зависимость от него давала мне утешение и безопасность. Но теперь это было
неразумно. Дон Хуан ушел. Его ученики не имели его терпеливости, или его
искушенности, или его абсолютной власти. Искать у них утешения было
очевидной глупостью.
Девушки повели меня в другую комнату. Окно выходило на юго-восток,
там же была расположена и постель, которая представляла собой толстый мат,
вроде матраца. Большой, длиной в два фута стебель агавы был разрезан таким
образом, что пористая ткань служила подушкой или опорой для шеи. В средней
части его была мягкая выемка. Поверхность агавы была очень мягкой. Она,
по-видимому, была отполирована вручную. Я испробовал постель и подушку.
Удобство и телесное удовлетворение, которое я испытывал, были
необыкновенными. Лежа на постели дона Хуана я ощущал безмятежность и
удовлетворенность. Несравнимый покой охватил мое тело. Однажды раньше у
меня уже было подобное ощущение, когда дон Хуан сделал мне постель на
вершине холма в пустыне северной мексики. Я заснул.
Я проснулся с наступлением вечера. Лидия и Роза лежали почти наверху
меня, погруженные в глубокий сон. Я лежал неподвижно 1-2 секунды, а затем
обе одновременно проснулись.
Лидия зевнула и сказала, что они должны спать вместе со мной, чтобы
защитить меня и позволить мне отдохнуть. Я был смертельно голоден. Лидия
послала Розу в кухню приготовить еды. Она тем временем засветила все лампы
в доме. Когда еда была готова, мы сели за стол. У меня было ощущение, как
будто я знал их или был с ними всю жизнь. Мы ели молча. Когда Роза убирала
стол, я спросил Лидию, спят ли они все в постели Нагваля; это была
единственная постель в доме, кроме постели доньи Соледад. Лидия сказала
прозаическим тоном, что они выехали из этого дома несколько лет назад в
свое собственное место недалеко отсюда, и что Паблито уехал одновременно с
ними и живет с Нестором и Бениньо.
- Но что с вами случилось? Я думал, вы все живете вместе, - сказал я.
- Больше нет, ответила Лидия. С тех пор, как Нагваль ушел, мы имеем
отдельные задания. Нагваль соединил нас и Нагваль разделил нас.
- А где сейчас Нагваль? - спросил я самым небрежным тоном, каким
только смог.
Они посмотрели на меня, а затем взглянули друг на друга.
- О, мы не знаем, - сказала Лидия. - он и Хенаро покинули нас.
Они, кажется, говорили правду, но я еще раз настоял, чтобы они
рассказали мне то, что они знают.
- Мы действительно ничего не знаем, - отрезала мне Лидия, очевидно,
возбужденная моими вопросами. - они ушли в другое место. Ты должен задать
этот вопрос ла Горде. Она должна что-то рассказать тебе. Она знала вчера,
что ты приехал, чтобы попасть сюда. Мы боялись, что ты умер. Нагваль
сказал, что ты единственный, кому мы должны помогать и верить. Он сказал,
что ты - это он сам.
Она закрыла свое лицо и захихикала, а потом добавила: "но в это
трудно поверить".
- Мы не знаем тебя, - сказала Роза. - вот в чем дело. Мы четверо
чувствуем одинаково. Мы боялись, что ты умер, а когда мы увидели тебя, мы
рассердились на тебя за то, что ты не умер. Соледад для нас словно мать,
может быть, даже больше, чем мать.
Они обменялись заговорщецким взглядом друг с другом. Я немедленно
интерпретировал его как сигнал опасности. Они задумали что-то недоброе.
Лидия заметила мое внезапное недоверие, которое, должно быть, было
написано у меня на лице. Она отреагировала серией утверждений об их
желании помогать мне. Я, фактически, не имел основания сомневаться в их
искренности. Если бы они хотели причинить мне вред, они могли бы сделать
это тогда, когда я спал. Они говорили так убедительно, что я ощутил себя
мелочным. Я решил распределить подарки, которые я привез для них. Я сказал
им, что в пакетах находятся кое-какие безделушки и что они могут выбирать
то, что им понравится. Лидия сказала, что они предпочли бы, чтобы я сам
вручил подарки. Очень любезным тоном она добавила, что они были бы
благодарны, если бы я также вылечил Соледад.
