долго. Я начал засыпать. Вдруг Ульна меня встряхнула.
- Мислики! Они возвращаются!
На этот раз они возвращались ползком, огибая горы металлических
трупов. Решив, что двум смертям не бывать, мы подпустили их как можно
ближе и начали расстреливать в упор. Один мислик успел взлететь; мы с
трудом увернулись, он с ходу проломил дверь, которая была у нас за
спиной.
Ульна бросилась в отверстие, я последовал за ней. Мы очутились в
обширной комнате с бесформенными обломками в тех местах, где,
видимо, когда-то стояла мебель. Напрасно искали мы лестницу или лифт,
чтобы проникнуть в верхние этажи. Если таковые и существовали, то они,
наверное, давно обрушились. Зато мы обнаружили ход в низкий
подземный туннель, где я мог идти только согнувшись. Вскоре стало ясно,
что этот туннель тянется параллельно второй улице, расположенной под
первой. Мы продолжали идти по нему, не обращая внимания на боковые
ответвления: все они, как мы убедились, вели в такие же комнаты, как те,
через которую мы вошли, голые или заваленные совершенно
бесполезными для нас обломками. В тот момент мне было явно не до
археологических изысканий!
Затем, почти неощутимо, туннель пошел под уклон. Мы не обратили на
это внимания и продолжали идти, как во сне, пока я с размаху не налетел
на металлическую дверь. Дальше пути не было. Но на этой двери я
впервые увидел барельеф - огненное колесо или стилизованное
изображение солнца.
Только теперь, когда идти дальше было некуда, почувствовали мы всю
тяжесть усталости. Вот уже десять часов, как мы были на ногах. Воздуха у
нас оставалось всего на час. Машинально взглянул я на барометр,
укрепленный на запястье моего скафандра: атмосферное давление уже не
было нулевым, и термометр, показывал -8. Значит, мы были в зоне,
недоступной для мисликов. И здесь был воздух, но в ничтожных
количествах. Его не хватило бы даже для того, чтобы пустить в ход легкие
компрессоры, укрепленные у нас на плечами. Но тем не менее это был
добрый знак: может быть, да металлической дверью атмосфера не так
разрежена!
Мы начали лихорадочно осматривать дверь. В ней не оказалось ни
замка, ни скважины, но я уже был знаком с более совершенными
системами дверных запоров. Терпеливо, сантиметр за сантиметром
ощупывали мы поверхность двери, поочередно нажимали на каждый луч
солнца, пытались их повернуть. Все было напрасно. Прошло уже полчаса.
Медленно, неотвратимо стрелка манометра кислородных баллонов
приближалась к нулю, Мы уже теряли последнюю надежду, когда дверь
вдруг со скрежетом распахнулась. Мы закрыли ее за собой; вторая точно
такая же дверь преграждала нам путь.
- Шлюзовая камера, - пробормотала Ульна. - Может быть, за второй
дверью есть воздух?
Мы попытались вспомнить, при каких обстоятельствах открылась
первая дверь, и вскоре нам это удалось: нужно было нажать на верхний
луч и слегка отвести его влево. И вот мы очутились в темной комнате, где
барометр показывал почти одну эллийскую атмосферу. Я включил
анализатор - его трубки покраснели одна за другой: кислорода
достаточно, никаких ядовитых газов нет. Осторожно отвинтил я
окошечко своего шлема, сделал первый вдох. Воздух был сух, свеж и
вполне пригоден для дыхания. Мы были спасены! Или, во всяком случае,
получили отсрочку.
Обширная комната была голой, пустой и, видимо, не имела другого
выхода, кроме той двери, через которую мы вошли. Прежде всего мы
поспешили освободиться от громоздких скафандров, тяжело давивших на
усталые плечи. Совершенно измученные, растянулись мы рядышком на
полу, погасили лампы и мгновенно заснули.
