я молчал.
- Прошлой ночью ты категорично заявил, что пещера не проецирует на
тебя чувство неловкости, - сказал он. - очевидно, это было не так. Прошлой
ночью я не развивал эту тему дальше, желая понаблюдать за твоей реакцией
Дон Хуан объяснил, что пещера была предназначена магами древних
времен для того, чтобы служить катализатором. Ее форма была тщательно
приспособлена для размещения двух людей как двух полей энергии. По теории
магов природа скалы и манера, в которой была вырезана пещера, позволяли
двум телам, двум светящимся шарам тесно переплетаться своими энергиями.
- Я привел тебя в эту пещеру нарочно, - продолжал он, - не потому что
я люблю это место-нет, оно мне не нравится-о потому, что оно создано как
инструмент для проталкивания ученика глубоко в повышенное сознание. Но к
сожалению, помогая, она делает неясным результат. Древние маги не
размышляли. Они склонялись к действию.
- Ты всегда говорил, что твой бенефактор был похож на них, - сказал
я.
- Это мое преувеличение, - ответил он, - очень похожее на то, когда я
обзываю тебя дураком. Мой бенефактор был современным нагвалем, вовлеченным
в поиски свободы, но он склонялся больше к действию, чем к размышлениям.
Ты тоже современный нагваль, вовлеченный в тот же поиск, но ты упорно
склоняешься к аберрациям рассудка.
Он нашел свое сравнение ужасно забавным, и пустую комнату огласило
эхо его смеха.
Когда я предложил вернуть беседу к теме пещеры, он притворился, что
не слышит меня. Я знал, что он притворяется по блеску его глаз и хитрой
улыбке.
- прошлой ночью я преднамеренно рассказал тебе о первом абстрактном
ядре, - сказал он, - в надежде, что размышляя о том, как я поступал с
тобой в течении этих лет, у тебя появится представление и о других ядрах.
Ты провел со мной много времени и потому хорошо знаешь меня. В любую
минуту нашего общения свои действия и мысли я старался приспособить к
структуре абстрактных ядер.
- История нагваля Элиаса-это другой вопрос. Хотя она и похожа на
историю о людях, в действительности это история о намерении. Намерение
создает системы взглядов раньше нас и приглашает нас описать их. Это путь
понимания магов того, что происходит вокруг них.
Дон Хуан напомнил мне, что я всегда настаивал на попытках обнаружить
основной порядок во всем, что он говорил мне. Я подумал, что он осуждает
меня за усилие превратить то, чему он учил меня, в проблему социологии, и
начал говорить ему, что мои взгляды изменились под его влиянием. Он
остановил меня и улыбнулся.
- Ты действительно слабо соображаешь, - сказал он и вздохнул. - Мне
хочется чтобы ты понял основной порядок того, чему я учу тебя. Мое
неудовольствие вызвано тем, как ты понимаешь основной порядок. Для тебя он
означает тайные процедуры или скрытую последовательность. Для мага же это
две вещи: система взглядов, которую намерение перерабатывает в отблеск
глаз и помещает перед нами для описания, и знамения, которые даются нам
так, чтобы мы не теряли того, чем мы являемся внутри.
- Как видишь, история нагваля Элиаса представляет собой нечто
большее, чем просто отчет о последовательных деталях, которые выстраивают
событие, - продолжил он. - под всем этим была доктрина намерения. И
история должна была дать тебе представление о том, какими были нагвали
прошлого, чтобы ты понял, как они действовали, подгоняя свои мысли и
поступки под доктрины намерения.
Наступила продолжительная тишина. Мне нечего было сказать. Скорее для
того, чтобы поддержать разговор, я сказал первое, что пришло мне на ум. Я
сказал, что по истории, услышанной о нагвале Элиасе, я составил о нем
очень положительное мнение. Мне нравился нагваль Элиас, но по неизвестной
причине все, что дон Хуан рассказывал мне о нем, беспокоило меня.
