испытания, что и она. Когда девушка почти успокоилась, он представился ей
как нагваль Элиас, а затем предпринял с ней наиболее трудную попытку в
магии - передвижение точки сборки за поле деятельности мира, который мы
знаем.
Дон Хуан подчеркнул, что закаленные маги могут перемещаться за мир,
известный нам, но это недостижимо для неискушенных людей. Нагваль Элиас
всегда придерживался этого правила и даже не мечтал о таком подвиге, но на
этот раз нечто иное, чем его знание или его воля, распоряжалось им. Тем не
менее маневр удался. Талия вышла за мир, известный нам, и благополучно
вернулась обратно.
Потом у нагваля Элиаса было другое проникновение. Он сел между двух
людей, вытянувшихся на земле - голого актера покрывала лишь куртка нагваля
Элиаса - и произвел пересмотр их ситуации. Он сказал им, что они оба силою
обстоятельств попали в ловушку, расставленную самим духом. Он, нагваль,
был активной частью этой ловушки, поскольку, встретив их при определенных
условиях, он был вынужден стать их временным покровителем и привлечь свое
знание магии для того, чтобы помочь им. Будучи их временным защитником, он
обязан предупредить их, что они на подходе к уникальному порогу, и что
они, индивидуально или вместе, могут достичь этого порога, войдя в
настроение покидания, но не безрассудности, настроение ухода, но не
индульгирования. Он не хотел говорить большего, боясь смутить их или
повлиять на их решение. Он чувствовал, что, если они пересекут этот порог,
это потребует от него минимальной помощи.
Затем нагваль оставил их наедине в этом укромном местечке и
отправился в город, чтобы договориться о целебных травах, циновках и
одеялах для них. Его идея заключалась в том, что в уединении каждый из них
сможет достичь и переступить этот порог. Долгое время двое молодых людей
лежали рядом друг с другом, погруженные в свои мысли. Факт, что их точки
сборки были смещены, означал, что они могли думать гораздо глубже, чем
обычно, но он также означал и то, что они волновались, размышляли и были
напуганы в такой же глубочайшей степени.
Поскольку талия могла говорить и была намного сильнее, она нарушила
молчание и спросила актера, боится ли он. Юноша утвердительно кивнул. Она
почувствовала к нему огромную жалость, и, сняв свою шаль, накрыла его
плечи, а потом взяла его за руку.
Молодой человек не осмелился сказать, что он чувствует. Страх, что
его боль возобновится, если он заговорит, был слишком большим и слишком
ярким. Он хотел извиниться перед ней, рассказать ей о своем единственном
сожалении, что стал причиной ее болезни, не имеет значения, что он умирал
- Он с уверенностью знал еще до их встречи, что не переживет этого
дня.
Талия размышляла на ту же тему. Она выразила свое сожаление о том,
что била его и фактически довела до смерти. Теперь же она была очень
мирной, и это чувство было незнакомо ей, так как раньше ею всегда
управляла ее огромная сила. Она сказала ему, что ее смерть тоже очень
близка, и что она будет рада всему, что принесет с собой этот день.
Молодой актер, услышав, что талия пересказывает его собственные
мысли, почувствовал холодную дрожь. Поток энергии нахлынул на него и
заставил сесть. Боли не было, не было и кашля. Он с жадностью и глубоко
вдыхал воздух, хотя не помнил того момента, когда мог делать это раньше.
Он сжал руку девушки, и они заговорили без слов.
Дон Хуан сказал, что в тот момент их посетил дух. И они "видели". Они
были истинными католиками, и поэтому лицезрели видение небес, где все было
живым и наполненным светом. Они "видели" мир чудесных зрелищ.
Когда нагваль вернулся, они были истощены, хотя это им и не вредило.
Талия лежала без сознания, а молодому человеку величайшим усилием по
самоконтролю удалось остаться в сознательном состоянии. Он пытался что-то
шепнуть на ухо нагвалю.
- Мы видели небеса, - прошептал он. Слезы катились по его щекам.