Видимо, спал я беспокойно, потому что во сне откатился к
противоположной стенке. Пытаясь отыскать лампу, я долго шарил в
темноте руками, наконец сел и ухватился за какой-то рычажок на уровне
своей головы. Он подался - и... случилось чудо! Мне показалось, что в
глубине комнаты открылась вторая дверь и на фоне светлого
прямоугольника возник человеческий силуэт! Он был невелик, и я видел
только общие контуры, не различая отдельных черт. Затем он так же
внезапно исчез, а на его месте появился огненный шар и странные слова
зазвучали в моих ушах.
- Ульна! - крикнул я. - Ульна, проснись!
Огненный шар исчез, теперь я видел звездное небо. Потом появилось
изображение планеты; сначала это был вид с очень большой высоты, но
постепенно планета приближалась. Перед нашими глазами проплывали
горы, леса, океаны, равнины, и странный голос все время повторял:
- Сифан, Сифан, Сифан!..
Я понял, что так называлась эта планета.
Но вот вращение планеты приостановилось и мы увидели тот же самый
город, но только залитый лучами солнца; он назывался Герсэа. Площади
его были заполнены машинами и живыми существами, которых с большой
высоты мы не могли как следует рассмотреть.
Затем на экране - потому что это был всего-навсего экран - возникло
изображение окрестных полей с рядами пурпурных растений, похожих на
эллийское деревце гинисси, и также, по словам Ульны, на кустарник
трэнтэзор с Арбора. По синей дороге мчалась шестиколесная машина,
вроде той, которую я хотел осмотреть, когда на нас напали мислики.
Дорога поднималась все выше в горы к обсерватории, сооруженной на
самой вершине. - во всяком случае, мы приняли это здание за
обсерваторию. Пока сменялись эти изображения, все время слышался
голос диктора, но мы, разумеется, не понимали ни слова. Объектив
приблизился к машине. Из нее вышло двуногое четверорукое создание с
круглой головой; лица мы не смогли рассмотреть. Существо вошло в
здание.
На секунду экран погас, потом на нем снова возникло изображение
солнца; на наших глазах оно медленно краснело и угасало. И тогда мы
поняли, что перед нами разворачивалась история гибели этого мира. Тот,
кто приехал на машине, видимо, был ученым или крупным
государственным деятелем, потому что мы видели, как он выступал на
советах, управлял странными машинами, отдавал приказы войскам и
наконец рухнул в своем прозрачном скафандре, задавленный
надвигающимися мисликами. Но до этого мы видели, как он регулировал
крохотные аппаратики и закрывал двери, украшенные символом
пылающего солнца, - этот барельеф мы сразу узнали. В последнем кадре
фильма один из странных людей приподнимал каменную плиту,
расположенную как раз под рычажком, на который я случайно нажал.
Само собой разумеется, едва прошло первое потрясение, мы принялись
искать такую плиту и нашли ее без труда. Под ней открылась винтовая
лестница. Облачившись на всякий случай в скафандры, мы спустились по
ней и оказались в обширной комнате, залитой мягким зеленоватым
светом. Через металлическую дверь мы проникли во второй зал, затем в
третий, четвертый, пятый - их тут была целая анфилада! И если первый
был пуст, то остальные оказались наполовину заставленными массивными
металлическими ящиками, открыть которые нам не удалось. Наконец
дверь последнего зала вывела нас к подножию другой винтовой лестницы.
Через четверть часа подъема мы добрались до шлюзовой камеры и
оказались под прозрачным куполом башни, где-то уже за пределами
города. Двойная дверь-шлюз позволяла выйти наружу, но мы ею не
воспользовались: вокруг кишели мислики.
И вот потекли странные дни странной жизни, продолжавшейся целый
земной месяц. Воздуха у нас теперь было достаточно, кроме того, Ульна
обнаружила, что вместо трех запасных коробок с пищей она взяла всего
две, зато третья оказалась с питательными таблетками для космонавтов.
Одной этой коробки нам хватило бы на год с лишним, но воды у нас было
всего на два месяца. Дело в том, что в ранец скафандра вмонтирован
маленький остроумный аппарат, который позволяет на мертвых планетах
выделять воду из сжиженных или отвердевших газов, но фильтр каждого
аппарата мог действовать не более месяца. И все же теперь мы могли
надеяться. Мы строго следовали инструкциям Суилика, - значит,
спасательная экспедиция могла нас отыскать.
