она излечилась. Я испытывал к ней только наилучшие ощущения. Я гладил ее
руку, сжимал ее (Розу) в объятиях долгое время. Я гладил ее голову, и она
уснула на моем плече, однако, краснота и опухлость ее руки не претерпела
никаких изменений.
Лидия наблюдала за мной, не говоря ни слова. Она улыбалась мне. Я
хотел сказать ей, что потерпел фиаско как исцелитель. Ее глаза, казалось,
поймали мое настроение и удерживали его до тех пор, пока оно не застыло.
Роза хотела спать. Она была смертельно усталая либо больная. Я не
хотел доискиваться, какая из двух причин имела место. Я поднял ее на руки,
она была легче, чем я мог вообразить. Я отнес ее к постели дона Хуана и
осторожно уложил ее. Лидия укрыла ее. В комнате было очень темно. Я
выглянул из окна и увидел безоблачное небо, усыпанное звездами. Вплоть до
этого момента я упускал из виду тот факт, что мы находились на довольно
большой высоте.
Когда я взглянул на небо, я ощутил прилив оптимизма. Казалось, что
звезды каким-то образом рады мне. Смотреть в юго-восточном направлении
было действительно восхитительно.
Внезапно у меня возникло ощущение, которое я ощущал обязанным
удовлетворить. Я захотел посмотреть, насколько отличался вид неба из окна
доньи Соледад, которое было обращено на север. Я взял Лидию за руку с
намерением повести туда, но щекочущее чувство на макушке моей головы
остановило меня. Оно прошло, как волна ряби по спине к пояснице, а оттуда
к подложечной ямке. Я сел на мат. Я попробовал вспомнить свои ощущения.
Казалось, в тот самый момент, когда я ощутил щекочущее раздражение на
своей голове, мои мысли уменьшились по силе и по количеству. Я пытался, но
не мог вовлечь себя в обычный ментальный процесс, который я называл
думанием. Мои размышления заставили меня забыть о Лидии. Она опустилась на
колени на пол лицом ко мне. Я начал осознавать, что ее огромные глаза
внимательно рассматривают меня на расстоянии в несколько дюймов. Я
автоматически взял ее руку и снова пошел в комнату доньи Соледад. Когда мы
подошли к двери, я ощутил, что все ее тело оцепенело. Я должен был
потянуть ее. Я уже собрался переступить через порог, как вдруг мне
бросилась в глаза громадная черная масса человеческого тела, лежащая у
стенки напротив двери. Зрелище было таким неожиданным, что я ахнул и
выпустил руку Лидии. Это была донья Соледад. Ее голова покоилась около
стены. Я обернулся к Лидии. Она отскочила на пару шагов. Я хотел
прошептать, что донья Соледад вернулась, но никаких звуков моих слов не
было, хотя я был уверен, что прошептал их. Я попытался заговорить снова,
но не смог. Было так, как если бы слова требовали слишком много времени, а
мне его не хватало. Я вступил в комнату и направился к донье Соледад.
По-видимому, ей было очень больно. Я присел около нее и прежде, чем
спросить ее о чем-нибудь, я поднял ее голову, чтобы посмотреть на нее. Я
увидел, что на ее лбу что-то, это выглядело, как пластырь из листьев,
который она сделала себе. Он был темный, липкий на ощупь. Я ощутил
повелительную необходимость снять его со лба. Очень уверенным движением я
обхватил ее голову, откинул ее назад и сорвал пластырь. Он был похож на
облезшую резину. Она не двигалась и не жаловалась на боль. Под пластырем
было желтовато-зеленое пятно. Оно двигалось, как если бы оно было живое
или насыщено энергией. Я посмотрел на него на мгновение, не будучи в
состоянии ничего сделать. Я ткнул в него пальцем, и оно пристало к нему,
как клей. Я не впал в панику, как я обычно делаю; эта штука мне скорее
понравилась. Я помешал ее кончиками пальцев, и вся она сошла со лба. Я
встал. Липкая субстанция давала ощущение тепла. Мгновение она была похожа
на пасту, а затем высохла между моими пальцами и на ладони руки. Затем я
получил другой толчок озарения и побежал в комнату дона Хуана. Я схватил
розину руку и стер то же самое флюоресцирующее желтовато-зеленое вещество
с ее руки, которое я стер со лба доньи Соледад.