- Ты видел больше, чем это, - возразил нагваль Элиас. - ты "видел"
духа.
Дон Хуан сказал, что, поскольку нашествие духа всегда скрытно,
естественно, что талия и молодой актер не могли удержать своих видений.
Вскоре они забыли их, как это бывает с каждым. Уникальность их переживаний
состояла в том, что без всякой подготовки и не осознавая этого, они
совершили совместное сновидение и видели духа. И то, что они добились
этого с подобной легкостью, было совершенно необычно.
- Они действительно были наиболее удивительными существами, которых
мне когда-либо приходилось встречать, - добавил дон Хуан.
Вполне понятно, что мне захотелось узнать о них больше. Но дон Хуан
не стал баловать меня. Он сказал, что это все, что он хотел мне рассказать
относительно своего бенефактора и четвертого абстрактного ядра.
Казалось, что он вспомнил что-то, чего не сказал мне, и шумно
засмеялся. Потом он похлопал меня по спине и сказал, что пришло время
отправляться в пещеру.
Когда мы добрались до каменного уступа, почти стемнело. Дон Хуан
поспешно сел в то же положение, что и в первый раз. Он был справа от меня,
касаясь моего плеча. Дон Хуан тут же, по-видимому, вошел в глубокое
состояние релаксации, которое втянуло меня в полнейшую неподвижность и
безмолвие. Я даже не мог расслышать его дыхания. Но стоило мне закрыть
глаза, как он подтолкнул меня, предупредив, что я должен держать их
открытыми.
К тому времени совершенно стемнело. Огромная усталость заставила мои
глаза болеть и слезиться. В конце концов я отбросил свое сопротивление и
впал в глубочайший и чернейший сон, который я когда-либо имел. И все же я
не был во сне полностью и даже мог чувствовать густую черноту вокруг меня.
Появилось почти физическое ощущение, что я с трудом пробираюсь сквозь
черноту. Потом она внезапно стала красноватой, затем оранжевой, затем
ослепительно белой, похожей на ужасно сильный неоновый свет. Постепенно я
сфокусировал свое зрение, пока не увидел, что сижу в той же позе рядом с
дон Хуаном - но уже не в пещере. Мы находились на горной вершине, глядя
вниз на необычное плоскогорье вдалеке. Эта прекрасная прерия была промыта
заревом, которое, подобно проблескам света, исходило из почвы. Куда бы я
не смотрел, везде были знакомые черты: скалы, холмы, реки, леса, каньоны,
увеличенные и трансформированные их внутренней вибрацией, их внутренним
заревом. Это зарево, такое приятное для моих глаз, трепетало и во мне
самом.
- Твоя точка сборки сдвинулась, - сказал, как мне показалось, дон
Хуан.
Слова были беззвучны, и тем не менее я знал то, что он говорил мне.
Моей собственной реакцией была попытка объяснить себе, что я, без
сомнения, слышал его, и если он и говорит, как в вакууме, то это из-за
того, что на мой слух временно повлияло происходящее.
- Твой слух в порядке. Мы в другой области сознания, - вновь, как мне
показалось, произнес дон Хуан. Я не мог говорить. Я чувствовал летаргию
глубокого сна, мешавшую мне произносить слова, однако я был аллертен, как
только мог.
- Что происходит? - подумалось мне.
- Пещера заставила твою точку сборки сдвинуться, - подумал дон Хуан,
и я слышал его мысли так, словно они были моими собственными словами,
прозвучавшими во мне.
Я ощутил приказ, который не был выражен в мыслях. Что--о вынуждало
меня вновь взглянуть на прерию. Как только я посмотрел на удивительный
ландшафт, нити света начали исходить из всего, что было в прерии. Сначала
это походило на взрыв несметного числа коротких волокон, затем волокна
стали длинными нитеобразными прядями светимости, связанными вместе в лучи
дрожащего света, которые простирались в бесконечность. На самом деле нет
способа передать смысл того, что я увидел, это невозможно описать за