- Что по-твоему я должен сделать, чтобы вылечить ее? - спросил я ее
после долгого молчания.
- Использовать свой дубль, - сказала она сухим тоном.
Я тщательно объяснил, что донья Соледад едва предательски не убила
меня, и что я остался в живых благодаря чему-то во мне, что не было ни
моим умением, ни моим знанием. Что касается меня, то неуловимое что-то,
что кажется, нанесло ей удар, было реальным, но недостижимым. Короче
говоря, я мог помочь донье Соледад не больше, чем сходить на луну.
Они слушали меня внимательно, оставаясь неподвижными, но
возбужденными.
- Где донья Соледад сейчас? - спросил я Лидию.
- Она вместе с ла Гордой, - сказала она унылым тоном. - ла Горда
забрала ее и пытается вылечить ее, но мы не знаем, где они на самом деле.
- А где Жозефина?
- Она пошла искать свидетеля. Он единственный, кто может вылечить
Соледад. Роза считает, что ты знаешь больше, чем свидетель, но т.к. ты
рассердился на Соледад, ты желаешь ее смерти. Мы не виним тебя.
Я заверил их, что я не рассержен на нее, уж во всяком случае я не
желаю ее смерти.
- Тогда вылечи ее, - сказала Роза сердитым пронзительным голосом. -
свидетель сказал нам, что ты всегда знаешь, что делать, а свидетель не
может ошибаться.
- А кто такой, черт побери, свидетель?
- Нестор - свидетель, - сказала Лидия, как будто она была вынуждена
произнести его имя. - ты знаешь это. Ты должен знать. Я вспомнил, что во
время нашей последней встречи дон Хенаро называл Нестора свидетелем. Я
подумал тогда, что это прозвище было шуткой или уловкой, которую Хенаро
использовал, что ослабить охватившее всех напряжение и боль тех последних
совместных минут.
- Это была не шутка, - сказала Лидия твердым тоном. - Хенаро и
Нагваль вели свидетеля по иному пути. Они брали его с собой всюду, куда
они ходили. Я имею в виду - всюду! И свидетель был свидетелем всего, что
надо было засвидетельствовать.
Очевидно, между нами было ужасное отсутствие взаимопонимания. Я
понял, что я был практически чужим для них. Дон Хуан держал меня вдали от
всех, включая Паблито и Нестора. Кроме случайных "здравствуйте" и "до
свидания", которыми мы обменивались на протяжении лет, мы никогда
по-настоящему не разговаривали. Я знал их всех, главным образом, по
описаниям, которые дон Хуан давал мне. Хотя я однажды встретил Жозефину, я
не помнил, как она выглядела, и все, что я видел у ла Горды, это ее
гигантский зад. Я сказал им, что я даже не знал, вплоть до сегодняшнего
дня, что они четверо были ученицами дона Хуана и что Бениньо тоже был
членом группы.
Они обменялись друг с другом смущенными взглядами. Роза открыла рот,
собираясь что-то сказать, но Лидия дала ей команду ногами. Я полагал, что
после длинного и откровенного объяснения они больше не будут тайком
сообщаться друг с другом. Мои нервы были так взвинчены, что их скрытые
движения ног привели меня в ярость. Я заорал на них во всю мочь и грохнул
по столу правой рукой. Роза встала с невероятной скоростью, и,
по-видимому, в ответ на ее внезапное движение мое тело само по себе, без
участия разума, отступило назад, как раз вовремя, чтобы избежать на
несколько дюймов удара массивной палкой или каким-то тяжелым предметом,
который Роза держала в своей левой руке. Он упал на стол с оглушительным
шумом.
Я снова услышал, как и предыдущей ночью, когда донья Соледад душила
меня, очень своеобразный и загадочный звук, подобный звуку ломающейся
трубки, прямо за трахеей в основании своей шеи. Мои глаза вытаращились и с
быстротой молнии моя левая рука опустилась на верхушку резиновой палки и
уничтожила ее. Я сам видел эту сцену так, как если бы наблюдал кинофильм.