Мое сердце колотилось так сильно, что я едва мог стоять на ногах. Я
захотел лечь, но что-то во мне толкнуло меня к окну и заставило стряхнуть
пятно.
Я не могу вспомнить, как долго я стряхивал его. Внезапно я ощутил,
что что-то трется о мою шею и плечи. Тут я начал осознавать, что я был
практически голым и сильно вспотел. Лидия обернула мои плечи тряпкой и
вытирала пот с моего лба. Ко мне сразу же вернулся мой нормальный
мыслительный процесс. Я оглядел комнату. Роза была в глубоком сне. Я
побежал в комнату доньи Соледад. Я ожидал найти ее тоже спящей, но там
никого не было. Лидия пришла вслед за мной. Я рассказал ей, что случилось.
Она бросилась к Розе и стала ее будить, в то время как я одевался. Роза не
хотела просыпаться. Лидия схватила ее за здоровую руку и встряхнула ее.
Одним пружинящим движением Роза встала и полностью проснулась. Они стали
носиться по дому, гася лампы. Они, казалось, готовы были удирать. Я хотел
спросить их почему они так торопятся, как вдруг я сам осознал, что я тоже
оделся с большой поспешностью. Мы носились вместе, более того, они,
казалось, ожидали моих прямых указаний.
Мы выбежали из дома, неся все пакеты, которые я привез. Лидия мне
посоветовала их не оставлять, я не распределил их, и они все еще
принадлежали мне. Я швырнул их на заднее сиденье машины, в то время, как
две девушки примостились на переднем. Я завел машину и медленно поехал
назад, нащупывая путь в темноте.
Когда мы были на дороге, я вплотную столкнулся с самой настоящей
проблемой. Обе они заявили в унисон, что я являюсь их лидером; их действия
зависят от моих решений. Я был Нагвалем. Мы не могли выбежать из дома и
уезжать бесцельно. Я должен руководить ими. Но я, по правде говоря, не
имел ни малейшего понятия куда ехать или что делать. Я случайно повернулся
посмотреть на них. Фары бросали отблеск внутрь машины, и их глаза были
подобны зеркалам, отражающим его. Я вспомнил, что глаза дона Хуана делали
то же самое, они, казалось, отражали больше света, чем глаза обыкновенного
человека.
Я знал, что обе девушки осознавали мое безвыходное положение. Лучше
было бы пошутить насчет него, чтобы прикрыть мою несостоятельность, но я
прямолинейно возложил ответственность за решение на них. Я сказал, что я
еще не привык к роли Нагваля и буду признателен им, если они сделают мне
предложение или указание, куда нам следует ехать. Они, казалось, были
недовольны мною. Они щелкнули языком и покачали головой. Я наскоро
перебрал в уме различные варианты действия, ни один из которых не был
подходящим, - такие, как отвезти их в город, или взять их в дом Нестора,
или даже взять их в мехико.
Я остановил машину. Я двигался по пути к городу. Мне больше всего в
мире хотелось поговорить с девушками откровенно. Я открыл рот, собираясь
начать, но они отвернулись от меня, повернувшись лицом друг к другу и
положили свои руки друг другу на плечи. Это, по-видимому, означало, что
они отключились и не слушали меня.
Мое расстройство было огромным. Чего я жаждал в этот момент - это
умения дона Хуана владеть любой ситуацией, его интеллектуальной
способности дружеского общения, его юмора. Вместо этого я находился в
компании двух дурочек.
Я подметил выражение подавленности в лице Лидии и это остановило
лавину колкостей к самому себе. Я впервые начал отчетливо осознавать, что
нашим взаимным разочарованиям не было конца. Очевидно, они тоже привыкли,
хотя и в другой манере, к владению дона Хуана. Для них сдвиг от самого
Нагваля ко мне был катастрофическим. Я долго сидел с включенным мотором.