Простое упоминание о моем смущении привело дон Хуана в чрезвычайный
восторг. Он вскочил со стула и поперхнулся от смеха. Немного погодя он
положил свою руку на мое плечо и сказал, что мы или любим, или ненавидим
тех, кто является отражением нас самих.
И опять глубокая застенчивость помешала мне спросить его, что он этим
хочет сказать. Дон Хуан продолжал смеяться, ясно осознавая мое настроение.
Наконец он заметил, что нагваль Элиас был похож на ребенка, чья
рассудительность и умеренность всегда приходила извне. Он, как ученик в
магии, не имел внутренней дисциплины за своим обучением.
У меня появилось нерациональное желание защитить себя. Я сказал дон
Хуану, что моя дисциплина приходит изнутри.
- Ну, конечно, - покровительственно согласился он. - Ты просто не
ожидал, что в точности похож на него. - И он засмеялся вновь.
Иногда дон Хуан доводил меня до того, что я был готов закричать. Но
мое настроение долго не продержалось и быстро исчезло, как только вдали
замаячил следующий вопрос. Я спросил дон Хуана, возможно ли то, что я
входил в состояние повышенного сознания, не осознавая этого? И мог ли я
оставаться в нем в течении нескольких дней?
- На этой стадии ты входишь в состояние повышенного сознания
самостоятельно, - сказал он. - повышенное сознание-айна только для нашего
разума. На практике все очень просто. Как и со всем другим. Мы усложняем
вопрос, пытаясь сделать приемлемой ту безмерность, которая окружает нас.
Он отметил, что мне следует думать об абстрактном ядре, которое он
дал мне, а не спорить попусту о своей персоне.
Я сказал ему, что думал об этом все утро и пришел к выводу, что
метафорической темой истории были манифестации духа. Но я не мог различить
в ней то абстрактное ядро, о котором он говорил. Это было что-то
неопределенное.
- Повторяю, - сказал он тоном школьного учителя, муштрующего своего
ученика, - манифестации духа-это название первого абстрактного ядра в
магических историях. Очевидно маги подразумевали под абстрактным ядром
нечто такое, что в настоящее время тобой не принимается во внимание. Эта
часть ускользнувшая от тебя, известна магам как доктрина намерения или
безмолвный голос духа или невыраженная расстановка абстрактного.
Я сказал, что понимаю невыраженное как что-то неоткрытое явно,
например, "скрытые мотивы". Он ответил мне, что в данном случае
невыраженное означает нечто большее: оно означает знание без слов, лежащее
вне нашего непосредственного понимания-особенно моего. Он признался, что
понимание на которое он ссылается было просто за пределами моей уместности
момента, а не за моими конечными возможностями понимания.
- Если абстрактные ядра остаются вне моего понимания, какой смысл
рассказывать о них? - спросил я.
- правило гласит, что абстрактные ядра и магические истории должны
быть рассказаны на этом этапе, - ответил он. - и когда-нибудь, присущая
историям, невыраженная расстановка абстрактного, которая является знанием
без слов или доктриной намерения, откроет тебе твои собственные истории.
Я ничего не понимал.
- Невыраженная расстановка абстрактного-это не просто порядок, в
котором даются абстрактные ядра, - объяснил он, - и не то, что в них есть
общее, и даже не та паутина, которая связывает их. Это скорее то, когда
познаешь абстрактное прямо, без посредничества речи.
В молчании он подверг меня тщательному рассмотрению с головы до ног с
явной целью видеть меня.
- Да, пока для тебя это не ясно, - объявил он.
Он сделал нетерпеливый жест и даже вспылил, словно был раздражен моей
медлительностью. Это взволновало меня. Дон Хуан не давал выхода
психологическому недовольству.
- Ни ты, ни твои действия тут ни при чем, - сказал он, когда я
спросил его почему он рассердился или разочарован мною. - это была мысль,
которая проскочила в моем уме, когда я видел тебя. Это черта в твоем
светящемся существе, которую старые маги давали всему, что имели.
- Расскажи мне об этом, - потребовал я.