Роза завопила, и я тогда осознал, что я наклонился вперед и всей
своей тяжестью ударил оборотную сторону ее ладони своим левым кулаком. Я
был потрясен. То, что произошло, показалось мне нереальным. Это был
кошмар. Роза продолжала вопить. Лидия увела ее в комнату дона Хуана. Я
слышал ее крики боли еще некоторое время, а затем они прекратились. Я сел
у стола. Мои мысли были хаотическими и бессвязными.
Своеобразный звук в основании своей шеи я осознал очень остро. Дон
Хуан охарактеризовал его как звук, который производит человек в момент
изменения скорости. Я смутно помнил, что испытывал этот звук в его
компании. Хотя я начал сознавать его прошлой ночью, я не признавал его
полностью, пока это не случилось с Розой. Затем я осознал, что этот звук
вызвал особое чувствование тепла на небе и в ушах. Сила и сухость звука
заставили меня подумать о звоне большого треснувшего колокола.
Немного погодя вернулась Лидия. Она казалась более спокойной и
собранной. Она даже улыбалась. Я попросил ее помочь мне распутать эту
загадку и рассказать мне, что случилось. После длительного колебания она
рассказала мне, что когда я заорал и грохнул по столу, Роза стала
возбужденной и нервной и подумала, что я собираюсь причинить ей вред, и
она попыталась ударить меня своей "сновидной рукой". Я увернулся от ее
удара и стукнул ее по тыльной стороне ее руки таким же образом, как я
ударил донью Соледад. Лидия сказала, что рука Розы будет беспомощной, пока
я не найду способа помочь ей.
Затем в комнату пришла Роза. Ее рука была замотана в кусок материи.
Она взглянула на меня. Ее глаза были подобны глазам ребенка. Мои ощущения
были в полном смятении. Но другая часть оставалась невозмутимой. Если бы
не эта часть, то я не остался бы в живых после нападения доньи Соледад или
сокрушительного удара Розы.
После долгого молчания я сказал им, что с моей стороны было мелочно
раздражаться их сообщениями посредством ног, но что нельзя сравнить орание
и стучание по столу с тем, что сделала Роза. В виду того, что я не был
знаком с их практикой, она могла сильно повредить мою руку своим ударом.
Я потребовал самым угрожающим тоном, чтобы она показала мне свою
руку. Она с неохотой развернула ее. Рука была опухшая и красная. В моем
уме не оставалось никакого сомнения, что эти люди осуществляли
определенного рода испытания, которые дон Хуан подстроил мне. Вступая в
конфронтацию с ним, я был ввергнут в сферу, которую невозможно было
достичь или постигнуть в разумных терминах. Он повторял снова и снова, что
моя разумность охватывает только очень маленькую часть того, что он
называл целостностью самого себя. Под напором непривычной и вполне
реальной опасности моего физического уничтожения, мое тело должно было
воспользоваться своими скрытыми ресурсами, либо умереть. Трюк, казалось,
заключался в принятии возможности, что такие ресурсы существуют и могут
быть достигнуты. Годы тренировки были шагами для того, чтобы прибыть к
этому понятию. Согласно своей предпосылке о невозможности никаких
компромиссов, дон Хуан добивался полной победы или полного поражения для
меня. Если бы тренировка потерпела неудачу, чтобы привести меня в контекст
с моими скрытыми ресурсами, то испытание сделало бы это очевидным, в
каковом случае я практически ничего не смог бы сделать. Дон Хуан сказал
донье Соледад, что я убил бы самого себя. Будучи столь глубоким знатоком
человеческой природы, он, вероятно, был прав.
Было пора переменить направление действий. Лидия сказала, что я мог
бы помочь Розе и донье Соледад той же самой силой, которая причина им
вред; проблема, следовательно, была в том, чтобы воспроизвести правильную
последовательность ощущения, или мыслей, или чего-то еще, чтобы заставить
мое тело высвободить эту силу. Я взял руку Розы и стал трогать ее, чтобы