Затем внезапно у меня снова возникла телесная дрожь, которая началась на
верхушке моей головы, как щекочущее ощущение, и тут я знал, что случилось,
когда я недавно вошел в комнату доньи Соледад. Я не видел ее в обычном
смысле. То, что, как я думал, было доньей Соледад, лежащей у стены, было в
действительности памятью о ней, оставившей свое тело в момент удара. Я
также знал, что когда я коснулся той липкой флюоресцирующей субстанции, я
вылечил ее, и что это была некоторого сорта энергия, которую я оставил в
ее голове и в руке Розы благодаря своим ударам.
В моем уме мелькнуло видение одного определенного ущелья. Я стал
убежден, что донья Соледад и ла Горда находятся там. Мое знание не было
лишь предположением, оно скорее было истиной, которая не нуждалась в
дополнительном подтверждении. Ла Горда взяла донью Соледад на дно этого
определенного ущелья и в этот самый момент пыталась вылечить ее. Я хотел
сказать ей, что не нужно было лечить опухоль на лбу доньи Соледад и что им
не было необходимости оставаться там.
Я описал свое виденье девушкам. Обе они сказали мне, как обычно
говорил дон Хуан, чтобы я не индульгировал. У них, однако, эта реакция
была более подходящей. Я никогда не принимал всерьез его критику или
насмешки, но в случае двух девушек это было иначе. Я ощутил обиду.
- Я отвезу вас домой, - сказал я. - где вы живете?
Лидия повернулась ко мне и яростно сказала, что обе они - мои
подопечные, и что я должен позаботиться об их безопасности, т.к. по
требованию Нагваля они отказались от своей свободы действий для того,
чтобы помогать мне. Тут у меня вспыхнул гнев. Я захотел шлепнуть девушек,
но тут я ощутил странную дрожь, которая пробежала по моему телу. Она снова
началась, как щекочущее раздражение на верхушке головы, прошла вниз по
спине и достигла пупочной области, и тогда я знал, где они живут.
Щекочущее ощущение было подобно щиту, мягкому теплому слою пленки. Я мог
чувствовать его физически, как оно покрывает участок между лобковыми
костями и краем ребер. Мой гнев исчез и сменился странной трезвостью,
отрешенностью и в то же время желанием смеяться. Я знал тогда нечто
трансцендентальное. Под натиском действий доньи Соледад и сестричек мое
тело прекратило составление мнений; в терминах дона Хуана я остановил мир.
Я сочетал два разобщенных чувствования, щекочущее раздражение на самой
верхушке голове и сухой треснувший звук в основании шеи: в их соединении
заключается способ к этому прекращению составления мнений.
Когда я сидел в машине с двумя девушками на краю пустынной горной
дороги, я знал как факт, что я первый имел полное осознание остановки
мира. Это ощущение привело на ум мне воспоминание о другом подобном, самом
первом телесном осознании, которое я имел годы тому назад. Оно имело
отношение к щекочущему раздражению на верхушке головы. Дон Хуан сказал,
что маги должны культивировать такое чувствование, и он подробно описал
его. Согласно ему, это было нечто вроде зуда, которые не был ни приятным,
ни болезненным и который появлялся на верхушке головы. Чтобы познакомить
меня с ним на интеллектуальном уровне, он описал и проанализировал его
особенности. Затем в практическом отношении он предпринял попытку
руководить мною в развитии необходимого телесного ознакомления и
запоминания этого телесного ощущения, заставляя меня бегать по веткам и
скалам, которые выдавались в горизонтальной плоскости на несколько дюймов
над моей головой.
На протяжении нескольких лет я пытался следовать его указаниям, но с
одной стороны я не смог понять то, что он имел в виду своим описанием, а с
другой стороны, я не смог снабдить тело адекватной памятью, путем
следования его прагматическим мерам. Я никогда ничего не ощущал на
верхушке своей головы, когда я бегал под ветками и скалами, которые он
избрал для своих демонстраций. Но однажды мое тело само собой открыло это