- Я напомню тебе о ней как-нибудь в другой раз, - сказал он. - между
тем, давай продолжим беседу об элементе, подпирающем нас: об абстрактном.
Элемент, без которого нет ни пути воина, ни самих воинов в поисках знания.
Он сказал, что затруднения, переживаемые мной, не были ничем новым
для него. Он сам прошел через муки познания невыраженного порядка
абстрактного. И не будь указующей руки нагваля Элиаса, он был бы таким же
взвинченным, как и его бенефактор, у которого было много действия и очень
мало понимания.
- Каким был нагваль Элиас? - спросил я, меняя тему.
- Он во всем отличался от своего ученика, - сказал дон Хуан. - Он был
индейцем, очень темным и массивным. У него были грубые черты, большой рот,
сильный нос, небольшие черные глаза, густые черные волосы без седины. Он
был резче, чем нагваль Хулиан, и имел большие руки и ступни. Это был очень
скромный и очень мудрый человек, но он никогда ничем не выделялся. По
сравнению с моим бенефактором он был тусклым. Всегда весь в себе,
обдумывая вопросы. Нагваль Хулиан шутил, что его учитель наделен тонной
мудрости. За его спиной он называл его-нагваль тоннаж.
- Я никогда не видел смысла в его шутках, - продолжал дон Хуан. - Для
меня нагваль Элиас был как глоток свежего воздуха. Он терпеливо мог мне
объяснить что угодно. Это похоже на мои объяснения, но возможно он в
чем-то был несколько глубже. Я не могу назвать это что-то состраданием,
скорее подошло бы сопереживание. Воины не могут чувствовать сострадания,
поскольку они больше не чувствуют жалости к себе. Без движущей силы
самосожаления сострадание бессмысленно.
- Дон Хуан, ты говорил, что воин является всем для себя самого?
- В некотором смысле да. Для воина все начинается и кончается в нем
самом. Однако, его контакт с абстрактным вынуждает его преодолевать свое
чувство важности. Поэтому личное "я" становится абстрактным и безличным.
Нагваль Элиас считал, что наши жизни и наши личности совершенно похожи,
продолжал дон Хуан. - в этом смысле он чувствовал себя обязанным помогать
мне.
Я не чувствую эту схожесть с тобой, поэтому полагаю, что могу
рассматривать тебя во многом так же, как нагваль Хулиан рассматривал меня.
Дон Хуан сказал, что нагваль Элиас взял его под свое крыло с самого
первого дня, как он прибыл в дом своего бенефактора и начал обучение.
Нагваль Элиас обучал его независимо от того, мог ли дон Хуан хоть
что-нибудь понять. Его желание помочь дон Хуану было таким сильным, что он
практически держал его как пленника, защищая тем самым от резких нападок
нагваля Хулиана.
- Вначале я оставался все время в доме нагваля Элиаса, - продолжал
дон Хуан. - и мне это нравилось. В доме моего бенефактора я всегда был
начеку и настороже, боясь того, что он сможет сделать со мной в следующий
раз. В доме нагваля Элиаса я чувствовал себя уверенно и свободно.
- Мой бенефактор безжалостно давил на меня, а я не мог понять, к чему
такой нажим. Мне казалось, что он был просто безумным.
Дон Хуан сказал, что нагваль Элиас был индейцем из Оахсаки, его
обучал другой нагваль по имени Розендо, родом из тех же мест. Дон Хуан
описывал нагваля Элиаса как очень консервативного человека, который
дорожил своим уединением. В то же время он был известным целителем и
магом, о нем знали не только в Оахсаке, но и по всей южной мексике. Тем не
менее, несмотря на свое занятие и дурную славу, он жил в полной изоляции
на противоположном конце страны, в северной мексике.
Дон Хуан прервал рассказ. Подняв брови, он уставился на меня
вопросительным взглядом. Но все что я хотел от него, это то, чтобы он
продолжал свою историю.
- Каждый раз, когда я думаю, что ты должен задать вопрос, ты молчишь,