Теперь, когда непосредственная опасность миновала, Ульна дала волю
скорби. Я пытался ее утешить, как мог: ксилл очень прочен, возможно,
Акейон жив и, если это так, иссы освободят его из плена одновременно с
нами. Все было тщетно: она ни во что не верила. Но действительность
оказалась еще невероятнее!
Делать нам было нечего: только есть, спать и ждать. Мы снова и снова
просматривали фильм о гибели Сифана, пока не запомнили его во всех
подробностях, и не раз благословляли изобретательность гения,
построившего это убежище, чтобы сохранить память о своем народе. Из
прозрачного купола я наблюдал за мисликами. Они быстро заметили нас,
но, убедившись, что их излучения бессильны и что разбить купол
невозможно, так же быстро перестали обращать на нас внимание.
Защищенный прочной прозрачной сферой, я вел свои наблюдения
целыми днями, словно студент-биолог, изучающий под микроскопом
новых микробов или неведомых насекомых. Правда, мое положение было
хуже, потому что я не мог экспериментировать. Целый месяц, пока
длилось наше заключение, мы тщетно пытались понять смысл движений
мисликов. Пожалуй, можно сказать, - я даже в этом уверен, - что мы с
Ульной узнали о них больше, чем кто бы то ни было во всем мироздании,
за исключением разве самих мисликов. И несмотря на это, к концу месяца
мы знали о них так же мало, как и раньше. Нам не удалось подметить
ничего похожего на организованную деятельность в нашем смысле слова,
ничего похожего на инстинкты или хотя бы на простейший тропизм -
способность изменяться под воздействием среды. И в то же время по
опыту на острове Санссин я знал, что они обладают разумом, не имеющим
ничего общего с нашим, а также чувствительностью, для нас более
понятной.
Очевидно, у мисликов есть органы чувств, хотя невозможно даже
представить, что это такое. Во всяком случае, они никогда не натыкались
на прозрачный купол, разве что в самом начале, когда пытались его
разбить. Они явно чувствовали наше присутствие, и вскоре мы начали
отличать знакомых мысликов от чужих, которые зря тратили на нас
излучение. Некоторые обосновались в мертвом городе: мы различали их
по особому рисунку на панцирях.
Кое-что о мисликах мне все же удалось узнать. Они находятся в
постоянном движении и никогда не спят; за одним мисликом мы с Ульной
следили поочередно пятьдесят часов подряд, и все это время он
беспрестанно выписывал зигзаги неподалеку от нашего купола. Мислики
редко появляются в одиночку, но нельзя сказать, что живут группами,
потому что скопища мисликов распадаются так же легко, как возникают,
и мислики переползают от одной кучи к другой без всяких видимых
причин. Иногда они собираются в тесные рои штук по сто с лишним и как
бы сплавляются в одну металлическую массу. Такое состояние
продолжается от нескольких секунд до многих часов. Затем масса опять
распадается на отдельных мисликов. Сначала я думал, что наблюдаю за
своеобразным процессом воспроизведения, однако из таких роев выходит
столько же мисликов, сколько было вначале.
Относительно слабый свет ламп затруднял наблюдения: вне их лучей
царила непроницаемая тьма. Кроме того, нам не хватало приборов-
регистраторов. Я бы дорого дал, чтобы иметь в те дни мой шлем с
усилителем мыслей, в котором я спускался в пещеру; может быть, тогда
мне удалось бы хоть что-нибудь понять в природе этих чудовищ. Но мы
были пленниками прозрачного купола, обреченными на роль пассивных
наблюдателей.
Тем не менее ряд соображений позволил мне создать некое подобие
теории о происхождении мисликов; позднее я изложил свое мнение Ассзе и
тот нашел его достаточно обоснованным. Ты, конечно, знаешь, что при
температуре, близкой к абсолютному нулю, возникают явления
сверхпроводимости и сопротивление в металлических проводниках почти
исчезает. Можно себе представить, что предки мисликов, отличавшиеся от
